От Тридентского собора до концепции анонимного христианства всего несколько часов хода через горы. Карл Ранер похоронен в Инсбруке в крипте Церкви Иезуитов (Jesuitenkirche). Интересно, что отправной точкой, приведшей к идее анонимного христианства Ранера, был Тридентский собор. «Сверхъестественный экзистенциал», над которым работал Ранер, как некоторый потенциал и знание, присущие каждому человеку, который мог и не слышать о Христе, формирует концепцию анонимного христианства. На фото его место упокоения в крипте.

Смотрю на море: мир такой весь. Миру неважно, кто мы, мы все растворимся в его метафизических волнах, миру безразлично наше бытие, он уравнивает нас. А мы должны восстать против волны, мы не победим её, она больше нас в истории, больше во времени, у жизненной волны этого мира больше прав, чем у человека, но мы можем так упереться о волну, так рассечь её, что другие - Другой - удивится и поверит в то, что человек выше стихии, что любовь к жизни выше поглощения, что можно совершить такой рывок, который вдохновит других, что в этом сопротивлении и рождается вера друг в друга, а в этой вере рождается Бог, живущий среди нас. Рождение Бога возможно только вопреки миру и благодаря человеку, забывающему о себе. Бог так полагает мир вне Себя, чтобы возлюбленная Его жемчужина - Человек - смог победить мир, а через этот мир и Самого Бога. Это необходимо только для одного: Христос приходит к смелым.

Пока коллеги рассуждают о типах молитвы и отстаивают право на провокационные для православного слуха наименования, обращу внимание на совсем свежую книгу богослова и некогда англиканского священника Джорджа Паттисона «Философия молитвы. Ничто, язык и надежда», вышедшую этим летом в издательстве Университета Фордэм, в которой он рассуждает о молитве-молчании, — удивительно актуальном в современном мире и стигматизированном для многих практикующих молитву людей способе выстраивания отношений с Богом. Не могу сказать, насколько удачно Паттисон обращается к этой теме, но сама по себе тема молчания мне кажется в высшей степени душеполезной. Аннотация к книге здесь.

Ночь как прообраз шеллингианского der Urgrund

Пока я лениво почитывал одинокого мечтателя о всеобщем единстве и грядущем воскрешении потомков космиста Николая Фёдорова, коллеги подкинули видео о. Иоанна Гуайта, в котором он рассуждает о притче о злых виноградарях и делает выводы о «церкви, где есть всё, но не хватает Бога». Выводы, к сожалению, за которыми не следует никаких предложений, а поставленный вопрос в очередной раз остаётся открытым. Но речь вообще не про видео и не про мнение о. Иоанна. Да и в целом для меня всё это довольно скучная риторико-экклезиологическая возня на фоне стремительно усугубляющегося кризиса мирового православного единства. Вопрос как всегда про классическое «что делать здесь и сейчас конкретно мне, ей, ему, нам?», т.е. возможно ли быть в церкви без Христа? Очевидно же, что нет. Но эта очевидность сама по себе сегодня стала неочевидной, и в этом проблема. Проблема в том, что мы смотрим на отношения со Христом как-то насильственно и требовательно, как избалованные дети, смотрим на них изнутри некоторой невозможности быть вообще оставленными Богом. И люди пугаются самой мысли, что если церковь остаётся без Бога, то значит Он ушёл в другое место, или же нам надо успеть спасти Его, унести в некое подполье. Перед нами странная оппозиция и борьба за Христа с двух сторон: одна сторона обвиняет другую в том, что сохранённая иерархия без Христа не может быть Церковью (а она без Христа потому-то и потому-то и, вообще, все кругом „сергиане“), другая – что отделить Христа и унести Его в подполье невозможно и т.д. Замкнутый круг, который можно только перерасти, пройдя опыт оставленности и обретения!

Подумалось, что Николай Фёдоров с его не-христологической сотериологией воскрешения мертвых и философией общего дела отчасти созвучен идее «совершеннолетнего мира» Дитриха Бонхёффера, где Бог бессилен, слаб, вытеснен и тд., и даже в чём-то превосходит его.

С одной стороны, Флоровский справедливо упрекает Фёдорова за исключение благодати из жизни человека, за замену её на труд, за противопоставление божественному действию человеческого в странном синтезе религиозно-технического проекта хозяйственного делания, объединения вокруг трудовой совместности, религии всеобщего предприятия, что он строит как бы „новое христианство“, что несмотря на всё его космическое межпланетное строительство, его система душная, зачарованная смертью и прочее…

С другой же стороны, всё острее ощущается как бы сгущающаяся мысль о необходимости собирания людей вопреки вышеупомянутой оппозиции, вопреки одним и другим, вопреки историческому и политическому моменту, месту, ситуации, ощущается мотив объединения именно ради общего дела там, где ты есть.

