Кроме разных оттенков спектра состояния «мне плохо» другими симптомами депрессии как психического расстройства считаются такие физиологические параметры, как слабость, нарушение сна и аппетита. Если ваше «плохо» дополнено этими критериями, у вас диагностируют депрессию. В них свято верят как эксперты-медики, так и рядовые граждане, ведь они перечислены в МКБ (Международная статистическая классификация болезней) и DSM (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders). Последнее руководство часто называют «библией» психиатрии — и не только потому, что это настольная книга психиатра, инструкциям из которой полагается неукоснительно следовать. Дело еще и в том, что многие описанные в ней психические расстройства и критерии их диагностики были внесены туда в результате не научных исследований, а коллективного решения сообщества психиатров, которые, по мнению критиков DSM, патологизировали значительную часть нормальных человеческих состояний, в том числе грусть. Психотерапевт Джеймс Дейвис утверждает, что DSM — продукт культурной, а не научной деятельности, и из-за этого во многом основан на стереотипах. Дейвис сравнивает соглашение, на основании которого создаются диагнозы в DSM, с соглашением богословов, свидетельствующих, что Бог существует: оно не доказывает, что Бог существует, но лишь демонстрирует, что богословы верят в него.
Сторонники лагеря «морализированных» постепенно присоединяются к более прогрессивному коллективу «психологизированных». Диагноз «депрессия» — комфортнее, чем строгая мораль. Раз депрессия — это болезнь и психическое расстройство, то людей нельзя винить за проявление симптомов: они больные, теперь их полагается не уличать в слабости духа, а жалеть и лечить с помощью специальных таблеток и специально обученных врачей. Диагностированная болезнь также предполагает определенный статус в обществе — человека, к которому нужно относиться с пониманием и поддержкой. Ему нельзя сказать «Соберись, тряпка» и даже «Не грусти». Вы теперь не тряпка, собираться больше не нужно. Само приобретение такого статуса уже терапевтично по отношению к любому «мне плохо». Отрицание депрессии как болезни порицается как варварство и проявление нетолерантности. Дескать, так неверующие стигматизируют людей, больных депрессией, не распознают серьезность их состояния, перенося вину и ответственность за него на них самих, а это несправедливо, ведь нужно не упрекать людей, а винить (и лечить) дисбаланс их химических процессов.
Тенденция к признанию депрессии болезнью — следствие психологизации и медикализации, характерные для современного общества в целом. Страдания и боль, которые человек может испытать в ходе жизни, — в том числе психологические — сводятся к патологиям, которые требуют медицинского лечения и фармакологической нормализации. Философ Филип Рифф, еще в 1960-х предупреждавший, что вскоре психология всецело заменит собой мораль, судя по всему, был прав. Разница между уходящим в прошлое дискурсом морали и приходящим ему на смену психологическим не так уж радикальна. По Риффу, второй — морально деградировавшая версия первого (Рифф — безусловно бумер). Новый «психологический человек», в отличие от скучного человека морали, сосредоточен на своем внутреннем мире, он руководствуется не моральными идеалами, а идеалом психологического благополучия. Он понимает слова «депрессия», «травма» и «токсичный», в то время как «плохо» и «хорошо» мало о чем ему говорят.
Ментальные страдания, с жалобами на которые мы обращаемся к психологу, заменили собой греховность, с жалобами на которую раньше шли к священнику. Мечта о посмертном рае, где отсутствуют страдания и который нужно заслужить моральным поведением, трансформировалась в мечту о прижизненном рае, где тоже отсутствуют страдания и которого нужно достичь правильно подобранными аффирмациями и антидепрессантами. На смену моральным авторитетам, вещающим от имени Бога, пришли вещающие от лица научного и псевдонаучного авторитета. Миссионеры психологии обращают неверующих в свою веру. Ведьмы, отрицающие религиозные догмы, превратились в заблудших, отрицающих химический дисбаланс.
