Одним из драйверов Евромайдана 2013-2014 гг. (и всего, что было потом) являлось стремление украинцев в Европу — на уровне формальной интеграции в ЕС, на уровне фактического заимствования «европейских норм и стандартов» государством и обществом и на индивидуальном уровне (пресловутый безвиз, а де-факто — и расширенные возможности для эмиграции).
Но вот ведь парадокс: за сто лет до майдана Украина уже была евроинтегрированной страной — настолько, насколько это вообще возможно. Потому что Украина была частью двух европейских империй: Российской и Австро-Венгерской. Украинцам, чтобы стать жителями блистательной европейской столицы, не нужно было пересекать ни одной государственной границы: достаточно было сесть на поезд и доехать (без всяких виз) до Петербурга, Москвы, Вены или Будапешта. Да, в обоих случаях потребовалось бы знать государственный язык, но он, на счастье, преподавался в ближайшей школе, причём на уровне явно лучшем, чем английский, немецкий или любой другой в средней школе современной Украины. (А уж с освоением литературного русского у украинцев никогда не было проблем).
Однако украинский национализм начала ХХ в. такая ситуация не устраивала. Точнее сказать, долгое время статус автономии в рамках реформированной Австро-Венгро-Славии или февралистской России их более чем устроил бы. Но уже скоро обе империи рухнут, и одни националисты начнут бороться за украинскую независимость (вступая в тактические союзы со всеми подряд), а другие — за украинское нациестроительство в рамках СССР (идя на самые разные уступки большевикам ради этой цели).
Никакая «евроинтеграция» обоими нациестроительными проектами не подразумевалась — и не только по причине того, что сама идея единой Европы ещё только начала зарождаться. Обе версии украинского национального проекта были весьма агрессивны и предполагали войны с западными соседями, а не единство с ними. Антисоветская версия в принципе рассматривала примерно всех соседей и их «дочерние» нацменьшинства (в первую очередь — поляков, но также русских и не имевших пока своего государства евреев) как оккупантов и объект для резни. Советская же версия в целом предполагала скорее интеграцию Европы в земшарный СССР, чем наоборот — а для начала присоединение Волыни, Галиции, Буковины и Закарпатья к УССР.
После 1940-х Украина целиком оказалась в рамках одной, советской политии, и именно советская версия украинского нацпроекта стала мейнстримной и укоренённой в сознании большинства её жителей. У этого был интересный побочный эффект: тема «Украина — не Польша» из официоза практически исчезла (и по причине решения национально-территориальных споров с Польшей, и из-за ассоциаций с бандеровской пропагандой), и основной темой официоза по национальной проблематике окончательно стала «Украина — не Россия», точнее — тема угнетения украинцев Российской империей, которую братские украинский и русский народы сокрушили в совместной борьбе.
В то же время стало ясно, что никакой «земшарной республики советов» не предвидится, коммунистическая идеология всё больше выдыхалась, и идея безусловной принадлежности УССР к единому пространству с восточными соседями всё больше держалась на концепции «трёх братских народов». И когда советский режим начал трещать в годы перестройки, на Украине стало возникать всё больше вопросов о том, почему вообще Украина должна быть частью одного пространства с Россией — страной, которая жила хуже Украины («кормить голодного, ленивого и пьющего старшего брата»), которая (как каждый школьник знал из уроков истории СССР) веками угнетала украинский народ, и которая, как все понимали из повседневности, к 1980-м в целом так и не стала считать украинцев отдельной нацией. Начали звучать голоса: «Быть может, для Украины СССР — это лишь второе издание Российской империи, которое пользуется нашими ресурсами и притесняет нашу культуру?» Стремительно падающий уровень жизни лишь укреплял стремление бежать «прочь от Москвы».
Одним из драйверов Евромайдана 2013-2014 гг. (и всего, что было потом) являлось стремление украинцев в Европу — на уровне формальной интеграции в ЕС, на уровне фактического заимствования «европейских норм и стандартов» государством и обществом и на индивидуальном уровне (пресловутый безвиз, а де-факто — и расширенные возможности для эмиграции).
