Всегда хотел взять — и написа‌ть всё так, как было на самом деле. Но вряд ли решусь — и людей обижать не хочется, особенно некоторых, да и сам я не всегда вёл себя так, чтобы потом не было мучительно больно. В общем, мне стрёмно. А Павел Антипов, бывший директор беларуского ПЕН-центра и основатель моего любимого издательства «Мяне няма», написал. Книга прекрасно называется «Куда-нибудь приезжать, что-нибудь делать и уезжать» и имеет подзаголовок «Роман в пятнадцати сообщениях», потому что отправной точкой каждой главы является сохранившаяся в старой кнопочной «нокии» смска.

Как результат — почти четыреста страниц почти битнических воспоминаний о бесконечных перемещениях по Центральной Европе (её небольшой части), алкоголе, любви, свободе и литературе. Литературная деятельность здесь вообще — цемент, скрепляющий эти очень живые и переполненные подробностями посторонних, но очень узнаваемых жизней, записки, а к середине обилие знакомых имён (и даже знакомых ситуаций — я, скажем, тоже однажды занял последнее место в литературном конкурсе «Четвероногая ворона», только раньше) перестаёт удивлять — просто так совпало, играли в одной песочнице, чего уж. «У нас много общего: каждый из нас переживает разрыв и чувствует надрыв — слово "надрыв" мы произносим очень часто. Каждый из нас пишет или стихи, или рассказы, и у каждого из нас есть мнение о беларуской литературе, да вот только поделиться было не с кем, а теперь есть...» — это ж, блин, я, только чуть раньше и со сменой географии (при том же обилии знакомых имён). Есть здесь, понятно, и протесты, и Шеремет, и растерянность от ощущения падающей в пропасть страны, но литературы и алкоголя больше — как в жизни, когда ты молод, и кажется, что всё впереди (и, возможно, так и есть).

Отдельно радует авторское определение жанра — лирический постфикшн. И правда, хватит уже публично расковыривать фикшн и приставкой «авто», пора и честь знать.

В рамках дружеского пиара спешу сообщить о наборе на курсы в Smolny Beyond Borders и, особенно, на онлайн-курс прекрасной Ларисы Муравьёвой «Французский модернизм». Сейчас там как раз идёт приём, а вот ссылка на регистрацию.

«Модернизм принято воспринимать как эпоху радикальных экспериментов в литературе и искусстве, характеризующуюся (пере)изобретением новых форм и эстетикой, отдающей предпочтение новому и современному. Особую роль для формирования модернистской эстетики играла французская литература и культура, ставшая пространством для философского осмысления идей современности и формальных экспериментов. В рамках курса мы будем рассматривать ключевые явления и тенденции французского литературного модернизма, которые оказали значительное влияние на развитие модернистской эстетики. Особое внимание будет уделено таким вопросам, как кризис репрезентации, создание нового типа городского воображаемого и осмысление уникальных связей между эстетикой и политической рефлексией у французских писателей и писательниц-модернистов».

Курс читается на русском языке. Прием заявок до 3 февраля, первое занятие — 10-го.

Мне очень нравится, как про эту книгу написали в Kirkus Reviews (вообще, обилие англоязычных медиа, посвященных книгам, ранит моё и без того израненное воображение – Kirkus Reviews, например, не только существуют с 1933 года, но и вручают собственные литературные призы в разных номинациях): они назвали небольшую повесть венгерского классика Ласло Краснахоркаи Chasing Homer (в русском переводе Юрия Гусева – «Гомер навсегда») «постмодернистским исследованием отчуждения и изгнания» и «блестящей работой, подтверждающей пословицу о том, что даже у параноиков есть враги».

Итак, неназванный главный герой, у которого почти нет прошлого (мы только знаем, что он изучал некоторые древние языки, а ещё мандаринский, японский и иврит), спасается от неназванных же преследователей где-то в районе Адриатического моря – мы не знаем, почему эти люди преследуют его, но он на первых же страницах убеждает нас, что ему грозит жестокое и неминуемое убийство. Так что бегству подчинена жизнь нашего героя, который, по хочу действия, то предаётся размышлениям об опытах над мышами или манипулировании толпой, то рассказывает о собственных удачных попытках избавления – пусть и временного – от погони: он, например, постоянно меняет направление и умеет сливаться с толпой, это помогает, хоть и не на долго. Важной для повествования географической точкой однажды оказывается остров Млет – хорватская легенда гласит, что именно здесь находится пещера Одиссея, в которой одноимённого отважного путешественника держала в романтическом плену прекрасная Калипсо, нимфа острова Огигия, – и дальше начинается спойлер.

