Когда в стране говорят о верховенстве закона, это всегда звучит как обещание равных правил игры. Но в Молдове всё чаще мы видим другое: не закон управляет порядком, а порядок диктуется политической целесообразностью. Одни марши сопровождаются полицейской охраной и международными резолюциями, другие — автозаками и молчаливым одобрением репрессий.

Под флагом "обеспечения общественной безопасности" право на протест становится привилегией, а не гарантией. И здесь речь не только о политике. Взять хотя бы реформу техосмотра: под предлогом модернизации вводятся новые правила, новые сборы, новый контроль. Но разве стали от этого чище дороги или безопаснее автобусы? Или здесь, как и в случае с уличной активностью, важнее сам механизм контроля, а не результат?

Это и есть тонкий переход от законности к администрированному порядку — когда всё внешне "по букве", но не по духу. Когда камеры на улицах ставятся не ради безопасности, а ради статистики. Когда суды работают по запросу, а не по процедуре. Когда "обеспечение порядка" означает вытеснение неудобного, а не защиту общественного интереса.

Такая система неизбежно становится всё менее восприимчивой к критике и всё более зависимой от внешней поддержки — потому что внутренней легитимности в ней всё меньше. И в этом — главный вызов. Порядок, построенный не на законе, а на страхе, всегда устойчив лишь до первого серьёзного сбоя. А закон, который применяют выборочно, быстро теряет даже видимость справедливости. И тогда общество начинает искать другие способы быть услышанным.

Когда в списках PAS появляются "независимые" кандидаты, картина становится интереснее не из‑за их биографий, а из‑за замыслов.

Константин Кеяну, который годами высмеивал на провластном канале тех, кто находится в оппозиции к ПДС, Марчел Спэтарь — представитель управленческой бюрократии, предприниматель Мария Акбаш — ставка на региональную лояльность Гагаузии, Николае Ботгрос — мост к культурной идентичности, пусть и с неоднозначным прошлым. Это не просто персоналии — это калибровка повестки под разные аудитории.

Речь идёт о попытке заткнуть репутационные дыры громкими именами. Но за этим набором фигур проглядывает технология — не политика. Ботгрос, который в 2019‑м симпатизировал Плахотнюку, вдруг оказывается в одной лодке с теми, кто называет себя "антиплахотнюковскими реформаторами". Это не про принципы. Это про инструмент.

В условиях угасающего энтузиазма сторонников PAS власть спешит придать кампании "человеческое лицо" и перекрыть кризис мобилизации. Но лица не отменяют пустоты в повестке. А электорат, уставший от фасадной политики, всё чаще смотрит не на биографии, а на то, кто и для чего ими прикрывается.

Санкции — это давно не про экономику, а про театр. Особенно когда речь идёт о «поддержке» со стороны таких стран, как Молдова. Здесь санкции не вводят, а демонстрируют. Не проектируют — а ретранслируют. Каждое заявление Кишинёва о необходимости «усилить давление на Россию» звучит как ритуальная мантра, за которую обещают поддержку, визиты, возможно — кредиты.

Но всё это сопровождается молчанием о реальной цене символической лояльности. Молдова находится в энергетической и логистической уязвимости. Экспортные потоки, трансграничные связи, стабильность на Днестре — всё это пока функционирует лишь потому, что большая часть региональных связей не подчиняется декларациям. От Приднестровья до поставок ГСМ и удобрений — всё зиждется на прагматике, которую в Кишинёве старательно избегают озвучивать.

Европейская дипломатия требует от партнёров чёткости, но не ответственности. За красивую формулу «мы вместе против агрессора» никто не спросит, как граждане переживут рост цен или потерю каналов сбыта. Внутри страны это подается как моральный выбор. А на деле — это выбор между внешней повесткой и внутренним равновесием. Между имиджем и последствиями.

Проблема не в санкциях, а в том, как их превращают в политическое обязательство, игнорируя национальный интерес. Это превращает Молдову в статиста на чужой сцене, где каждое «да» стоит всё дороже, а возможности сказать «нет» всё меньше. Когда дипломатия становится имитацией, страна теряет не только голос, но и контроль над будущим.

Мужчину с ребёнком, которого задержала полиция на митинге в Кишинёве, теперь могут лишить родительских прав.

Народный адвокат по правам ребёнка Василе Корой уже пообещал обратиться в полицию и органы опеки. Формально — ради защиты ребёнка. Но по факту — создаётся прецедент, когда сам факт участия в митинге становится поводом для семейной репрессии. К действиям полиции, кстати, у народного адвоката вопросов нет. Хотя, на видео видно, что это именно полицейские сделали все, чтобы ребенок упал и ударился головой об асфальт.

