Анатомия убийства: от врожденного табу до боевой машины
Большинство людей испытывает врождённое психологическое торможение перед убийством себе подобного; именно поэтому в первой половине XX в. лишь 15–25 % американских пехотинцев реально стреляли по противнику.
Однако уже в Корейскую и особенно во Вьетнамскую войну армия за счёт переобучения, обезличивания врага и жёсткой дисциплины почти полностью сняла этот барьер, подняв долю активных стрелков до 90 % и выше .
Тем не менее цена такого «научения убивать» — тяжёлая моральная травма и долгосрочные расстройства, о чём свидетельствуют как классические исследования травмы пехотинцев, так и современные данные о пилотах БПЛА .
1. Врожденный тормоз и первые эмпирические данные
После Второй мировой генерал-историк S.L.A. Marshall, опросив сотни ветеранов, обнаружил: в среднем не более четверти бойцов открывали огонь по живой цели, а ещё меньше целились сознательно . Позднее историки усомнились в точности его методики, но сам факт массовой «нестрельбы» подтвердили независимые ревизии и полевые дневники . Отмечалось, что чем ближе дистанция и отчётливее человеческий облик врага, тем сильнее внутренний запрет.
2. Как армии ломают барьер
Уроки Маршалла заставили Пентагон изменить подготовку. Курсантов перевели с кругов-мишеней на силуэты, ввели стрельбу под шум, дым и жёсткие нормативы времени. Уже в Корее firing rate вырос до 55 % , а во Вьетнаме — до 90–95 %
Ключевой приём — десенситизация: многократное повторение выстрела делает его автоматическим, прежде чем моральный фильтр успевает сработать.
3. Социальные рычаги: подчинение и роль
Психология показала, что люди могут причинять смертельный вред, если считают, что «ответственность сверху». В классическом эксперименте Милграма 65 % участников довели «шок» до максимума, подчиняясь авторитету учёного . Подобным образом роль «солдата» или «надзирателя» ускоряет агрессию: в Стэнфордском тюремном эксперименте добровольцы-«надзиратели» начали унижать «заключённых» уже к третьему дню . Армия институционализирует эти механизмы, переводя личную мораль в групповой приказ.
4. Дистанция как облегчение убийства
Чем дальше жертва, тем слабее эмпатия. Именно поэтому артиллерия, стратегическая авиация и теперь операторы дронов демонстрируют куда выше «производительность» огня, чем пехотинец лицом к лицу. Современные исследования ВВС США фиксируют у пилотов БПЛА меньший немедленный стресс, но специфическую «моральную травму» от осознания последствий действий, совершённых нажатием кнопки за тысячи километров .
5. Психологическая цена
Даже после успешного подавления врождённого табу последствия не исчезают. Ветераны, вовлечённые в непосредственные убийства, чаще страдают посттравматическим стрессом, чувством вины и депрессией — феномен, подробно описанный Дэйвом Гроссманом в On Killing и подтверждённый полевыми медицинскими сводками При этом клинических психопатов среди «самых результативных» бойцов заметно меньше, чем популярный миф о «2 % убийц-психопатов»; основную тяжесть боя несут обыкновенные люди, прошедшие системное «переобучение».
6. Итоги
• Инстинкт сам по себе тормозит убийство: без подготовки большинство солдат избегает смертельного выстрела.
• Социальная инженерия способна этот инстинкт отключить: обучение, групповое давление и идеологическая дегуманизация превращают «нестрельбу» в прицельный огонь.
• Но цена высока: чем эффективнее система убивает, тем больше моральных и психических ран она оставляет участникам — даже когда дистанция заменяет личный контакт.
Иначе говоря, человек «по умолчанию» не готов убивать, но коллектив и технология могут превратить почти любого в эффективного бойца, оставив внутри долговременный след.
Большинство людей испытывает врождённое психологическое торможение перед убийством себе подобного; именно поэтому в первой половине XX в. лишь 15–25 % американских пехотинцев реально стреляли по противнику.
Однако уже в Корейскую и особенно во Вьетнамскую войну армия за счёт переобучения, обезличивания врага и жёсткой дисциплины почти полностью сняла этот барьер, подняв долю активных стрелков до 90 % и выше .
Тем не менее цена такого «научения убивать» — тяжёлая моральная травма и долгосрочные расстройства, о чём свидетельствуют как классические исследования травмы пехотинцев, так и современные данные о пилотах БПЛА .
1. Врожденный тормоз и первые эмпирические данные
После Второй мировой генерал-историк S.L.A. Marshall, опросив сотни ветеранов, обнаружил: в среднем не более четверти бойцов открывали огонь по живой цели, а ещё меньше целились сознательно . Позднее историки усомнились в точности его методики, но сам факт массовой «нестрельбы» подтвердили независимые ревизии и полевые дневники . Отмечалось, что чем ближе дистанция и отчётливее человеческий облик врага, тем сильнее внутренний запрет.
2. Как армии ломают барьер
Уроки Маршалла заставили Пентагон изменить подготовку. Курсантов перевели с кругов-мишеней на силуэты, ввели стрельбу под шум, дым и жёсткие нормативы времени. Уже в Корее firing rate вырос до 55 % , а во Вьетнаме — до 90–95 %
Ключевой приём — десенситизация: многократное повторение выстрела делает его автоматическим, прежде чем моральный фильтр успевает сработать.
