B: Заходили ли они тоже к вам в санаторий? О: Этого я не знаю. Онисили обычную форму и вели себя как простые солдаты. B: 5 ноября 1941-го вы написали своим родителям: «Папа был прав, когда говорил, что от людей без моральных предрассудков исходит особый запах. Я могу сейчас отличать таких людей, от многих из них пахнет кровью. Весь наш мир превратился в огромную скотобойню.» Вам казалось, что вы можете распознать убийц? О: Да, мне так казалось. Если человек распоряжается жизнью и смертью других людей, он двигается и ведет себя иначе, чем остальные. Показывает, что все в его руках. B: Вы избегали таких людей? О: Я могла выбирать, с кем общаться. B: В ваших письмах снова и снова встречаются пассажи вроде «Но евреи, которым принадлежало большинство местных лавок, все мертвы» или «Евреев здесь в Звягеле больше нет». Об убийствах вы ничего не пишете. Вы боялись цензуры? О: Конечно. Знаете, я была боязливой девушкой. Моей матери – я на нее не похожа – я тогда написала, что она бы здесь и дня не выдержала. Я уверена, что она бы сразу придумала, как выбраться оттуда. Ведь тот, кто там оставался, поддерживал тем самым систему. Но я не знала, какой предлог мне найти. А чтобы вернуться в Германию, нужно было разрешение. B: Думаете, ваша семья понимала ваши намеки? О: Разумеется. B: Говорили ли вы об убийстве евреев с другими сестрами? О: Нет. B: Но каждый знал, что происходит. О: Знали ли солдаты на фронте, мне сказать трудно. Но все, кто был в тылу, особенно те, кто задерживался в тылу подольше, знали. B: Почему вы так уверены в этом? О: Потому что в разговорах всегда подразумевалось, что каждый из нас знает. Я еще не рассказала, как меня однажды сопровождал фельдфебель, кажется, из Мюнстера, по имени Франк. И он говорил, что вызовется через пару недель участвовать в большой расстрельной акции, потому что хочет, чтоб его повысили в звании. Я сказала ему, чтоб он и не думал об этом, потом он не сможет спать. B: И? О: Он меня не послушал, а потом действительно жаловался, что ему не по себе. Я предупреждала, сказала я. B: Почему он решил вам довериться? О: Разговоры с солдатами часто переходили на личное. У мужчин, которые долго обходились без женского общества, была потребность выговориться. А украинки по-немецки не понимали. В другой раз я ехала на грузовике и водитель безо всяких предисловий стал рассказывать как в Казатине несколько сотен евреев два дня морили голодом, прежде чем расстреляли, потому что расстрельная команда была занята в другом месте. B: Он беседовал с вами с глазу на глаз? О: Да. Еще об одном немецком фермере, который имел в Звягеле влияние, господине Негеле из Гессена, часто рассказывали такую историю. Мимо его дома гнали колонну евреев. Его экономка, еврейка, якобы рассмеялась, увидев это. И тогда он выгнал ее из дома и заставил присоединиться к колонне. Что я окружена преступниками, я поняла очень быстро. B: Вы писали своей матери: «Скоро и я справлюсь с тем, чтобы преодолеть внутренний протест и смогу воспринимать все гораздо легче. Даже самые приличные люди здесь уже дошли до этой стадии. Если не видишь всего этого, а по большому счету все уже позади... то можно постараться забыть. Пока, однако, я чуть с ума не схожу, когда вижу ребенка и знаю, что через 2-3 дня его не будет в живых.» Читается так, будто вы искали способ как-то примириться с окружавшими вас ужасами. О: Об этом я не очень хорошо помню. Возможно, я написала это лишь, чтобы обмануть цензуру.