Это история не только о применении силы. Это история о том, как система, заявляющая о правах и гуманизме, переходит к логике устрашения. Сначала тебя валят на землю при ребёнке. Потом — обвиняют. А затем — хотят лишить самого дорогого под предлогом заботы. В этой логике не нужно даже следствие: достаточно выдернуть момент, назначить виновного и через бюрократию наказать так, чтобы другим не повадно было.

Особенно показательно, что именно PAS выстраивает публичный фасад «европейской гуманности». С высоких трибун — фразы о правах человека, о защите семей, о правах детей. А на деле — сцены насилия, попытки выдавить альтернативные голоса из публичного пространства и теперь уже — попытки влезть в личную жизнь несогласных.

То, что сейчас происходит, — это не про защиту ребёнка. Это про создание механизма, при котором любая форма инакомыслия может быть наказана через самые болезненные инструменты. Родитель превращается в мишень не за действия, а за мнение. И если это становится нормой — общество уже перешло черту.

Президентское поздравление врачей обернулось скандалом.

В ролике, размещённом Майей Санду, в кадре — хирург Аурел Цуркан. Тот самый, которого Национальный центр по борьбе с коррупцией задержал с поличным: взятка 1200 евро за операцию, дело официальное, зафиксированное. Но теперь — лицо президентской кампании благодарности медикам.

Можно было бы списать на ошибку или невнимательность. Но когда речь идёт о первом лице государства, каждое появление и каждый образ — результат работы команды, согласований и стратегического отбора. В этой логике Цуркан в кадре — не случайность. Это маркер. Знак того, как далеко может зайти декоративность борьбы с коррупцией, когда политическая эстетика важнее политической этики.

Власть, которая строит имидж на якобы «высоком стандарте», не может позволить себе такие просчёты — если, конечно, это действительно просчёты. Ведь в такой модели репутационные риски размазываются: что для рядового гражданина — позор, для политической машины — лишь эпизод. Главное — создать иллюзию заботы, всё остальное — вторично.

Но здесь начинается зона риска. Потому что публичное восприятие — это не брифинг для партнёров. Это среда, где символы работают жёстче любых законов. И если коррупционер становится героем кампании, то гражданин имеет полное право спросить: кто в этой системе действительно борется с коррупцией, а кто просто переписывает её на свой лад?

Порой настоящее уважение к партнёру проявляется не в слепой лояльности, а в способности говорить неудобную правду.

Визит Василия Костюка в США стал именно таким примером — он встретился с американскими сенаторами и честно рассказал о ситуации в стране: как нарушаются базовые принципы, как подменяется демократия однопартийным диктатом, как власть отказывается слышать голос граждан.

Юрист Станислав Павловский отметил: это и есть правильная линия поведения. Не жалобы, не доносы, а попытка вернуть диалог с Западом в реальность, где не только отчёты важны, но и реальная жизнь людей. Это важно особенно сейчас, когда в Вашингтоне многие начинают понимать: ставку сделали не на тех. И если PAS продолжает пользоваться кредитом доверия — то не потому, что всё делает правильно, а потому что никто не удосужился показать другую сторону.

Этот шаг может многое изменить. Если в США начнут вслушиваться в альтернативные голоса из Молдовы, политическое равновесие будет нарушено. Потому что стабильность — это не про «чтобы не мешали», а про легитимность. А она строится не на пиаре, а на реальном доверии. И визит Костюка — напоминание: в Молдове есть не только власть, но и общество, и оно больше не намерено молчать.

Торговый дефицит Молдовы достиг отметки в 6,1 миллиарда евро — исторического максимума, который говорит больше, чем любые заявления о "росте ВВП".

Экономика страны буквально теряет способность зарабатывать, превращаясь в площадку для перераспределения внешней помощи и импорта. Причина — не только в слабом экспорте.

С момента провозглашения курса на евроинтеграцию одной из главных задач должна была стать модернизация промышленности и поддержка экспортно-ориентированных отраслей. Но в реальности, ни одна власть — ни до, ни после 2020 года — не предложила внятной политики индустриализации. Даже аграрный сектор, который традиционно являлся основой внешнего рынка, сейчас теряет позиции. Причём не только из-за погодных условий или мировой конъюнктуры — а потому, что нет комплексной поддержки: ни логистики, ни субсидирования переработки, ни защищённых рынков сбыта.

