Фрагменты книги экс-посла США в Москве Джона Салливана ПОЛНОЧЬ В МОСКВЕ. (46)
Я продолжал проводить встречи в МИДе и 21 марта был вызван на встречу с послом Александром Дарчиевым, заместителем Рябкова и директором североамериканского департамента МИДа. Я знал Дарчиева по встречам с Рябковым, но никогда раньше не имел с ним дела напрямую. В обычное время я мог бы послать на встречу кого-нибудь другого из посольства, но сейчас были не обычные времена. Я приветствовал возможность попасть внутрь МИДа и пообщаться с российскими дипломатами, пусть и не самыми высокопоставленными руководителями министерства. Эта встреча оказалась самой спорной за все время моего пребывания на посту посла в России.Дарчиеву было поручено отчитать меня за комментарий президента Байдена за пять дней до этого, 16 марта, когда, отвечая на вопросы о Путине и поведении российских военных в отношении мирных жителей Украины, он сказал о Путине: "Я считаю его военным преступником". Описав это высказывание Байдена в высоком тоне, Дарчиев прочитал мне лекцию и заявил, что один глава государства не имеет права говорить о другом главе государства и что Соединенные Штаты и Россия не могут вести дипломатию, если американский президент использует подобные выражения, чтобы оскорбить российского президента. Дарчиев, должно быть, думал, что я буду просто сидеть и терпеть, потому что он, похоже, был удивлен тем, что у меня нашлась твердая ответная реакция.Зачем упускать возможность, подумал я, продемонстрировать, что Соединенные Штаты не слабы и что их посол - не груша для битья? Я также знал, что это не важное сообщение от русских - иначе Дарчиев не стал бы его передавать, и они не стали бы ждать пять дней, чтобы вызвать меня, - поэтому я не мял слов из страха спровоцировать дипломатический инцидент. Но и не терял спокойствия. Скорее, следуя совету Кеннана о том, что американские дипломаты должны всегда сохранять самообладание, я спокойно перечислил факты. Я остановился на том, что Путин, будучи чекистом в традициях Дзержинского, вполне мог быть польщен обвинением Байдена. Пока я говорил, лицо Дарчиева стало ярко-красным. Пока он давал мне говорить, он был в ярости. Когда я закончил, он начал кричать на меня нецензурной тирадой, что я не должен приходить на служение с таким воинственным настроем. Он еще больше вышел из себя, когда я спокойно сказал, что я не был настроен воинственно и что это он кричал и ругался. Когда Дарчиев начал подниматься со своего кресла, мои коллеги Бо Палмер и Эндрю Фримен, которые присутствовали на встрече вместе со мной из посольства, позже сказали, что, по их мнению, он собирался наброситься на меня. Я задавался вопросом, собирается ли он сделать выпад через стол или выбежать из комнаты. Как оказалось, он не сделал ни того, ни другого. Он сел и попытался взять себя в руки, пока я сидел напротив него с каменным лицом, а его русские коллеги нервно переглядывались между собой. Удивительно, но Дарчиев успокоился настолько, что мы смогли продолжить разговор на другую тему, связанную с деятельностью посольства США, и мы завершили встречу рукопожатием. Пока Бо, Эндрю и я ехали обратно в канцелярию посольства, мы удивлялись тому, что произошло, и тому, как Дарчиев сдержал свой кипящий гнев. Я сомневался, что после моего заявления ему пришлось изображать возмущение в угоду своим коллегам, сидящим за русским столом, среди которых, по крайней мере, один, скорее всего, был офицером СВР. Нелегко, подумал я, работать дипломатом в разведывательном государстве, которым руководит человек из КГБ.Позже тем же вечером, когда я позвонил в оперативный центр Госдепартамента в Вашингтоне, чтобы получить от дежурного офицера информацию по совершенно другому вопросу, она поблагодарила меня. Я спросил ее, о чем она говорит, и она сказала, что каблограмма (письменный отчет) о моей встрече с послом Дарчиевым, состоявшейся днем ранее, подняла настроение на родине как свидетельство того, что мы противостоим русским. Ее выражение благодарности значило для меня больше, чем любая награда, которую я получил за свою службу.
