Битва при Асперн-Эсслинге: значение, результаты, потери и комментарии
Бойня была и в самом деле впечатляющей. Австрийский список убитых, раненых, пропавших без вести и пленных достигал 22 900 человек или почти 24 процента от 97 000 боеспособных солдат, находившихся на поле боя в течение двух дней
Французские потери были немногим меньше, составляя, по оценке австрийского исторического исследования, 19 980 человек или примерно одну четверть солдат, которые сражались на левом берегу Дуная. При том, что подсчет австрийских потерь берется из достаточно надежных документальных источников, число французских потерь по большей части оценивается путем использования таких известных факторов, как число убыли офицерского состава и вероятное процентное соотношение убитых и раненых на основании экстраполяции.
Так же как и Карл, Наполеон большую часть сражения находился под плотным огнем, но остался целым и невредимым, в то время как вокруг него падали солдаты и штабные офицеры.
...что касается снаряжения, то австрийцы потеряли всего лишь две пушки, а французы три. Тем не менее, артиллеристы обеих армий, несомненно, внесли свой вклад 21 и 22 мая. Габсбургские канониры выпустили в течение битвы около 53 000 снарядов из 292 стволов, в то время как их французские и германские оппоненты, артиллерийский парк которых увеличился до 152 орудий к утру второго дня, выпустили не менее 24 300 снарядов...
...французы потеряли всего лишь три орудия, семь зарядных ящиков и одно знамя, несмотря на сложную задачу по отводу крупной армии через единственный шаткий мост перед лицом численно превосходящего противника...
...жизнь тех, кто стался на острове Лобау, была голодной и мрачной, так как солдаты забирали все, что было хотя бы отдаленно съедобным – одним из примеров было варево из лошадиного мяса, приправленное пушечным порохом и приготовленное в отслужившей кирасе...
Мост был восстановлен в течение 24 и 25 мая, прибыл провиант, раненые были эвакуированы, и французская армия вскоре «вскоре снова приобрела свой прежний облик». «За днями скорби последовали дни радости, и повсюду в лагере не было слышно ничего иного, кроме радостных песен».
Для австрийцев такая стойкость и решительность стала признаком прочности армии, ее способности быстро восстанавливаться после ошеломляющих ударов, которые она получила в Баварии. Если кавалерия казалась разочаровывающее нерешительной, то пехота и артиллерия проявили упорство в обороне и целеустремленность в атаке. «Я мог бы поведать вам о проявлениях храбрости, которые трогали меня до слез», - писал Карл своему дяде. Однако на уровне выше простых солдат и младших офицеров были очевидны изъяны армии, устойчивые и подрывающие ее силы. Наиболее разрушительной слабостью оставался низкий уровень командования в высших эшелонах. Несмотря на то, что габсбургские генералы проявляли личную храбрость и были способны вдохновлять своих солдат, они обнаруживали недостаточную целеустремленность, редко охватывали мысленно картину обстановки шире той, что была непосредственно перед ними, и неизменно терпели неудачу при организации согласованных штурмов против зачастую хрупкой обороны французов. При всей своей отважности, большая часть этих атак представляла собой одиночные удары, не скоординированные с соседними подразделениями...
Карлу приходилось вмешиваться лично, чтобы обеспечить координацию или вдохнуть энергию в старших генералов. Его личный пример был действительно жизненно важен в нескольких критических моментах, однако среди его высших подчиненных, пожалуй, единственным, кто не требовал постоянного надзора, был Хиллер. Таким образом, австрийская армия оставалась малопригодным наступательным орудием, неуклюжим в маневрировании, сложным в координировании и негибким при ведении боя. Карл, несмотря на все свои способности, не сумел ни изменить фундаментальный характер армии, ни преодолеть силой своей командной власти ее закоренелые недостатки. В действительности, даже он сам, по-видимому, был не в состоянии «правильно завершить атаку».
Бойня была и в самом деле впечатляющей. Австрийский список убитых, раненых, пропавших без вести и пленных достигал 22 900 человек или почти 24 процента от 97 000 боеспособных солдат, находившихся на поле боя в течение двух дней
Французские потери были немногим меньше, составляя, по оценке австрийского исторического исследования, 19 980 человек или примерно одну четверть солдат, которые сражались на левом берегу Дуная. При том, что подсчет австрийских потерь берется из достаточно надежных документальных источников, число французских потерь по большей части оценивается путем использования таких известных факторов, как число убыли офицерского состава и вероятное процентное соотношение убитых и раненых на основании экстраполяции.