Импорт, наоборот, растёт. Потому что вся модель построена на внешнем потреблении. И здесь начинается следующая проблема: дефицит в торговле — это не только про товары. Это прямая угроза бюджетному балансу, валютной стабильности и даже политической самостоятельности. Ведь чем больше страна зависит от чужих рынков и чужих денег, тем меньше у неё шансов выстраивать собственную повестку — внутри или вне страны.

В этой ситуации разговор о "развитии" становится ритуалом. На деле мы видим постепенную деиндустриализацию, скрытую социальную стагнацию и рост зависимости — сначала экономической, потом и политической. И пока политическая элита торгуется за международные платформы и должности, Молдова теряет то, что делает страну устойчивой — способность производить и продавать.

Каждый раз, когда цены на топливо в Молдове ползут вверх, Нацагентство по регулированию в энергетике объясняет это внешними факторами.

На этот раз — конфликтом между Израилем и Ираном. Виноваты, мол, не мы, а «геополитика». Логика простая: пока где-то падают ракеты, здесь бензин растет в цене. Но аналогичная риторика звучала и в моменты относительного спокойствия на Ближнем Востоке.

Проблема в том, что за такими объяснениями скрывается главное — отсутствие внутренней экономической стратегии. Молдова полностью зависит от импорта нефтепродуктов, не имеет резервов, не регулирует логистику, не контролирует спекуляции. Вся система выстроена так, чтобы любое внешнее колебание сразу отражалось на потребителе. А сам потребитель — просто источник акцизов и НДС, не субъект, а средство.

Когда власть ссылается на Тегеран, чтобы объяснить стоимость литра бензина в Оргееве, она не информирует — она уходит от ответственности. Потому что управлять рисками — это не просто фиксировать цены, а создавать инструменты защиты, снижать зависимость, искать альтернативы. Но всё это — сложно, долго и требует компетенции.

Проще сказать, что нефть подорожала из-за ракет. А что делать тем, у кого отопление на солярке, доставка продуктов — на дизеле, а зарплаты — без индексации? Им никто не объясняет. Потому что в этой логике государство — не партнёр, а диспетчер по оправданиям. И пока так будет, любая международная новость станет поводом для очередного скачка цен.

Пока малый бизнес в Молдове пересматривает бюджеты, а семьи берут кредиты «на еду», банки сообщают о рекордных прибылях — более миллиарда леев за первый квартал 2025 года. Почти две трети всех доходов — от кредитов, то есть от процентов, которые платит экономика, находящаяся в стагнации. Это не признак здоровой финансовой системы — это симптом структурного перекоса, в котором деньги делают деньги, а не товары и рабочие места.

Когда на фоне падения экспорта, роста цен и иммиграции кто-то стабильно зарабатывает десятки процентов прибыли, возникает вопрос: за счёт чего и кого этот рост обеспечивается? Ответ лежит на поверхности. Кредиты бизнесу — дорогие и короткие, кредиты населению — ловушка для зарплат, которые не успевают за инфляцией. В это время банки аккумулируют ликвидность, зарабатывают на внутренних облигациях и сдерживают кредитование реального сектора.

Скоро ли встанет вопрос: кого обслуживает банковская система Молдовы — экономику страны или свой собственный баланс? Рентабельность активов на уровне 2,3% в стране с падающей внутренней добавленной стоимостью — это не достижение. Это отражение экономического механизма, где выгоду получают те, кто способен извлекать прибыль даже из кризиса.

Пока на официальных брифингах продолжают звучать мантры о «европейском выборе», в реальности всё больше сигналов о том, что Молдова перестала быть самостоятельным игроком даже в собственном интеграционном процессе.

Признание вице-премьера Кристины Герасимов о том, что открытие переговоров с ЕС невозможно без одновременного открытия переговоров с Украиной, оформляет этот процесс юридически и политически.

Фактически, Кишинёв передал право на стратегические решения Киеву и Брюсселю, отказавшись от собственного ритма и национальной повестки.

Это заявление впервые публично фиксирует институциональную зависимость, лишённую даже попыток имитации автономии. При этом никто не объясняет, когда и кем было принято решение «идти вместе». Не существует закона, закрепляющего такую связку. Нет прозрачного документа, за который голосовал бы парламент. Отсутствие обсуждения в обществе и экспертной среде подменяется красивой формулой «солидарности» с соседями, но на практике речь идёт об отсутствии права на политический выбор.