3. Социальные рычаги: подчинение и роль
Психология показала, что люди могут причинять смертельный вред, если считают, что «ответственность сверху». В классическом эксперименте Милграма 65 % участников довели «шок» до максимума, подчиняясь авторитету учёного . Подобным образом роль «солдата» или «надзирателя» ускоряет агрессию: в Стэнфордском тюремном эксперименте добровольцы-«надзиратели» начали унижать «заключённых» уже к третьему дню . Армия институционализирует эти механизмы, переводя личную мораль в групповой приказ.
4. Дистанция как облегчение убийства
Чем дальше жертва, тем слабее эмпатия. Именно поэтому артиллерия, стратегическая авиация и теперь операторы дронов демонстрируют куда выше «производительность» огня, чем пехотинец лицом к лицу. Современные исследования ВВС США фиксируют у пилотов БПЛА меньший немедленный стресс, но специфическую «моральную травму» от осознания последствий действий, совершённых нажатием кнопки за тысячи километров .
5. Психологическая цена
Даже после успешного подавления врождённого табу последствия не исчезают. Ветераны, вовлечённые в непосредственные убийства, чаще страдают посттравматическим стрессом, чувством вины и депрессией — феномен, подробно описанный Дэйвом Гроссманом в On Killing и подтверждённый полевыми медицинскими сводками При этом клинических психопатов среди «самых результативных» бойцов заметно меньше, чем популярный миф о «2 % убийц-психопатов»; основную тяжесть боя несут обыкновенные люди, прошедшие системное «переобучение».
6. Итоги
• Инстинкт сам по себе тормозит убийство: без подготовки большинство солдат избегает смертельного выстрела.
• Социальная инженерия способна этот инстинкт отключить: обучение, групповое давление и идеологическая дегуманизация превращают «нестрельбу» в прицельный огонь.
• Но цена высока: чем эффективнее система убивает, тем больше моральных и психических ран она оставляет участникам — даже когда дистанция заменяет личный контакт.
Иначе говоря, человек «по умолчанию» не готов убивать, но коллектив и технология могут превратить почти любого в эффективного бойца, оставив внутри долговременный след.
AMERICAN HERITAGE
The Secret of the Soldiers Who Didn’t Shoot
Slam Marshall, who is regarded as one of our great military historians, looked into the heart of combat and discovered a mystery there that raised doubts about the fighting quality of U.S. troops. But one GI thought he was a liar…
Конституция Медины: Исламский прообраз социального договора
В 622 году, после хиджры, Пророк Мухаммад не только создал религиозную общину, но и впервые в истории Аравийского полуострова сформировал мультиэтническое, мультиконфессиональное политическое образование, основанное на договоре, а не на крови. Конституция Медины, известная как Сахифат аль-Мадина, стала этим фундаментом.
📊 Основные принципы документа
1. Община как политическое целое:
Все группы — мусульмане, иудеи, язычники — признаются частью единой уммы, обязаны защищать друг друга и не вступать в альянсы с внешними врагами.
2. Автономия при лояльности:
Иудейские племена сохраняют свою веру, свои суды и внутреннюю автономию, при этом признавая Мухаммада как арбитра.
3. Превенция межплеменного насилия:
Вводятся механизмы компенсации и запрет на самосуд — шаг к сдерживанию кровной мести.
4. Мухаммад как глава политической системы:
Хотя религиозным авторитетом он был для мусульман, документ закрепляет его светскую роль как судьи и лидера для всех жителей Медины.
💼 Политико-философское значение
Этот документ — альтернатива западному секулярному контракту. В отличие от идей Руссо и Гоббса, здесь общественный договор не отделяет религию от политики, а интегрирует обе сферы в единую систему с акцентом на справедливость, лояльность и солидарность.
Он представляет собой инклюзивный исламский федерализм, где различия между группами не стираются, но становятся частью общего порядка.
В 622 году, после хиджры, Пророк Мухаммад не только создал религиозную общину, но и впервые в истории Аравийского полуострова сформировал мультиэтническое, мультиконфессиональное политическое образование, основанное на договоре, а не на крови. Конституция Медины, известная как Сахифат аль-Мадина, стала этим фундаментом.
📊 Основные принципы документа
1. Община как политическое целое:
Все группы — мусульмане, иудеи, язычники — признаются частью единой уммы, обязаны защищать друг друга и не вступать в альянсы с внешними врагами.
2. Автономия при лояльности:
Иудейские племена сохраняют свою веру, свои суды и внутреннюю автономию, при этом признавая Мухаммада как арбитра.
3. Превенция межплеменного насилия:
Вводятся механизмы компенсации и запрет на самосуд — шаг к сдерживанию кровной мести.
4. Мухаммад как глава политической системы:
Хотя религиозным авторитетом он был для мусульман, документ закрепляет его светскую роль как судьи и лидера для всех жителей Медины.
💼 Политико-философское значение
Этот документ — альтернатива западному секулярному контракту. В отличие от идей Руссо и Гоббса, здесь общественный договор не отделяет религию от политики, а интегрирует обе сферы в единую систему с акцентом на справедливость, лояльность и солидарность.
Он представляет собой инклюзивный исламский федерализм, где различия между группами не стираются, но становятся частью общего порядка.