Так же как и Карл, Наполеон большую часть сражения находился под плотным огнем, но остался целым и невредимым, в то время как вокруг него падали солдаты и штабные офицеры.
...что касается снаряжения, то австрийцы потеряли всего лишь две пушки, а французы три. Тем не менее, артиллеристы обеих армий, несомненно, внесли свой вклад 21 и 22 мая. Габсбургские канониры выпустили в течение битвы около 53 000 снарядов из 292 стволов, в то время как их французские и германские оппоненты, артиллерийский парк которых увеличился до 152 орудий к утру второго дня, выпустили не менее 24 300 снарядов...
...французы потеряли всего лишь три орудия, семь зарядных ящиков и одно знамя, несмотря на сложную задачу по отводу крупной армии через единственный шаткий мост перед лицом численно превосходящего противника...
...жизнь тех, кто стался на острове Лобау, была голодной и мрачной, так как солдаты забирали все, что было хотя бы отдаленно съедобным – одним из примеров было варево из лошадиного мяса, приправленное пушечным порохом и приготовленное в отслужившей кирасе...
Мост был восстановлен в течение 24 и 25 мая, прибыл провиант, раненые были эвакуированы, и французская армия вскоре «вскоре снова приобрела свой прежний облик». «За днями скорби последовали дни радости, и повсюду в лагере не было слышно ничего иного, кроме радостных песен».
Для австрийцев такая стойкость и решительность стала признаком прочности армии, ее способности быстро восстанавливаться после ошеломляющих ударов, которые она получила в Баварии. Если кавалерия казалась разочаровывающее нерешительной, то пехота и артиллерия проявили упорство в обороне и целеустремленность в атаке. «Я мог бы поведать вам о проявлениях храбрости, которые трогали меня до слез», - писал Карл своему дяде. Однако на уровне выше простых солдат и младших офицеров были очевидны изъяны армии, устойчивые и подрывающие ее силы. Наиболее разрушительной слабостью оставался низкий уровень командования в высших эшелонах. Несмотря на то, что габсбургские генералы проявляли личную храбрость и были способны вдохновлять своих солдат, они обнаруживали недостаточную целеустремленность, редко охватывали мысленно картину обстановки шире той, что была непосредственно перед ними, и неизменно терпели неудачу при организации согласованных штурмов против зачастую хрупкой обороны французов. При всей своей отважности, большая часть этих атак представляла собой одиночные удары, не скоординированные с соседними подразделениями...
Карлу приходилось вмешиваться лично, чтобы обеспечить координацию или вдохнуть энергию в старших генералов. Его личный пример был действительно жизненно важен в нескольких критических моментах, однако среди его высших подчиненных, пожалуй, единственным, кто не требовал постоянного надзора, был Хиллер. Таким образом, австрийская армия оставалась малопригодным наступательным орудием, неуклюжим в маневрировании, сложным в координировании и негибким при ведении боя. Карл, несмотря на все свои способности, не сумел ни изменить фундаментальный характер армии, ни преодолеть силой своей командной власти ее закоренелые недостатки. В действительности, даже он сам, по-видимому, был не в состоянии «правильно завершить атаку».
Итак, невзирая на персональные усилия своего военачальника и необычайную храбрость солдат, Главная армия оказалась неспособна разгромить противника, сильно уступавшего в численности.
С французской стороны превосходное командование и тактическое мастерство почти принесли победу над численно превосходящими, но неграмотно развернутыми войсками. Первый день, от дерзкой решительности пехоты и смелых контратак до самоотверженных атак кавалерии, стал примером великолепного оборонительного мастерства. Второй день начался с впечатляющего проявления наступательного искусства, однако имеющихся в распоряжении французов сил оказалось недостаточно, чтобы сломить сопротивление упорных австрийцев, имеющих численное преимущество.
Оба дня Наполеон искусно управлял ходом сражения. Он поднимал боевой дух собственным хладнокровием и лично вмешивался там, где это было необходимо, но образцовые боевые качества французских офицеров означали, что он мог доверять Массена, Ланну и прочим важнейшие задачи, не стоя постоянно у них за спиной. Таким образом, мастерство и храбрость Германской армии, от простых солдат до ее императора-полководца, сделали битву при Асперне – Эсслинге почти равной борьбой.