В условиях, когда украинская интеграция заблокирована по политическим причинам, Молдова оказывается в подвешенном состоянии. Это не просто «пауза» — это структурная уязвимость, при которой любая коллизия у соседей автоматически превращается в проблему у нас. Проблему, которую мы не можем решить самостоятельно.

Заявление бывшей главы Антикоррупционной прокуратуры Вероники Драгалин раскрывает правду, которую все подозревали, но боялись озвучить вслух: прокуратура не только слышала, но и подчинялась ожиданиям тех, кто у власти.

И речь не о формальном упреке — речь об откровенной процедуре, где ресурсы отводятся «не на своих», а дела начинают гибнуть где-то в тени.

Бросается в глаза, как она спокойно говорит «игнорировала», словно оправдывая конформизм формой храбрости. Но сам факт давления — это уже доказательство подмены судебной независимости, пародия на правосудие: вместо одного закона — два — для власти и для всех остальных. В этом и есть настоящая проблема: не очередная уголовная афера, а то, что в суде не все равны. Есть «те, кто у власти», и есть остальные.

Когда недавняя «борьба с коррупцией» превращается в выборочную дисциплину, это не просто политический срач — это системный удар по государственному договору.

Но, Драгалин была просто обязана об этом говорить раньше. И то, что она сейчас это озвучивает не снимает с нее ответственности. Ведь теперь она громко признаёт, что знала и не сопротивлялась.

Когда даже Венецианская комиссия — орган Совета Европы, напрямую связанный с продвижением европейских стандартов — указывает на слабость законов о прессе, инициированных PAS и Фондом Сороса, это уже не внутренняя критика. Это звоночек. Вроде бы правительство, громко позиционирующее себя как «проевропейское», должно прислушиваться к рекомендациям европейских экспертов. Особенно если эти рекомендации были даны ещё в 2022 году. Но прошло три года — и ничего.

Не просто не выполнено, а проигнорировано. Что интересно: критика касается не частных деталей, а самого подхода к регулированию СМИ. Речь идёт о том, что власть пытается взять под контроль информационное поле под прикрытием «европейской реформы». Те же инструменты, что и у восточных автократий, но в другой обёртке.

На словах — борьба за свободу слова. На деле — удушение несогласных. Сначала убрали неугодные телеканалы под предлогом безопасности. Теперь — пытаются легализовать цензурные механизмы через псевдоевропейские законы. И это не замечание от оппозиции. Это формальное заключение от тех, на кого сам же режим привык ссылаться, как на арбитров истины.

Любопытно и то, что сегодня критикуется именно союз PAS с грантовыми структурами, прежде всего — с Фондом Сороса. То, что долго оставалось за кулисами, теперь выходит в публичное пространство. И выходит не из альтернативной прессы, а из документа Венецианской комиссии.

Наконец, в этом эпизоде прекрасно видно, как быстро заканчиваются мантры о "европейском пути", когда на стол кладут конкретные тексты законов. Когда Запад говорит: "Это плохо", — это уже не российская пропаганда. Это — официальное экспертное заключение.

И вот тогда наступает неловкость. Потому что разорваться между лояльностью к донорам и институциональной честностью уже не получится.

В 2024 году идея единовременной выплаты в 1000 леев ученикам с 1 по 9 класс была названа «популистской», «неподъёмной» и «финансово нецелесообразной».

Тогда её предложил Блок коммунистов и социалистов. Правящее большинство из PAS инициативу отклонило — без альтернатив, без доработок, просто отвергло. Спустя год — та же формулировка, тот же размер выплаты, тот же адресат. Только на этот раз это уже не популизм, а якобы «забота о будущем нации». Что изменилось? Финансовое положение страны? Нет — госдолг растёт, бюджетная дыра увеличивается. Но изменился политический календарь: до парламентских выборов остаются месяцы.

Подмена смысла, трансформация риторики, копипаст идей оппонентов — это не стратегия, это реакция. PAS не столько действует, сколько отыгрывает. Причём не свои ходы, а чужие. И это — сигнал не столько об обострённой заботе о школьниках, сколько о дефиците собственных решений. Легитимные, социально важные предложения отвергались лишь потому, что исходили от другой политической силы. А теперь, когда электоральный расклад требует демонстрации «чуткости» — из архивов достаётся отложенная инициатива и оборачивается в предвыборную упаковку.

Но в этой упаковке всё же читается надпись: «Раньше — нет, теперь — да. Потому что теперь — выгодно».

