16 июня в школе Masters начнется мой курс «Ленинградский андеграунд. Места, события, люди». Еженедельно - лекция или прогулка, в общей сложности шесть встреч.
Поговорим о великих наших фотографах, рок-андеграунде, художественной среде и связи ленинградской архитектуры и неофициальной культуры.
Курехин и «Новые художники», Бродский, Довлатов, авангардные театральные постановки и домашние концерты, удивительные выставки и места съемок Смелова и Богданова.
Это еще не все.
Много историй, имен, сюжетов и адресов.
Все темы обновлены, содержание будет в некоторой степени отличаться от того, что я рассказывал раньше.
Вот здесь расписание. Можно выбрать как весь курс, так и отдельные встречи.
Приходите.
Поговорим о великих наших фотографах, рок-андеграунде, художественной среде и связи ленинградской архитектуры и неофициальной культуры.
Курехин и «Новые художники», Бродский, Довлатов, авангардные театральные постановки и домашние концерты, удивительные выставки и места съемок Смелова и Богданова.
Это еще не все.
Много историй, имен, сюжетов и адресов.
Все темы обновлены, содержание будет в некоторой степени отличаться от того, что я рассказывал раньше.
Вот здесь расписание. Можно выбрать как весь курс, так и отдельные встречи.
Приходите.
Прекрасный рассказ Сергея Вольфа «Век его не забуду». Текст немного сокращен, но смысл от этого не изменился, поверьте.
Неделю назад заболела моя бабушка. Она не то чтобы заболела и лежала, нет - она по-прежнему ходила по даче и так же, как и раньше, готовила нам поесть. Но по ночам она бредила часто, и у неё был жар. А утром долгое время она не замечала меня, и лицо у неё было очень грустное.
Она бредила по ночам о клоуне, а утром всё время что-то говорила и хвалила их, клоунов, за весёлый нрав, за шутки и всё жаловалась, что уж очень давно она не смеётся, а всё скучает.
Отпуск у папы с мамой ещё не начался, они приезжали к нам на дачу только с субботы на воскресенье, и я им ничего не сказал.
Я скрыл от них всё о бабушке и как-то раз рано утром сказал бабушке, что до обеда уезжаю на рыбалку, а сам сел в электричку и поехал в город, в цирк.
Народу перед цирком было полно, и я всё боялся, что билетёрша, когда я с ней заговорю, будет гнать меня, будто я собираюсь прорваться.
- Пожалуйста, - сказал я, - могу я повидать клоуна?
Она засмеялась, позвала кого-то и сказала:
- Вот он идёт.
Ко мне вышел человек и поздоровался со мной за руку.
Зачем бы я стал не верить билетёрше или переспрашивать его самого, клоун ли он. Я просто всё ему рассказал о бабушке, и он обещал приехать.
- Нам выходить, - сказал я ему.
Мы вышли и направились к нашей даче. Я хотел помочь ему нести саквояж, но он поблагодарил меня и сказал, что лёгкий, легче не бывает.
Вскоре мы пришли.
- Бабушка, - сказал я, волнуясь, - к нам приехал... клоун!
- О, как хорошо, - сказала бабушка, вдруг улыбнувшись. - Вы правда клоун?
- Да, - сказал клоун, - я клоун.
- Ну конечно, - сказала бабушка, - красный нос...
Клоун смутился.
- Ничего, - сказала бабушка, - сейчас будем завтракать.
Клоун поклонился ей, сказал, что он сыт совершенно и что лучше он пойдёт пока на кухню и переоденется и даст нам представление.
- Ну и чудесно, - сказала бабушка, - а пока скушайте вот этот пирожок.
Клоун взял пирожок и ушёл на кухню.
Мы завтракали с бабушкой на скорую руку, мы нервничали, смеялись и всё путали на столе.
- Можно войти? - сказал вдруг за дверью незнакомый тоненький голос.
- Да-да! - сказала бабушка.
И вошёл клоун.
Мы захохотали.
Ну и костюм, ну и рожа!
- Уважаемая публика! - сказал он басом. - Бабушка и внучек!!