Уверенность французских солдат в собственных боевых качествах, осознание ими подавляющего численного превосходства противостоящих им войск (особенно в первый день) и понимание того, что они были близки к успеху – все это помогает объяснить, почему они, усталые, голодные и страдающие от жажды, не считали себя разбитыми.
Помимо признанных талантов Наполеона и его солдат, проявленных, как только они вступили в битву, вырисовывается вопрос стоило ли вообще проводить это сражение. Многие авторы расценивают эту попытку переметнуться через Дунай как опрометчивую и спонтанную – результат чрезмерной гордыни и самонадеянности Наполеона.
Разумеется, невысокое мнение, которое он испытывал к австрийцам в целом, и переоценка того урона, который Главная армия понесла в Баварии, обусловили его решение переправиться через реку и как можно быстрее заставить Карла вступить в битву, как только он достиг Вены. Тем не менее, это решение было не столь уж необоснованно, как оно изображается задним числом...
Как мы видели, он начал изучать варианты переправы сразу, как только достиг Вены, и был, без сомнения, разочарован тем, что между его вступлением в город и завершением постройки моста прошла целая неделя. Стремясь во что бы то ни стало использовать ударный импульс армии, он сделал ставку и проиграл, однако важно не упускать из виду, насколько он был близок к успеху.
...победа, пусть и ограниченная, открыла новые стратегические варианты для габсбургского командования. С политической точки зрения, Австрия теперь могла бы искать мира, находясь в относительно сильном положении, как и надеялся Карл...
Из книги Дж. Гилла "1809: Гром над Дунаем..." т. 2, в переводе Сергея Солодухина.
С французской стороны превосходное командование и тактическое мастерство почти принесли победу над численно превосходящими, но неграмотно развернутыми войсками. Первый день, от дерзкой решительности пехоты и смелых контратак до самоотверженных атак кавалерии, стал примером великолепного оборонительного мастерства. Второй день начался с впечатляющего проявления наступательного искусства, однако имеющихся в распоряжении французов сил оказалось недостаточно, чтобы сломить сопротивление упорных австрийцев, имеющих численное преимущество.
Оба дня Наполеон искусно управлял ходом сражения. Он поднимал боевой дух собственным хладнокровием и лично вмешивался там, где это было необходимо, но образцовые боевые качества французских офицеров означали, что он мог доверять Массена, Ланну и прочим важнейшие задачи, не стоя постоянно у них за спиной. Таким образом, мастерство и храбрость Германской армии, от простых солдат до ее императора-полководца, сделали битву при Асперне – Эсслинге почти равной борьбой.
Уверенность французских солдат в собственных боевых качествах, осознание ими подавляющего численного превосходства противостоящих им войск (особенно в первый день) и понимание того, что они были близки к успеху – все это помогает объяснить, почему они, усталые, голодные и страдающие от жажды, не считали себя разбитыми.
Помимо признанных талантов Наполеона и его солдат, проявленных, как только они вступили в битву, вырисовывается вопрос стоило ли вообще проводить это сражение. Многие авторы расценивают эту попытку переметнуться через Дунай как опрометчивую и спонтанную – результат чрезмерной гордыни и самонадеянности Наполеона.
Разумеется, невысокое мнение, которое он испытывал к австрийцам в целом, и переоценка того урона, который Главная армия понесла в Баварии, обусловили его решение переправиться через реку и как можно быстрее заставить Карла вступить в битву, как только он достиг Вены. Тем не менее, это решение было не столь уж необоснованно, как оно изображается задним числом...
Как мы видели, он начал изучать варианты переправы сразу, как только достиг Вены, и был, без сомнения, разочарован тем, что между его вступлением в город и завершением постройки моста прошла целая неделя. Стремясь во что бы то ни стало использовать ударный импульс армии, он сделал ставку и проиграл, однако важно не упускать из виду, насколько он был близок к успеху.
...победа, пусть и ограниченная, открыла новые стратегические варианты для габсбургского командования. С политической точки зрения, Австрия теперь могла бы искать мира, находясь в относительно сильном положении, как и надеялся Карл...