В этом посте нет и не будет никаких призывов воспоследовать учениям Фёдорова или Бонхёффера или же какой-то попытки решить экклезиологические проблемы, в коих я и не специалист. Это, скорее, всего лишь пример. Просто наше понимание Христа всё ещё в значительной степени несовершеннолетнее, и мы никак не можем усвоить, что бывают времена, когда невозможно всё решить надеждой только на благодать, упованием на вмешательство извне и исключительно творческим миропониманием в отношениях с Богом, не можем принять мысль, что Бог может дать нам ощутить Его не-необходимость и не-невозможность, оставить нас для нас, чтобы мы смогли объединиться и поработать для общего дела, для разума, для науки, для материального прогресса и духовного роста, для взросления сознания, чтобы мы выросли во Христе без Него, чтобы снова смочь Его увидеть новым взглядом, более взрослым, осмысленным, глубоким. И это необязательно должно проходить на каком-то вселенском уровне, а может случаться в группах и сообществах, из которых что-то потом произрастает.

А вот это прекрасно! Теология кино и без того довольно развлекательно воспринимаемая вещь, а зря. Здесь же автор обещает нам философское и богословское путешествие по пятнадцати классическим хоррорам с тем, чтобы из темноты ужаса извлечь проблески божественного света. Среди них «Ведьма из Блэр», «Кошмар на улице Вязов», «Кэндимен», «Судная ночь», «Астрал» и др. Что ж, будет интересно познакомиться.

Поклонникам теоэстетики и просто сочувствующим! Здесь пишут, что Дэвиду Бентли Харту нужны молитвы. Харт страдает миофасциальным синдромом и не может нормально работать.

«Вы можете знать, а можете и не знать, но Дэвид очень болен. Я очень часто общаюсь с ним. Он страдает от сильной и, откровенно говоря, невыносимой мышечной боли в верхней части спины и шее. Долго рассказывать, но у него так называемая "миофасциальная боль". Проще говоря, это рубцовая ткань в фасции, которая покрывает мышцы, и она раздражает нервы. Боль изнуряющая, и Дэвид не может ясно мыслить, не говоря уже о том, чтобы писать. Честно говоря, он в полном отчаянии, так как до сих пор не видно света в конце тоннеля. <...>

Я знаю, что Дэвид будет благодарен вам за молитвы о том, чтобы нашёлся способ и эта сильная боль, связанная со спазмами, утихла, и он смог вернуться к своей любви писать и думать для всех нас».

Посмотрел замечательный бельгийский фильм «Холли» от Фин Трох, в продюсерах братья Дарденн. Премьера прошла год назад на фестивале в Венеции.

Попробую совсем пунктирно и внесюжетно. В сущности, сюжет здесь не особенно и важен. Это классическая ситуация подростка-изгоя в школе. Девушка Холли, с и без того репутацией ведьмы, обретает странную славу после того, как в один день звонит в школу и говорит, что не может прийти, потому что ей нехорошо и у неё нехорошее предчувствие. В этот же день в школе происходит событие, переворачивающее жизнь многих людей. После этого одна из учителей обращает внимание на способность Холли духовно и физически исцелять людей прикосновением. Так начинается путь славы и искушений...

Необычно здесь то, что мистическая история намеренно помещена в рамки социальной драмы. То есть это как смешать Карла Дрейера и Кена Лоуча. И потому история может быть прочитана двойственно: как эгоистичное желание людей увидеть святость там, где её нет, ради возможности избавления от собственных страданий или же как сверхъестественное действие, реально помогающее каждому, кто приходит за помощью. Всё неочевидно, как в жизни. Это-то и позволяет посмотреть на происходящие чудесные события как бы диссипативно, а святость показана как спонтанная сложность, локальная неравновесность в устоявшейся системе.

Во-первых, это удивительно христианское кино, где ничего не говорится ни о религии, ни о Боге, ни о церкви, а только о конкретном человеке. Здесь нет аскетически невиданного становления или пути стяжания особенных состояний, нет неожиданного посещения божественной силой избранника, только сухая реальность дара и тяжелого пути следования ему. Во-вторых, выбранный формат повествования — мистической раскладки в рамках довольно банальной истории с отсылками к социальной драме — высветляет мистичность в удивительно здоровом достоверном свете. В-третьих, тема святости показана не в хрестоматийно-трансцендентном изводе, а в каком-то повседневно-энтропийном с грязной кухней и новенькими кроссовками. Святость Холли инверсивна: она не про трудность стяжания духовных подвигов. Святость здесь дана как будто незаслуженно, и вместе с ней дана необходимость преодоления её, вживания, возможности увидеть организованность в хаосе, принятия призвания, и это совершенно иной способ её достижения, исходя из страдания и сострадания, а также из способности нести эту ношу. Ещё одна интересно показанная мысль: собственно человеческое страдание не делает человека лучше, оно разрушает его и наносит раны, оно становится камнем преткновения; лучше не страдать, лучше мочь так жить, чтобы смотреть за пределы страдания, умея при этом сострадать. И святость Холли, мне кажется, как раз в этом обнаружении в себе возможности не страдать страдая и сострадая, не только и не столько в чудесном прикосновении, а в том, что кто-то нуждается в твоём освобождающем присутствии.