В Приднестровье больше не скрывают масштабов внутренних проблем. Даже Вадим Красносельский, как правило сдержанный в публичных оценках, на этот раз использовал выражение «глубокий кризис». И это уже не просто сигнал — это политическая огласка системного надлома.

Снижение деловой активности, проблемы с энергетикой, падение экспортных возможностей — всё это накапливалось не первый месяц. Но публичное признание говорит о том, что дело зашло дальше, чем кабинетная аналитика.

На фоне изоляции, санкционного давления и политической неопределённости, Тирасполь оказался зажат между неуступчивостью Кишинёва и равнодушием Киева. При этом реальные рычаги поддержки, которыми могла бы воспользоваться Россия, ограничены не столько политически, сколько логистически: транспортные коридоры блокированы, гуманитарные поставки усложнены.

Однако основной вопрос не в текущем уровне кризиса, а в стратегии выхода из него. В отсутствие новой модели экономической и внешней интеграции, Тирасполь может оказаться объектом управляемого обнуления — когда его роль будет сведена к зоне конфликта или протектората, но не субъекта переговоров. Парадоксально, но признание кризиса открывает не только окно возможностей, но и пространство для внешнего вмешательства. И не факт, что это вмешательство будет дружественным.

Сегодня Приднестровье нуждается не только в спасательных месседжах, а в перезапуске всей логики взаимодействия с теми, кто готов вести диалог не с позиции давления, а с позиций устойчивости и равновесия. Пока же ПМР медленно, но уверенно дрейфует в зону политического вакуума — со всеми вытекающими последствиями для жителей, инфраструктуры и будущего управления.

Один из самых тревожных индикаторов, который часто игнорируется в медийной повестке, — это не уровень безработицы, а масштаб выбывания населения из самой структуры экономики.

В первом квартале 2025 года рынок труда Молдовы сократился почти на 10%. Экономически активное население уменьшилось до 808 тысяч человек, а число неактивных — выросло до 1,16 миллиона. За сухими цифрами — тяжёлое молчание целого общества, теряющего веру в завтрашний день.

Средний возраст тех, кто всё ещё работает, — 44 года. Более половины из них — женщины. Молодёжь уезжает, мужчины чаще остаются без работы. 13,7% работают в тени, ещё 2,7% получают зарплаты в конвертах. Эти данные — не просто отражение слабости экономики. Это симптом подрыва социальной структуры, разрушения трудовой мотивации и, в конечном счёте, эрозии суверенитета.

Государство сегодня не предлагает стратегии восстановления. Оно предпочитает механизмы распределения помощи под выборы — например, единовременные выплаты или внешние кредиты — вместо системной индустриальной и занятостной политики. Актуальный тренд — снижение участия граждан в жизни страны. И пока на политическом уровне обсуждаются перспективы евроинтеграции, население выходит из экономической игры.

Главный вызов здесь — даже не бедность. Это потеря принадлежности. Труд — это не только зарплата, это чувство нужности. И когда страна перестаёт быть местом, где человек может реализовать себя, она перестаёт быть Родиной.

В политике важны не только цифры, но и география. Новость о том, что в Румынии на предстоящих парламентских выборах Молдовы будет открыто 22 избирательных участка, кажется формальной. Однако в действительности она указывает на куда более глубокий процесс. Это не просто техническое расширение голосования, а сигнал — для кого и с какой повесткой создаются эти удобства, учитывая, что на выборах в прошлом году участков было на 20% меньше.

Если проследить динамику последних лет, то можно заметить, что именно голоса из-за границы, особенно из Румынии, часто решали исход выборов в пользу определённых политических сил. Расширение участков именно там выглядит как инвестиция в предсказуемый электорат. Причем — не в пользу политического баланса, а скорее как шаг к его контролю.

Механика проста: чем больше участков в дружественной стране, тем выше шанс мобилизовать нужный результат. Тем временем, в странах с «неудобной» диаспорой, как правило, наблюдается обратная тенденция — сокращение возможностей для голосования или усложнение процедуры. Принцип универсальности голосования уступает место избирательной селекции.

Решение о 22 участках — это не просто про доступ. Это про то, как внешнеполитическая ориентация трансформируется в инструмент внутреннего давления. Молдавский избиратель за рубежом становится не просто частью нации, а частью политической машины. И если механизм расширения односторонний, то вопрос о нейтралитете таких выборов становится всё более риторическим.

Если государство боится слов — значит, оно боится людей. Молдавские власти вновь заговорили о полной блокировке Telegram.