Из книги Дж. Гилла "1809: Гром над Дунаем..." т. 2, в переводе Сергея Солодухина.
Предала ли Франция Наполеона?
...в Ста днях 1815 г. мы видим в сжатом виде те недостатки, которые привели Наполеона к падению. В центре стоит, по собственным словам Наполеона, его вера в то, что невозможное — "навязчивая идея робких и убежище малодушных". Вторгаясь в 1812 г. в Россию, он ставил перед собой задачу, которая была фактически не по силам "великой армии", а затем привел ее к катастрофе, продолжая упорствовать даже тогда, когда стало понятно, что победа недосягаема.
Аналогичным образом в 1813 г. в Германии он отверг все возможности компромиссного мира и в стремлении к полной победе пошел со своими войсками на риск, кульминацией чего стало катастрофическое поражение при Лейпциге. И наконец, уже предъявив Франции требования, к которым она была психологически совершенно неподготовлена, он зимой 1813-1814 гг. вновь сделал ставку на военный успех.
Между тем Франция все больше и больше переключалась на собственные ресурсы, так что в 1814 г. она наконец столкнулась с необходимостью вновь стать "нацией под ружьем". Наполеон не сомневался, что французы на это согласятся — отчасти отсюда сохраняющаяся воинственность императора — но фактически реальной основой власти императора являлось его de facto обещание гарантировать революционное урегулирование вопросов без возврата к крайностям 1793 г. Поскольку последние в 1814 г. были не более приемлемы, чем двадцатью одним годом раньше, особенно когда Бурбоны пообещали умеренность, и народ и "знать" изменили императору. Итак, предала ли Франция Наполеона? Хотя это утверждение является важным элементом наполеоновской легенды, на самом деле, как кажется, справедливо обратное. Если император и продолжал воевать, то не потому что Франции, революционным принципам или даже его династии угрожала опасность. Напротив, он продолжал войну потому, что не мог согласиться с ограничениями, которые державы в то время решили наложить на его влияние. Таким образом, скорее совсем не Франция предала Наполоена, а Наполеон предал Францию.
Из книги Ч. Исдейла "Наполеоновские войны".
...в Ста днях 1815 г. мы видим в сжатом виде те недостатки, которые привели Наполеона к падению. В центре стоит, по собственным словам Наполеона, его вера в то, что невозможное — "навязчивая идея робких и убежище малодушных". Вторгаясь в 1812 г. в Россию, он ставил перед собой задачу, которая была фактически не по силам "великой армии", а затем привел ее к катастрофе, продолжая упорствовать даже тогда, когда стало понятно, что победа недосягаема.
Аналогичным образом в 1813 г. в Германии он отверг все возможности компромиссного мира и в стремлении к полной победе пошел со своими войсками на риск, кульминацией чего стало катастрофическое поражение при Лейпциге. И наконец, уже предъявив Франции требования, к которым она была психологически совершенно неподготовлена, он зимой 1813-1814 гг. вновь сделал ставку на военный успех.
Между тем Франция все больше и больше переключалась на собственные ресурсы, так что в 1814 г. она наконец столкнулась с необходимостью вновь стать "нацией под ружьем". Наполеон не сомневался, что французы на это согласятся — отчасти отсюда сохраняющаяся воинственность императора — но фактически реальной основой власти императора являлось его de facto обещание гарантировать революционное урегулирование вопросов без возврата к крайностям 1793 г. Поскольку последние в 1814 г. были не более приемлемы, чем двадцатью одним годом раньше, особенно когда Бурбоны пообещали умеренность, и народ и "знать" изменили императору. Итак, предала ли Франция Наполеона? Хотя это утверждение является важным элементом наполеоновской легенды, на самом деле, как кажется, справедливо обратное. Если император и продолжал воевать, то не потому что Франции, революционным принципам или даже его династии угрожала опасность. Напротив, он продолжал войну потому, что не мог согласиться с ограничениями, которые державы в то время решили наложить на его влияние. Таким образом, скорее совсем не Франция предала Наполоена, а Наполеон предал Францию.
Из книги Ч. Исдейла "Наполеоновские войны".
Несколько слов о британской армии эпохи наполеоновских войн: взамоотношения с правительством и парламентом, тотальная экономия и торжество фанатичного законничества.