И началось!.. Никогда в жизни ни я, ни бабушка не видели ничего подобного так близко.
Клоун кувыркался, падал, говорил смешные вещи, изображал лошадь, ходил на руках, глотал тарелки...
Мы хохотали до слёз.
Потом мы устали, и клоун устал, и тогда он вышел на кухню, вернулся с дудочкой, сел на табуретку и сказал:
- А сейчас я вам сыграю болеро Делиба.
Он сыграл нам замечательную вещь, какую я никогда не слышал и название которой меня смутило.
Бабушка слушала, закрыв глаза.
- Это музыка моей молодости, - сказала она.
Вечером клоун уехал. Я пошёл проводить его до автобуса, я сжимал в одной руке его саквояж, а в другой два рубля, взятые мною из бабушкиной сумки, чтобы отдать их ему, когда подойдёт автобус.
Подошёл автобус, но мне вдруг стало так стыдно этих денег, так стыдно, что я их не отдал, а просто попрощался с ним за руку, сказал "большое спасибо", и "до свидания", и как его фамилия.
- Иванов, - сказал он, уже стоя на подножке. - Прощай, малыш.
Автобус уехал.
Моей бабушке стало лучше, она не грустила больше и улыбалась.
Когда лето кончилось и мы вернулись в город, я забежал однажды после школы в цирк. Я сказал, что мне нужен клоун Иванов, и меня отвели к директору.
- Пожалуйста, - сказал я, - мог бы я повидать клоуна Иванова?
- С удовольствием, - сказал директор, - но у нас нет такого клоуна.
- Иванов, - сказал я. - Подумайте хорошенько.
- Нет-нет, - сказал он, - я очень давно работаю в этом деле. Такого клоуна нет ни у нас в Ленинграде, ни в других городах.
- Как же так! - сказал я. - В жизни у него красный нос и чёрные волосы, Иванов.
- Не знаю, - сказал директор. - У нас был сторож при животных Иванов, с красным носом. Но он неделю назад взял расчёт и уехал в Сибирь строить новую железную дорогу.
Я поблагодарил директора и пошел домой.
Неделю назад заболела моя бабушка. Она не то чтобы заболела и лежала, нет - она по-прежнему ходила по даче и так же, как и раньше, готовила нам поесть. Но по ночам она бредила часто, и у неё был жар. А утром долгое время она не замечала меня, и лицо у неё было очень грустное.
Она бредила по ночам о клоуне, а утром всё время что-то говорила и хвалила их, клоунов, за весёлый нрав, за шутки и всё жаловалась, что уж очень давно она не смеётся, а всё скучает.
Отпуск у папы с мамой ещё не начался, они приезжали к нам на дачу только с субботы на воскресенье, и я им ничего не сказал.
Я скрыл от них всё о бабушке и как-то раз рано утром сказал бабушке, что до обеда уезжаю на рыбалку, а сам сел в электричку и поехал в город, в цирк.
Народу перед цирком было полно, и я всё боялся, что билетёрша, когда я с ней заговорю, будет гнать меня, будто я собираюсь прорваться.
- Пожалуйста, - сказал я, - могу я повидать клоуна?
Она засмеялась, позвала кого-то и сказала:
- Вот он идёт.
Ко мне вышел человек и поздоровался со мной за руку.
Зачем бы я стал не верить билетёрше или переспрашивать его самого, клоун ли он. Я просто всё ему рассказал о бабушке, и он обещал приехать.
- Нам выходить, - сказал я ему.
Мы вышли и направились к нашей даче. Я хотел помочь ему нести саквояж, но он поблагодарил меня и сказал, что лёгкий, легче не бывает.
Вскоре мы пришли.
- Бабушка, - сказал я, волнуясь, - к нам приехал... клоун!
- О, как хорошо, - сказала бабушка, вдруг улыбнувшись. - Вы правда клоун?
- Да, - сказал клоун, - я клоун.
- Ну конечно, - сказала бабушка, - красный нос...
Клоун смутился.
- Ничего, - сказала бабушка, - сейчас будем завтракать.
Клоун поклонился ей, сказал, что он сыт совершенно и что лучше он пойдёт пока на кухню и переоденется и даст нам представление.