Интеллектуальный триллер – интеллектуальный не в смысле запутанности сюжета, но в смысле модернистского способа изложения с бесконечными предложениями и параноидальным мороком, в котором находится заговаривающийся главный герой, – снабжён сюрреалистическим наивом художника Макса Нойманна и авангардным тревожным саундтреком (каждая глава открывается QR-кодом) композитора и перкуссиониста Миклоша Сильвестра. Это, таким образом, не только книга, но и прекрасный арт-объект – да, о тревоге, паранойе и бесприютности, но какой же упоительной.

Утром написал (раньше я бы сказал «позвонил», но сейчас всё больше пишем — интересно, кстати, телефонные разговоры уходят куда-то и вряд ли вернутся) Миша Калужский: «Марцин Виха, о котором я говорил на всех своих презентациях, умер сегодня от рака». Так получилось, что мы с Мишей последнее время очень много говорили о более или менее современной литературе Центральной Европы и, в том числе, Польши, — именно этой литературе наследует Мишина прекрасная книжка «Несколько историй», из этой литературной традиции (традиций) вообще складывается Мишино культурное мировосприятие.

И — я вдруг задумался — не только Мишино. Если прочитанные книги (и просмотренные фильмы) нас хоть как-то формируют, то Польше я обязан многим. На приключениях Томека я вырос, перечитывал множество раз и, содрогаясь от ужаса перед неминуемыми встречами со шпаной, мечтал о недостижимых путешествиях в страну кенгуру и на тропу войны. Из «Часа пик» Ежи Ставинского я узнал о существовании кризиса среднего возраста (и о среднем возрасте) — не понимаю, чем руководствовались мои родители, когда подсунули мне в том числе и эту книгу, но она меня совершенно перевернула. Да и чешско-еврейский Людвик Ашкенази, навсегда ставший одним из главных в моей жизни авторов, какое-то время получал образование в тогда польском Станиславове (более известном как Ивано-Франковск, но это уже другая история). Примерно половину фильмов Вайды я с юности помнил наизусть — сейчас, пересматривая, снова вспоминаю и не перестаю восхищаться, ну, а фильм Махульского «Ва-банк» со мной всегда, помню каждый кадр и каждую реплику, могу смотреть бесконечно (и периодически это проделываю), с лёгкой руки Андрея Борзенки, одного из самых остроумных людей в мире, мои не побоюсь этого слова легендарные вечеринки в «Мастерской» назывались «Ухо селёдки», и каждую — каждую! — я начинал с бессмертного свинга Хенрика Кузняка — вот это было время. Польша, к тому же, была моей первой настоящей заграницей, до сих пор вспоминаю кассеты битлов, огромные горячие бутерброды и дивной красоты двухэтажный дом в Кракове, где нам с мамой выделили огромную комнату на втором этаже и где я, впервые в жизни, читал Мандельштама. Много, короче говоря, воспоминаний.

Сегодня утром разбирали доставшиеся нам пластинки, среди прочих нашли несколько польских дисков пятидесятых годов с джазом и эстрадой (на одной пластинке девушка вкрадчиво поёт «русскую народную песню» Little Mary, в которой легко угадывается «Мурка»), слушали этот самый джаз — и как раз пришло сообщение от Миши.

Марцин (или Марчин) Виха, как и другие польские авторы, хорошо переведён на русский, спасибо издательствам Ивана Лимбаха и Яромира Хладика. Не уверен, что его эти самые переводы стали бестселлерами — польскую литературу и вообще литературу Центральной Европы не сказать, чтобы пиарили, литературная критика на эти книги особого внимания не обращает, да и критики, по большому счёту, почти что и нет. Очень жаль, будем как-то с Мишей рассказывать, но нас не хватит. Виха умер сегодня, от рака, ему был пятьдесят один год.

Не знаю, зачем я всё это написал, особенно про телефонные разговоры, — так, мысли вслух, в жж это, кажется, называлось «дневничок». Bądź zdrowy!

Александр Кабанов

***

1.

То ливень, то снег пархатый,
как пепел домашних птиц,
Гомер приходит в Освенцим,
похожий на Аушвиц:
тройные ряды акаций
под током искрят едва,
покуда рапсод лопатой
сшивает рванину рва,
на должности коменданта
по-прежнему – Менелай,
менелай-менелай,
кого хочешь – расстреляй,
просторны твои бараки,
игривы твои овчарки,
а в чарках – хватает шнапса,
и вот – потекли слова.