Даже во время войны многие члены парламента все еще чувствовали себя обязанными проверять все детали армейских счетов, чтобы гарантировать, что выплачивается не больше, чем необходимо. Этот идеал оказал мощное влияние на то, что министры правительства и армия считали возможным. Каждый год военный министр представлял армейские сметы на предстоящие 12 месяцев в Палату общин, в течение которых он должен был продемонстрировать, что средства необходимы. Это не было формальностью: в 1807 году Джордж Джонстон поставил под сомнение большие суммы, которые правительство запросило на армию, поскольку он считал, что цифры недостаточно детализированы. В 1810 году, когда война не показывала никаких признаков окончания, правительство приступило к программе сокращения расходов, чтобы уменьшить выплаты и катастрофическую утечку звонкой монеты. В результате численность некоторых полков была сокращена, а 20 человек на каждый кавалерийский отряд были спешены, причем последнее экономило жалкие 100 000 фунтов стерлингов в год из бюджета в 28,9 миллиона фунтов стерлингов. Дальнейшая озабоченность парламента по поводу армии, ее стоимости и функционирования была продемонстрирована в ряде практически забытых комиссий по военным расследованиям, которые изучали все аспекты военной бюрократии. Эти 19 отчетов были представлены между 1806 и 1812 годами, и некоторые из них занимали сотни страниц с обширными приложениями. Они исследовали почти все аспекты военной администрации в поисках расточительства, дублирования и неэффективности.
Контроль парламента над армией был особенно наглядно продемонстрирован в 1809 году, когда герцог Йорк был отстранен от должности главнокомандующего после официального расследования предполагаемых злоупотреблений и влияния любовницы герцога на покупку комиссий. Хотя его так и не признали виновным, он был вынужден уйти в отставку, и его заменил престарелый сэр Дэвид Дандас. Обвинения оказались полной выдумкой, и герцог вернулся на свою позицию. Однако эта интерлюдия привела к стагнации британской военной армии без каких-либо серьезных инноваций в период с 1809 по 1811 год. В 1810 году численность армии сократилась впервые после возобновления войны в 1803 году.
Нервозность парламента по поводу использования иностранных войск представляет собой еще один пример политического вмешательства в управление вооруженными силами, что привело к особенно ожесточенным дебатам об иностранцах в армии в 1812 и 1813 годах. Хотя это было "партизанское" нападение на правительство, оно подчеркивало конституционные возражения против постоянной армии. Армии разрешалось вербовать иностранцев и размещать их на британской земле только с разрешения парламента. Этот закон восходит к Акту об урегулировании 1701 года, который запрещал Вильгельму Оранскому держать свои голландские войска, и, как и многое другое из революционного урегулирования, он стал краеугольным камнем британской конституции. В предыдущих войнах правительству разрешалось вербовать иностранцев, и с 1780-х годов в армии был один специальный иностранный полк, 60-й (Королевские американцы), к которому в 1790-е годы был добавлен еще один, 97-й, или Королевский немецкий полк (находящийся в процессе преобразования из иностранного полка в британский полк между 1803 и 1808 годами). Однако во время наполеоновских войн количество небританских солдат в армии резко возросло. К 1813 году это считалось угрозой конституции и допускалось как временная мера.
Источник: Kevin Linch. Britain and Wellington’s Army Recruitment, Society and Tradition, 1807–15.
Даже во время войны многие члены парламента все еще чувствовали себя обязанными проверять все детали армейских счетов, чтобы гарантировать, что выплачивается не больше, чем необходимо. Этот идеал оказал мощное влияние на то, что министры правительства и армия считали возможным. Каждый год военный министр представлял армейские сметы на предстоящие 12 месяцев в Палату общин, в течение которых он должен был продемонстрировать, что средства необходимы. Это не было формальностью: в 1807 году Джордж Джонстон поставил под сомнение большие суммы, которые правительство запросило на армию, поскольку он считал, что цифры недостаточно детализированы. В 1810 году, когда война не показывала никаких признаков окончания, правительство приступило к программе сокращения расходов, чтобы уменьшить выплаты и катастрофическую утечку звонкой монеты. В результате численность некоторых полков была сокращена, а 20 человек на каждый кавалерийский отряд были спешены, причем последнее экономило жалкие 100 000 фунтов стерлингов в год из бюджета в 28,9 миллиона фунтов стерлингов. Дальнейшая озабоченность парламента по поводу армии, ее стоимости и функционирования была продемонстрирована в ряде практически забытых комиссий по военным расследованиям, которые изучали все аспекты военной бюрократии. Эти 19 отчетов были представлены между 1806 и 1812 годами, и некоторые из них занимали сотни страниц с обширными приложениями. Они исследовали почти все аспекты военной администрации в поисках расточительства, дублирования и неэффективности.