Но вот ведь парадокс: за сто лет до майдана Украина уже была евроинтегрированной страной — настолько, насколько это вообще возможно. Потому что Украина была частью двух европейских империй: Российской и Австро-Венгерской. Украинцам, чтобы стать жителями блистательной европейской столицы, не нужно было пересекать ни одной государственной границы: достаточно было сесть на поезд и доехать (без всяких виз) до Петербурга, Москвы, Вены или Будапешта. Да, в обоих случаях потребовалось бы знать государственный язык, но он, на счастье, преподавался в ближайшей школе, причём на уровне явно лучшем, чем английский, немецкий или любой другой в средней школе современной Украины. (А уж с освоением литературного русского у украинцев никогда не было проблем).
Однако украинский национализм начала ХХ в. такая ситуация не устраивала. Точнее сказать, долгое время статус автономии в рамках реформированной Австро-Венгро-Славии или февралистской России их более чем устроил бы. Но уже скоро обе империи рухнут, и одни националисты начнут бороться за украинскую независимость (вступая в тактические союзы со всеми подряд), а другие — за украинское нациестроительство в рамках СССР (идя на самые разные уступки большевикам ради этой цели).
Никакая «евроинтеграция» обоими нациестроительными проектами не подразумевалась — и не только по причине того, что сама идея единой Европы ещё только начала зарождаться. Обе версии украинского национального проекта были весьма агрессивны и предполагали войны с западными соседями, а не единство с ними. Антисоветская версия в принципе рассматривала примерно всех соседей и их «дочерние» нацменьшинства (в первую очередь — поляков, но также русских и не имевших пока своего государства евреев) как оккупантов и объект для резни. Советская же версия в целом предполагала скорее интеграцию Европы в земшарный СССР, чем наоборот — а для начала присоединение Волыни, Галиции, Буковины и Закарпатья к УССР.
После 1940-х Украина целиком оказалась в рамках одной, советской политии, и именно советская версия украинского нацпроекта стала мейнстримной и укоренённой в сознании большинства её жителей. У этого был интересный побочный эффект: тема «Украина — не Польша» из официоза практически исчезла (и по причине решения национально-территориальных споров с Польшей, и из-за ассоциаций с бандеровской пропагандой), и основной темой официоза по национальной проблематике окончательно стала «Украина — не Россия», точнее — тема угнетения украинцев Российской империей, которую братские украинский и русский народы сокрушили в совместной борьбе.
В то же время стало ясно, что никакой «земшарной республики советов» не предвидится, коммунистическая идеология всё больше выдыхалась, и идея безусловной принадлежности УССР к единому пространству с восточными соседями всё больше держалась на концепции «трёх братских народов». И когда советский режим начал трещать в годы перестройки, на Украине стало возникать всё больше вопросов о том, почему вообще Украина должна быть частью одного пространства с Россией — страной, которая жила хуже Украины («кормить голодного, ленивого и пьющего старшего брата»), которая (как каждый школьник знал из уроков истории СССР) веками угнетала украинский народ, и которая, как все понимали из повседневности, к 1980-м в целом так и не стала считать украинцев отдельной нацией. Начали звучать голоса: «Быть может, для Украины СССР — это лишь второе издание Российской империи, которое пользуется нашими ресурсами и притесняет нашу культуру?» Стремительно падающий уровень жизни лишь укреплял стремление бежать «прочь от Москвы».
Продолжение👇
BY Politisch verdächtig
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
There was another possible development: Reuters also reported that Ukraine said that Belarus could soon join the invasion of Ukraine. However, the AFP, citing a Pentagon official, said the U.S. hasn’t yet seen evidence that Belarusian troops are in Ukraine. Either way, Durov says that he withdrew his resignation but that he was ousted from his company anyway. Subsequently, control of the company was reportedly handed to oligarchs Alisher Usmanov and Igor Sechin, both allegedly close associates of Russian leader Vladimir Putin. After fleeing Russia, the brothers founded Telegram as a way to communicate outside the Kremlin's orbit. They now run it from Dubai, and Pavel Durov says it has more than 500 million monthly active users. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. Artem Kliuchnikov and his family fled Ukraine just days before the Russian invasion.
from fr