2.

Генрих Шлиман с жёлтой звездой
на лагерной робе,
что с тобой приключилось, ребе,
оби-ван кеноби,
для чего ты нас всех откопал?
Ведь теперь я уже – не костей мешок,
не гнилая взвесь,
я совсем обезвожен,
верней – обезбожен весь,
что едва отличаю коран
и библию от каббал,
от эрзац-молитвы до причастия
из картофельной шелухи:
после Освенцима – преступление –
не писать стихи.

3.

На плацу – огромный
каменный конь
размещён вживую:
приглашаются женщины,
старики и дети
в новую душевую,
у коня из ноздрей –
сладковатые струи дыма –
до последнего клиента,
не проходите мимо.

От того и похожа душа моя
на колыбель и могилу:
слышит, как они моются ,
как поют хава-нагилу,
ибо помыслы – разны,
а память – единокрова,
для того, чтобы прозреть,
а после – ослепнуть снова.

2016

Спрашивали? Отвечаем!
Некоторое количество наших книг доступно для заказа на Эхо-книги, причём с возможностью оплаты рублями и доставки в Россию. Налетай!

Леви Иегошуа Шапиро стал известным под именем Ламед Шапиро — его называют одним из родоначальников еврейского литературного импрессионизма. Он родился в Украине, в городе Ржещев, учился в Варшаве, а потом через Лондон перебрался в Америку, где до конца жизни прожил между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом и между коммунистами и сионистами, выбирая поочередно то одних, то других.

Но эти подробности важны для тех, кто берётся за серьезный анализ, нам же важнее, что его тексты наконец появились на русском языке отдельной книгой (стараниями Валерия Дымшица и в переводе Ольги Аникиной), и эта книга не должна остаться без внимания тех, кого интересует еврейская литература начала ХХ века. Потому что эти короткие рассказы совсем не похожи на известные нам произведения еврейских авторов. Потому что, в отличие от основного массива переведённых на русский язык с идиша текстов, которые мы читали, здесь нет ни светлой грусти, ни идеализации — с налётом сатиры — местечкового быта, ни клейзмера, подходящего и для свадеб, и для похорон. Да, первые пара рассказов сборника похожи больше на литературные репортажи из жизни еврейской голи, но зато дальше начинается такая кровь, такая жестокость и такой беспросветный мрак, с которым, если говорить о литературе евреев столетней давности, мы ещё не сталкивались. Ближе всего здесь, наверное, натурализм бяликовского великого «Сказания о погроме», вот только Шапиро не обвиняет своих соплеменников, а лишь фиксирует зашкаливающую боль — возможно, впервые.

Никогда такого не читал.

С гордостью сообщаем,что изданная нами книга Виктора Меламеда «ПГТ Диксон» вошла в шорт-лист литературной премии «Дар». Поучаствовать в читательском голосовании можно здесь. А мы готовим к изданию трилогию Меламеда, в которой «ПГТ» — одна из частей. Ждите, как мы ждём.

Неожиданно нашёлся мой старый, семилетней давности, стишок.

***
Вспомнил вдруг
Заёрзал сеном
Разыгрался на трубе
За каким-то важным хреном
Приложил фонарь к губе
Свистнул вскачь
Прижался к двери
Разобиделся вконец
Перепрятал все потери
Стрельнул сладкий леденец
Огурцом прижался к водке
Ветром гроздь пурги пригнул
Сделал круг
Свернулся в лодке
Потянулся
И заснул

Сегодня день рождения Алексея Петровича Цветкова. Очень, очень пусто без него.

***
в пуще практически ни тропинки
в тесном лесу поступаем сами
словно стальные в строю опилки
между магнитными полюсами

в прежней ужом очутиться коже
горстью компоста в смердящей груде
можно лисой или сойкой тоже
но почему-то все время люди

голову ночью снесет над книгой
стиснут внутри на манер гармошки
контур отчизны такой же мнимой
что и снаружи любой обложки

это страну стерегущий ангел
счастье качает предсмертным
сердцем
это стучит журавлиный анкер
между константами юг и север

если рождаешься жить положим
можно пока неподвижна
стража
так и остаться простым прохожим
до перекрестка любви и страха

сойка направо откуда песня
слева лиса где незримо бездна
смерть неминуема как ни бейся
счастье практически неизбежно

/ фото Васи Юрьева /