Контроль парламента над армией был особенно наглядно продемонстрирован в 1809 году, когда герцог Йорк был отстранен от должности главнокомандующего после официального расследования предполагаемых злоупотреблений и влияния любовницы герцога на покупку комиссий. Хотя его так и не признали виновным, он был вынужден уйти в отставку, и его заменил престарелый сэр Дэвид Дандас. Обвинения оказались полной выдумкой, и герцог вернулся на свою позицию. Однако эта интерлюдия привела к стагнации британской военной армии без каких-либо серьезных инноваций в период с 1809 по 1811 год. В 1810 году численность армии сократилась впервые после возобновления войны в 1803 году.
Нервозность парламента по поводу использования иностранных войск представляет собой еще один пример политического вмешательства в управление вооруженными силами, что привело к особенно ожесточенным дебатам об иностранцах в армии в 1812 и 1813 годах. Хотя это было "партизанское" нападение на правительство, оно подчеркивало конституционные возражения против постоянной армии. Армии разрешалось вербовать иностранцев и размещать их на британской земле только с разрешения парламента. Этот закон восходит к Акту об урегулировании 1701 года, который запрещал Вильгельму Оранскому держать свои голландские войска, и, как и многое другое из революционного урегулирования, он стал краеугольным камнем британской конституции. В предыдущих войнах правительству разрешалось вербовать иностранцев, и с 1780-х годов в армии был один специальный иностранный полк, 60-й (Королевские американцы), к которому в 1790-е годы был добавлен еще один, 97-й, или Королевский немецкий полк (находящийся в процессе преобразования из иностранного полка в британский полк между 1803 и 1808 годами). Однако во время наполеоновских войн количество небританских солдат в армии резко возросло. К 1813 году это считалось угрозой конституции и допускалось как временная мера.
Источник: Kevin Linch. Britain and Wellington’s Army Recruitment, Society and Tradition, 1807–15.
Кавалерия коалиции в творчестве Джузеппе Равы: австрийский улан, русские гусар и тяжелые кавалеристы, прусский кирасир и бельгийский карабинер.
Об отношении маршала Нея к стратегии
Расставшиеся ещё в Испании, в 1813 Ней и Жомини вновь составляют тандем, который, как и прежде, не обойдётся без столкновений. Князю Москворецкому не очень-то нравится быть под надсмотром и к тому же публично следовать советам. «Я ничего не понимаю в вашей чёртовой стратегии, - заявил он своему суфлёру - я следую лишь одному правилу - не показывать спину неприятельским пушкам».
Из биографии Мишеля Нея за авторством Эрика Перрена.
Расставшиеся ещё в Испании, в 1813 Ней и Жомини вновь составляют тандем, который, как и прежде, не обойдётся без столкновений. Князю Москворецкому не очень-то нравится быть под надсмотром и к тому же публично следовать советам. «Я ничего не понимаю в вашей чёртовой стратегии, - заявил он своему суфлёру - я следую лишь одному правилу - не показывать спину неприятельским пушкам».
Из биографии Мишеля Нея за авторством Эрика Перрена.
В догонку к портрету маршала Нея от Стефано Манни, вызвавшему возмущение у одного из подписчиков, спешу опубликовать еще одну работу того же художника, портрет маршала Ланна, тоже в большой шляпе))
В Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) хранятся донесения священника русского посольства в Лондоне Я. И. Смирнова (1754—1840) в Государственную Коллегию иностранных дел (ГКИД) за первую половину 1801 г., дающие новую информацию для изучения не только деятельности британского правительства в указанный период времени и выработки Кабинетом министров курса по отношению к России и другим странам, но и особенностей внутренней жизни Великобритании, а также обстоятельств пребывания там оставшихся во время разрыва отношений в 1800—1801 гг. российских подданных, как гражданских лиц, так и военных моряков.
