— Мне дед ночью приснился, — с набитым ртом сказал Глеб за завтраком.
— Прожуй сначала, — строго сказала Маша, но Глеб отмахнулся.
— Он сказал, чтоб собаку не пускали за груши, к чубушнику у забора. Там, говорит, луковицы нарциссов, подроет.
— Нет там нарциссов, — ответила Маша. — Тоже мне. То есть были, но уже давно не вылезали, я думаю, что заглохли.

— Меня зовут Анна, — сухо сообщила женщина. — Рассказывайте, что у вас случилось.
— Очень приятно… Садитесь, — сказала ей Тоня. — Я Антонина. У… у меня тут странное.
Женщина осталась стоять, только прислонилась спиной к стене и скрестила на груди руки. Она смотрела чуть рассеянно, скользя взглядом по окружающему и прислушиваясь к чему-то за спиной.
Она была совсем не такой, как Лана, и еще больше непохожей на экстрасенса, какими их себе представляла Тоня по фильмам и передачам.
Крупные и ровные черты лица Анны напоминали венценосных дев с картин прерафаэлитов (ну, только уже в возрасте), их Тоня любила разглядывать еще в папиных альбомах по искусству. И руки у Анны, как на картинах — с длинными изящными пальцами, полные, гладкие, без перетяжек.
Казалось, что она вот-вот отойдет, чтобы сменить свитер и джинсы на длинное средневековое платье королевы, распустит темные волосы по плечам и будет позировать художнику.
— Так что именно странное? — нахмурившись, спросила эта женщина с картины голосом смертельно уставшего завуча младшей школы.