B: Заходили ли они тоже к вам в санаторий? О: Этого я не знаю. Онисили обычную форму и вели себя как простые солдаты. B: 5 ноября 1941-го вы написали своим родителям: «Папа был прав, когда говорил, что от людей без моральных предрассудков исходит особый запах. Я могу сейчас отличать таких людей, от многих из них пахнет кровью. Весь наш мир превратился в огромную скотобойню.» Вам казалось, что вы можете распознать убийц? О: Да, мне так казалось. Если человек распоряжается жизнью и смертью других людей, он двигается и ведет себя иначе, чем остальные. Показывает, что все в его руках. B: Вы избегали таких людей? О: Я могла выбирать, с кем общаться. B: В ваших письмах снова и снова встречаются пассажи вроде «Но евреи, которым принадлежало большинство местных лавок, все мертвы» или «Евреев здесь в Звягеле больше нет». Об убийствах вы ничего не пишете. Вы боялись цензуры? О: Конечно. Знаете, я была боязливой девушкой. Моей матери – я на нее не похожа – я тогда написала, что она бы здесь и дня не выдержала. Я уверена, что она бы сразу придумала, как выбраться оттуда. Ведь тот, кто там оставался, поддерживал тем самым систему. Но я не знала, какой предлог мне найти. А чтобы вернуться в Германию, нужно было разрешение. B: Думаете, ваша семья понимала ваши намеки? О: Разумеется. B: Говорили ли вы об убийстве евреев с другими сестрами? О: Нет. B: Но каждый знал, что происходит. О: Знали ли солдаты на фронте, мне сказать трудно. Но все, кто был в тылу, особенно те, кто задерживался в тылу подольше, знали. B: Почему вы так уверены в этом? О: Потому что в разговорах всегда подразумевалось, что каждый из нас знает. Я еще не рассказала, как меня однажды сопровождал фельдфебель, кажется, из Мюнстера, по имени Франк. И он говорил, что вызовется через пару недель участвовать в большой расстрельной акции, потому что хочет, чтоб его повысили в звании. Я сказала ему, чтоб он и не думал об этом, потом он не сможет спать. B: И? О: Он меня не послушал, а потом действительно жаловался, что ему не по себе. Я предупреждала, сказала я. B: Почему он решил вам довериться? О: Разговоры с солдатами часто переходили на личное. У мужчин, которые долго обходились без женского общества, была потребность выговориться. А украинки по-немецки не понимали. В другой раз я ехала на грузовике и водитель безо всяких предисловий стал рассказывать как в Казатине несколько сотен евреев два дня морили голодом, прежде чем расстреляли, потому что расстрельная команда была занята в другом месте. B: Он беседовал с вами с глазу на глаз? О: Да. Еще об одном немецком фермере, который имел в Звягеле влияние, господине Негеле из Гессена, часто рассказывали такую историю. Мимо его дома гнали колонну евреев. Его экономка, еврейка, якобы рассмеялась, увидев это. И тогда он выгнал ее из дома и заставил присоединиться к колонне. Что я окружена преступниками, я поняла очень быстро. B: Вы писали своей матери: «Скоро и я справлюсь с тем, чтобы преодолеть внутренний протест и смогу воспринимать все гораздо легче. Даже самые приличные люди здесь уже дошли до этой стадии. Если не видишь всего этого, а по большому счету все уже позади... то можно постараться забыть. Пока, однако, я чуть с ума не схожу, когда вижу ребенка и знаю, что через 2-3 дня его не будет в живых.» Читается так, будто вы искали способ как-то примириться с окружавшими вас ужасами. О: Об этом я не очень хорошо помню. Возможно, я написала это лишь, чтобы обмануть цензуру.
BY Авва
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Messages are not fully encrypted by default. That means the company could, in theory, access the content of the messages, or be forced to hand over the data at the request of a government. Update March 8, 2022: EFF has clarified that Channels and Groups are not fully encrypted, end-to-end, updated our post to link to Telegram’s FAQ for Cloud and Secret chats, updated to clarify that auto-delete is available for group and channel admins, and added some additional links. Perpetrators of these scams will create a public group on Telegram to promote these investment packages that are usually accompanied by fake testimonies and sometimes advertised as being Shariah-compliant. Interested investors will be asked to directly message the representatives to begin investing in the various investment packages offered. But Telegram says people want to keep their chat history when they get a new phone, and they like having a data backup that will sync their chats across multiple devices. And that is why they let people choose whether they want their messages to be encrypted or not. When not turned on, though, chats are stored on Telegram's services, which are scattered throughout the world. But it has "disclosed 0 bytes of user data to third parties, including governments," Telegram states on its website. Crude oil prices edged higher after tumbling on Thursday, when U.S. West Texas intermediate slid back below $110 per barrel after topping as much as $130 a barrel in recent sessions. Still, gas prices at the pump rose to fresh highs.
from hk