Донесения Смирнова в Петербург доказывали представителям высшей власти: ни России, ни какой-либо другой стране не удастся разговаривать с Великобританией с позиции силы. Для континентальных монархий было бы лучше, если бы она была их союзником. Но в таком случае, имея в виду устойчивый характер англо-французского антагонизма конца XVIII — начала XIX вв., Лондон потребовал бы вступления в войну на его стороне. Понимая это и опираясь на информацию, полученную в том числе и от Смирнова, Александр I в 1804 г. предложил премьер-министру У. Питту Младшему союз, основанный не на сиюминутных выгодах, а на принципах воссоздания (на новой основе) в послевоенной Европе «баланса сил», гарантирующего мир и стабильность для всех государств, больших и малых.
Что касается особенностей развития англо-русских отношений в первой половине 1801 г., то здесь стоит обратить внимание на то, что Смирнов ещё в ноябре 1800 г. сообщил в Петербург о существовании «Генерального плана» британцев по противодействию странам, подписавшим конвенцию о вооружённом нейтралитете («Северной лиге»). Впоследствии он подробно и точно извещал российские власти обо всех передвижениях английских эскадр. Зная это, можно скорректировать устоявшееся в отечественной историографии утверждение о том, что меры, принятые британцами по отношению к кораблям стран-участниц враждебной коалиции, были для них абсолютно вероломными и неожиданными. С другой стороны, священник настойчиво показывал своим высокопоставленным адресатам — в самый трудный период англо-русского разрыва на лондонской бирже торгуются российские товары, причём даже без повышения цены. Это должно было доказать — британцы заинтересованы в сохранении взаимовыгодной торговли и сами никогда не пойдут на разрыв с Россией. Экономические отношения станут прочной базой политического союза двух стран в период правления Александра I.
Аннотация к статье:
Орлов А.А. Великобритания в 1801г.: перед подписанием Амьенского мира (по донесениям священника русского посольства в Лондоне Я. И. Смирнова).
Донесения Смирнова в Петербург доказывали представителям высшей власти: ни России, ни какой-либо другой стране не удастся разговаривать с Великобританией с позиции силы. Для континентальных монархий было бы лучше, если бы она была их союзником. Но в таком случае, имея в виду устойчивый характер англо-французского антагонизма конца XVIII — начала XIX вв., Лондон потребовал бы вступления в войну на его стороне. Понимая это и опираясь на информацию, полученную в том числе и от Смирнова, Александр I в 1804 г. предложил премьер-министру У. Питту Младшему союз, основанный не на сиюминутных выгодах, а на принципах воссоздания (на новой основе) в послевоенной Европе «баланса сил», гарантирующего мир и стабильность для всех государств, больших и малых.
Что касается особенностей развития англо-русских отношений в первой половине 1801 г., то здесь стоит обратить внимание на то, что Смирнов ещё в ноябре 1800 г. сообщил в Петербург о существовании «Генерального плана» британцев по противодействию странам, подписавшим конвенцию о вооружённом нейтралитете («Северной лиге»). Впоследствии он подробно и точно извещал российские власти обо всех передвижениях английских эскадр. Зная это, можно скорректировать устоявшееся в отечественной историографии утверждение о том, что меры, принятые британцами по отношению к кораблям стран-участниц враждебной коалиции, были для них абсолютно вероломными и неожиданными. С другой стороны, священник настойчиво показывал своим высокопоставленным адресатам — в самый трудный период англо-русского разрыва на лондонской бирже торгуются российские товары, причём даже без повышения цены. Это должно было доказать — британцы заинтересованы в сохранении взаимовыгодной торговли и сами никогда не пойдут на разрыв с Россией. Экономические отношения станут прочной базой политического союза двух стран в период правления Александра I.
Аннотация к статье:
Орлов А.А. Великобритания в 1801г.: перед подписанием Амьенского мира (по донесениям священника русского посольства в Лондоне Я. И. Смирнова).
Вышла новая книга А.И. Попова "Великая армия 1812 года. Главный штаб . Потери высшего и старшего командного состава". Помимо описания принципов функционирования Главного штаба в 1812 г., значительная часть книги, посвящена потерям генералитета Великой армии: погибшие, умершие от ран и попавшие в плен.