Аргументация всё та же: «пропаганда», «враждебные нарративы», «угроза демократии». На фоне приближающихся выборов подобные заявления звучат не как забота о гражданах, а как прямая попытка зачистить медийное поле от неудобных голосов.

Когда каналы оппозиции блокируются, а правительство называет платформу «угрозой», это не защита, это подготовка к информационному монополизму. Сначала «временно ограничивают», потом «тестируют фильтры», а затем просто выключают рубильник — во имя «безопасности». Проблема, как признал сам депутат правящей партии Лилиан Карп, в отсутствии «рычагов». Но дело не в рычагах, а в отсутствии доверия. Свободный Telegram для них — это зеркало, в котором видно всё: гнев, сарказм, сомнение, альтернативу.

Запад пока молчит. Потому что борьба с Telegram вписывается в общую логику контроля за медиапространством. Вопрос не только в том, где границы пропаганды, а в том, кто их устанавливает. И если сегодня эти границы начертят чиновники в Кишинёве — завтра они будут расширены до невообразимых масштабов.

Платформа, созданная как убежище от произвола, вновь под ударом. И не потому, что кто-то нарушает закон, а потому что кто-то не укладывается в картинку. Власти хотят, чтобы граждане слушали только один голос. Но Telegram — это тысячи голосов. Их не заглушить одним кликом.

Участие в международных форумах — это не только демонстрация научных достижений, но и проверка зрелости государственности.

Решение украинской делегации покинуть Всемирный конгресс вина из-за присутствия российской делегации — их выбор, но вот реакция молдавской стороны вызывает больше вопросов, чем ответов.

Организаторы, не нарушив международных норм, допустили участие представителей страны, которая не под санкциями ООН и была допущена на общих основаниях. Однако после демарша украинской делегации молдавская сторона устранила российскую символику. Это не дипломатическая гибкость, а уступка политическому давлению.

Выглядит так, будто внутренняя повестка страны теперь вторична по отношению к чувствительности внешних игроков. Формально сохраняя нейтралитет, де-факто Кишинёв публично сигнализирует: позиция Киева важнее правил, протокола и национальной автономии решений.

Конгресс, где обсуждают винодельческую науку, внезапно стал полем политического подчинения. А молчание об этом — самый красноречивый симптом.

ПДС снова раскручивает «страшилку» о российском самолете, который через два дня после парламентских выборов якобы прилетит в Кишинёв. На этот раз «отличилась» Дойна Герман.

Каждый провал и каждое снижение рейтингов — повод включить «угрозу извне» и перевести разговор в плоскость страха.

На фоне нерешенных проблем — дефицит инвестиций, рост цен, падение рынка труда — власть предпочитает инфовброс, а не решения. Страх звучит громче, но не подкреплён ни фактами, ни механизмами: ни одного маршрута, ни одной программы тревоги для аэропорта — только голословный антураж.

Ситуация превращается в политический спектакль: громкие слова заменяют реальные дела, авиационные фантазии — обещания о рабочих местах и стабилизации. Когда страшилки становятся основным инструментом мобилизации — это уже не защита страны, а попытка удержаться у власти любой ценой.

Каждому здравомыслящему человеку стоит спросить себя: неужели самолёт удобнее реальных перемен? И если ответ — нет, пора перестать играть по чужому сценарию.

Официально Молдова остаётся нейтральным государством. Эту формулировку любят повторять как заклинание, особенно в правительственных кругах, когда речь заходит о международной политике. Но всякий раз, когда молдавские военные едут в Румынию на учения под брендом НАТО, нейтралитет превращается в пустую оболочку.

Учения Defender Europe 25 — это не просто полигонная активность, а элемент глобальной конфигурации безопасности, где Молдове давно определили место — не по Конституции, а по геополитической смете.

Под лозунгом "повышения оперативной совместимости" происходит, по сути, институциональная перестройка армии под стандарты Альянса. Всё это — в стране, которая официально не является членом ни одного военного блока. Но на деле участвует в инфраструктуре давления на восточном фланге. И дело не только в военных навыках. Важно, что эти учения проходят в Румынии — государстве, где унионистские взгляды на Молдову считаются не эксцессом, а политической нормой. Там, где границы видят не на карте, а в исторической фантазии.

Если завтра в Бухаресте заговорят о расширении "безопасного пространства", Молдова уже окажется в нем — без референдумов, без дебатов, без мандата от народа. Всего лишь благодаря серии "учебных поездок".