Кроме разных оттенков спектра состояния «мне плохо» другими симптомами депрессии как психического расстройства считаются такие физиологические параметры, как слабость, нарушение сна и аппетита. Если ваше «плохо» дополнено этими критериями, у вас диагностируют депрессию. В них свято верят как эксперты-медики, так и рядовые граждане, ведь они перечислены в МКБ (Международная статистическая классификация болезней) и DSM (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders). Последнее руководство часто называют «библией» психиатрии — и не только потому, что это настольная книга психиатра, инструкциям из которой полагается неукоснительно следовать. Дело еще и в том, что многие описанные в ней психические расстройства и критерии их диагностики были внесены туда в результате не научных исследований, а коллективного решения сообщества психиатров, которые, по мнению критиков DSM, патологизировали значительную часть нормальных человеческих состояний, в том числе грусть. Психотерапевт Джеймс Дейвис утверждает, что DSM — продукт культурной, а не научной деятельности, и из-за этого во многом основан на стереотипах. Дейвис сравнивает соглашение, на основании которого создаются диагнозы в DSM, с соглашением богословов, свидетельствующих, что Бог существует: оно не доказывает, что Бог существует, но лишь демонстрирует, что богословы верят в него.
Сторонники лагеря «морализированных» постепенно присоединяются к более прогрессивному коллективу «психологизированных». Диагноз «депрессия» — комфортнее, чем строгая мораль. Раз депрессия — это болезнь и психическое расстройство, то людей нельзя винить за проявление симптомов: они больные, теперь их полагается не уличать в слабости духа, а жалеть и лечить с помощью специальных таблеток и специально обученных врачей. Диагностированная болезнь также предполагает определенный статус в обществе — человека, к которому нужно относиться с пониманием и поддержкой. Ему нельзя сказать «Соберись, тряпка» и даже «Не грусти». Вы теперь не тряпка, собираться больше не нужно. Само приобретение такого статуса уже терапевтично по отношению к любому «мне плохо». Отрицание депрессии как болезни порицается как варварство и проявление нетолерантности. Дескать, так неверующие стигматизируют людей, больных депрессией, не распознают серьезность их состояния, перенося вину и ответственность за него на них самих, а это несправедливо, ведь нужно не упрекать людей, а винить (и лечить) дисбаланс их химических процессов.
Тенденция к признанию депрессии болезнью — следствие психологизации и медикализации, характерные для современного общества в целом. Страдания и боль, которые человек может испытать в ходе жизни, — в том числе психологические — сводятся к патологиям, которые требуют медицинского лечения и фармакологической нормализации. Философ Филип Рифф, еще в 1960-х предупреждавший, что вскоре психология всецело заменит собой мораль, судя по всему, был прав. Разница между уходящим в прошлое дискурсом морали и приходящим ему на смену психологическим не так уж радикальна. По Риффу, второй — морально деградировавшая версия первого (Рифф — безусловно бумер). Новый «психологический человек», в отличие от скучного человека морали, сосредоточен на своем внутреннем мире, он руководствуется не моральными идеалами, а идеалом психологического благополучия. Он понимает слова «депрессия», «травма» и «токсичный», в то время как «плохо» и «хорошо» мало о чем ему говорят.
Ментальные страдания, с жалобами на которые мы обращаемся к психологу, заменили собой греховность, с жалобами на которую раньше шли к священнику. Мечта о посмертном рае, где отсутствуют страдания и который нужно заслужить моральным поведением, трансформировалась в мечту о прижизненном рае, где тоже отсутствуют страдания и которого нужно достичь правильно подобранными аффирмациями и антидепрессантами. На смену моральным авторитетам, вещающим от имени Бога, пришли вещающие от лица научного и псевдонаучного авторитета. Миссионеры психологии обращают неверующих в свою веру. Ведьмы, отрицающие религиозные догмы, превратились в заблудших, отрицающих химический дисбаланс.
Andrey, a Russian entrepreneur living in Brazil who, fearing retaliation, asked that NPR not use his last name, said Telegram has become one of the few places Russians can access independent news about the war. Just days after Russia invaded Ukraine, Durov wrote that Telegram was "increasingly becoming a source of unverified information," and he worried about the app being used to "incite ethnic hatred." Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities. Telegram has become more interventionist over time, and has steadily increased its efforts to shut down these accounts. But this has also meant that the company has also engaged with lawmakers more generally, although it maintains that it doesn’t do so willingly. For instance, in September 2021, Telegram reportedly blocked a chat bot in support of (Putin critic) Alexei Navalny during Russia’s most recent parliamentary elections. Pavel Durov was quoted at the time saying that the company was obliged to follow a “legitimate” law of the land. He added that as Apple and Google both follow the law, to violate it would give both platforms a reason to boot the messenger from its stores. On Telegram’s website, it says that Pavel Durov “supports Telegram financially and ideologically while Nikolai (Duvov)’s input is technological.” Currently, the Telegram team is based in Dubai, having moved around from Berlin, London and Singapore after departing Russia. Meanwhile, the company which owns Telegram is registered in the British Virgin Islands.
from hk
