Cahiers sur l'anarchisme

Об идеологии

I

Спектром значений, сконцентрированных вокруг понятия «идеология», мы во многом обязаны марксистским исследованиям. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс предложили две стратегии критики и, следовательно, определений «ложного сознания»: эпистемологическую и политическую, которые в дальнейшим образовали крайние полюса современных интерпретаций. Эпистемологическая критика сводилась к материалистическому установлению генеалогии идей — обнаружению за интеллектуальной «сущностью» особого политико-экономического порядка, вызвавшего ее к жизни. Функция идеологии в данном случае сводится к искажению или сокрытию этой связи; в основном, к утверждению диктата «идеи» над «материей». Второе определение возникает из критики «господствующих идей» как идеального отражения господствующих материальных отношений; иначе говоря, идеология — это универсализация интересов правящего класса. Оба определения обладают серьезными недостатками, поскольку подразумевают, во-первых, субъекта, который способен выносить свои суждения из позиции вне господствующей идеологии, во-вторых, универсальные принципы, по которым можно судить об интеллектуальном «искажении» понимания социально-экономических процессов, в-третьих, активную роль идей в поддержании материального, т.е. «объективного» порядка.

Ни «родовая сущность» человека, ни диалектический и исторический материализм, как метанарративные практики, ни сама претензия на познание «объективной» реальности не справляются с вызовом, брошенным эссенциализму и телеологии постмодернизмом. Тем не менее задачи, стоявшие перед радикальной теорией прошлого, — объяснение того, почему угнетенные подчиняются своим угнетателям, и формулирование эффективных стратегий сопротивления господству — оказались в этой парадигме так же нерешенными. Признание структуралистами идеологии как непреложной и единственно доступной реальности институционального существования, или любой другой формы конституирования субъекта, вроде концепта «власти» у Мишеля Фуко, способствует новым проблемам: если нет никакой точки вне идеологии, значит не существует и никаких противоположных угнетению «сил», «интересов», «идей» — только «кривое» отражения наличествующих принципов контроля. Критический потенциал некогда подрывной концепции начинает таять на глазах.

С середины восьмидесятых годов анархисты предлагают принять иной взгляд на идеологию, обнаруживаемый ими в трактате «Единственный и его собственность» Макса Штирнера и, насколько это возможно, справляющийся с методологическими препятствиями, возникшими на пути радикальных критиков.

www.group-telegram.com/hk/cahiers_sur_lanarchisme.com/9

211 viewsedited  Dec 27 at 17:23

Об идеологии

I

Спектром значений, сконцентрированных вокруг понятия «идеология», мы во многом обязаны марксистским исследованиям. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс предложили две стратегии критики и, следовательно, определений «ложного сознания»: эпистемологическую и политическую, которые в дальнейшим образовали крайние полюса современных интерпретаций. Эпистемологическая критика сводилась к материалистическому установлению генеалогии идей — обнаружению за интеллектуальной «сущностью» особого политико-экономического порядка, вызвавшего ее к жизни. Функция идеологии в данном случае сводится к искажению или сокрытию этой связи; в основном, к утверждению диктата «идеи» над «материей». Второе определение возникает из критики «господствующих идей» как идеального отражения господствующих материальных отношений; иначе говоря, идеология — это универсализация интересов правящего класса. Оба определения обладают серьезными недостатками, поскольку подразумевают, во-первых, субъекта, который способен выносить свои суждения из позиции вне господствующей идеологии, во-вторых, универсальные принципы, по которым можно судить об интеллектуальном «искажении» понимания социально-экономических процессов, в-третьих, активную роль идей в поддержании материального, т.е. «объективного» порядка.

Ни «родовая сущность» человека, ни диалектический и исторический материализм, как метанарративные практики, ни сама претензия на познание «объективной» реальности не справляются с вызовом, брошенным эссенциализму и телеологии постмодернизмом. Тем не менее задачи, стоявшие перед радикальной теорией прошлого, — объяснение того, почему угнетенные подчиняются своим угнетателям, и формулирование эффективных стратегий сопротивления господству — оказались в этой парадигме так же нерешенными. Признание структуралистами идеологии как непреложной и единственно доступной реальности институционального существования, или любой другой формы конституирования субъекта, вроде концепта «власти» у Мишеля Фуко, способствует новым проблемам: если нет никакой точки вне идеологии, значит не существует и никаких противоположных угнетению «сил», «интересов», «идей» — только «кривое» отражения наличествующих принципов контроля. Критический потенциал некогда подрывной концепции начинает таять на глазах.

С середины восьмидесятых годов анархисты предлагают принять иной взгляд на идеологию, обнаруживаемый ими в трактате «Единственный и его собственность» Макса Штирнера и, насколько это возможно, справляющийся с методологическими препятствиями, возникшими на пути радикальных критиков.

BY Cahiers sur l'anarchisme