Первый раз большевики начали качать "русскую тему" в 1920 году, в советско-польскую и инициатором этого был никто иной, как Троцкий.
Касаемо условного возвращения Пушкина и Толстого - этот процесс, опять же, начался ещё до 1937 года, хотя, конечно, сильнее всего на "русскую тему" налегали в 1941-53 годах, потому что сначала советско-германская война, а потом - подготовка к советско-американской.
Ну а то, что началось после смерти Сталина и ареста Берии... Это было русификацией в смысле сугубо кадровом, но никак не в смысле идеологии.
Оттепель - это "возврат к ленинским нормам", новая волна коренизации, новая волна атеизации, пожалуй, небывалая деколонизаторская кампания и т.д. Правда, стало сильно погуманней.
Застой же стал временем очень неоднозначных и разнонаправленных процессов в этом плане.
Так или иначе одно оставалось неизменным - "русская тема" чуть более, чем полностью оставалась подчинена теме войны и никакого национал-коммунизма в том смысле, как в других союзных республиках в РСФСР не сложилось как сколько-нибудь полноценного явления.
Первый раз большевики начали качать "русскую тему" в 1920 году, в советско-польскую и инициатором этого был никто иной, как Троцкий.
Касаемо условного возвращения Пушкина и Толстого - этот процесс, опять же, начался ещё до 1937 года, хотя, конечно, сильнее всего на "русскую тему" налегали в 1941-53 годах, потому что сначала советско-германская война, а потом - подготовка к советско-американской.
Ну а то, что началось после смерти Сталина и ареста Берии... Это было русификацией в смысле сугубо кадровом, но никак не в смысле идеологии.
Оттепель - это "возврат к ленинским нормам", новая волна коренизации, новая волна атеизации, пожалуй, небывалая деколонизаторская кампания и т.д. Правда, стало сильно погуманней.
Застой же стал временем очень неоднозначных и разнонаправленных процессов в этом плане.
Так или иначе одно оставалось неизменным - "русская тема" чуть более, чем полностью оставалась подчинена теме войны и никакого национал-коммунизма в том смысле, как в других союзных республиках в РСФСР не сложилось как сколько-нибудь полноценного явления.
In 2014, Pavel Durov fled the country after allies of the Kremlin took control of the social networking site most know just as VK. Russia's intelligence agency had asked Durov to turn over the data of anti-Kremlin protesters. Durov refused to do so. Oleksandra Matviichuk, a Kyiv-based lawyer and head of the Center for Civil Liberties, called Durov’s position "very weak," and urged concrete improvements. So, uh, whenever I hear about Telegram, it’s always in relation to something bad. What gives? On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care.
from hk