Фрагменты книги экс-посла США в Москве Джона Салливана ПОЛНОЧЬ В МОСКВЕ. (46)
Я продолжал проводить встречи в МИДе и 21 марта был вызван на встречу с послом Александром Дарчиевым, заместителем Рябкова и директором североамериканского департамента МИДа. Я знал Дарчиева по встречам с Рябковым, но никогда раньше не имел с ним дела напрямую. В обычное время я мог бы послать на встречу кого-нибудь другого из посольства, но сейчас были не обычные времена. Я приветствовал возможность попасть внутрь МИДа и пообщаться с российскими дипломатами, пусть и не самыми высокопоставленными руководителями министерства. Эта встреча оказалась самой спорной за все время моего пребывания на посту посла в России.Дарчиеву было поручено отчитать меня за комментарий президента Байдена за пять дней до этого, 16 марта, когда, отвечая на вопросы о Путине и поведении российских военных в отношении мирных жителей Украины, он сказал о Путине: "Я считаю его военным преступником". Описав это высказывание Байдена в высоком тоне, Дарчиев прочитал мне лекцию и заявил, что один глава государства не имеет права говорить о другом главе государства и что Соединенные Штаты и Россия не могут вести дипломатию, если американский президент использует подобные выражения, чтобы оскорбить российского президента. Дарчиев, должно быть, думал, что я буду просто сидеть и терпеть, потому что он, похоже, был удивлен тем, что у меня нашлась твердая ответная реакция.Зачем упускать возможность, подумал я, продемонстрировать, что Соединенные Штаты не слабы и что их посол - не груша для битья? Я также знал, что это не важное сообщение от русских - иначе Дарчиев не стал бы его передавать, и они не стали бы ждать пять дней, чтобы вызвать меня, - поэтому я не мял слов из страха спровоцировать дипломатический инцидент. Но и не терял спокойствия. Скорее, следуя совету Кеннана о том, что американские дипломаты должны всегда сохранять самообладание, я спокойно перечислил факты. Я остановился на том, что Путин, будучи чекистом в традициях Дзержинского, вполне мог быть польщен обвинением Байдена. Пока я говорил, лицо Дарчиева стало ярко-красным. Пока он давал мне говорить, он был в ярости. Когда я закончил, он начал кричать на меня нецензурной тирадой, что я не должен приходить на служение с таким воинственным настроем. Он еще больше вышел из себя, когда я спокойно сказал, что я не был настроен воинственно и что это он кричал и ругался. Когда Дарчиев начал подниматься со своего кресла, мои коллеги Бо Палмер и Эндрю Фримен, которые присутствовали на встрече вместе со мной из посольства, позже сказали, что, по их мнению, он собирался наброситься на меня. Я задавался вопросом, собирается ли он сделать выпад через стол или выбежать из комнаты. Как оказалось, он не сделал ни того, ни другого. Он сел и попытался взять себя в руки, пока я сидел напротив него с каменным лицом, а его русские коллеги нервно переглядывались между собой. Удивительно, но Дарчиев успокоился настолько, что мы смогли продолжить разговор на другую тему, связанную с деятельностью посольства США, и мы завершили встречу рукопожатием. Пока Бо, Эндрю и я ехали обратно в канцелярию посольства, мы удивлялись тому, что произошло, и тому, как Дарчиев сдержал свой кипящий гнев. Я сомневался, что после моего заявления ему пришлось изображать возмущение в угоду своим коллегам, сидящим за русским столом, среди которых, по крайней мере, один, скорее всего, был офицером СВР. Нелегко, подумал я, работать дипломатом в разведывательном государстве, которым руководит человек из КГБ.Позже тем же вечером, когда я позвонил в оперативный центр Госдепартамента в Вашингтоне, чтобы получить от дежурного офицера информацию по совершенно другому вопросу, она поблагодарила меня. Я спросил ее, о чем она говорит, и она сказала, что каблограмма (письменный отчет) о моей встрече с послом Дарчиевым, состоявшейся днем ранее, подняла настроение на родине как свидетельство того, что мы противостоим русским. Ее выражение благодарности значило для меня больше, чем любая награда, которую я получил за свою службу.
BY НЕЗЫГАРЬ
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
These administrators had built substantial positions in these scrips prior to the circulation of recommendations and offloaded their positions subsequent to rise in price of these scrips, making significant profits at the expense of unsuspecting investors, Sebi noted. For tech stocks, “the main thing is yields,” Essaye said. Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment. That hurt tech stocks. For the past few weeks, the 10-year yield has traded between 1.72% and 2%, as traders moved into the bond for safety when Russia headlines were ugly—and out of it when headlines improved. Now, the yield is touching its pandemic-era high. If the yield breaks above that level, that could signal that it’s on a sustainable path higher. Higher long-dated bond yields make future profits less valuable—and many tech companies are valued on the basis of profits forecast for many years in the future. Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders.
from fr