- Ну и чудесно, - сказала бабушка, - а пока скушайте вот этот пирожок.
Клоун взял пирожок и ушёл на кухню.
Мы завтракали с бабушкой на скорую руку, мы нервничали, смеялись и всё путали на столе.
- Можно войти? - сказал вдруг за дверью незнакомый тоненький голос.
- Да-да! - сказала бабушка.
И вошёл клоун.
Мы захохотали.
Ну и костюм, ну и рожа!
- Уважаемая публика! - сказал он басом. - Бабушка и внучек!!
И началось!.. Никогда в жизни ни я, ни бабушка не видели ничего подобного так близко.
Клоун кувыркался, падал, говорил смешные вещи, изображал лошадь, ходил на руках, глотал тарелки...
Мы хохотали до слёз.
Потом мы устали, и клоун устал, и тогда он вышел на кухню, вернулся с дудочкой, сел на табуретку и сказал:
- А сейчас я вам сыграю болеро Делиба.
Он сыграл нам замечательную вещь, какую я никогда не слышал и название которой меня смутило.
Бабушка слушала, закрыв глаза.
- Это музыка моей молодости, - сказала она.
Вечером клоун уехал. Я пошёл проводить его до автобуса, я сжимал в одной руке его саквояж, а в другой два рубля, взятые мною из бабушкиной сумки, чтобы отдать их ему, когда подойдёт автобус.
Подошёл автобус, но мне вдруг стало так стыдно этих денег, так стыдно, что я их не отдал, а просто попрощался с ним за руку, сказал "большое спасибо", и "до свидания", и как его фамилия.
- Иванов, - сказал он, уже стоя на подножке. - Прощай, малыш.
Автобус уехал.
Моей бабушке стало лучше, она не грустила больше и улыбалась.
Когда лето кончилось и мы вернулись в город, я забежал однажды после школы в цирк. Я сказал, что мне нужен клоун Иванов, и меня отвели к директору.
- Пожалуйста, - сказал я, - мог бы я повидать клоуна Иванова?
- С удовольствием, - сказал директор, - но у нас нет такого клоуна.
- Иванов, - сказал я. - Подумайте хорошенько.
- Нет-нет, - сказал он, - я очень давно работаю в этом деле. Такого клоуна нет ни у нас в Ленинграде, ни в других городах.
- Как же так! - сказал я. - В жизни у него красный нос и чёрные волосы, Иванов.
- Не знаю, - сказал директор. - У нас был сторож при животных Иванов, с красным носом. Но он неделю назад взял расчёт и уехал в Сибирь строить новую железную дорогу.
Я поблагодарил директора и пошел домой.
Друзья, редкая штука здесь - конкурс (или розыгрыш или как оно зовется).
Кто хочет попасть на мой курс в Masters «Ленинградский андеграунд. Места, события, люди», подпишитесь на мой канал (если еще не) и на канал школы.
И оставьте любой комментарий под этим постом (только приличный, пожалуйста)).
Ну и случится шанс бесплатно попасть на мой курс.
Победителя определим 14 июня.
Да.
Фото Сергея Подгоркова что-то остроумно символизирует.
Кто хочет попасть на мой курс в Masters «Ленинградский андеграунд. Места, события, люди», подпишитесь на мой канал (если еще не) и на канал школы.
И оставьте любой комментарий под этим постом (только приличный, пожалуйста)).
Ну и случится шанс бесплатно попасть на мой курс.
Победителя определим 14 июня.
Да.
Фото Сергея Подгоркова что-то остроумно символизирует.
Осенью я уже рассказывал эту историю. Теперь к ней нашлась иллюстрация.
Поэты Виноградов, Еремин и Уфлянд вписались красить скамейки и ограды в сквере на Пушкинской, вокруг памятника. Там же стояла будка, в будке сидела сторожиха (дело было в 1961-м). Сторожиха попросила поэтов написать на будке «Посторонним вход воспрещен», они же, от буйства творческих сил, нарисовали зверушек и написали: «Не ходи за эту дверь, там сидит ужасный зверь!».
В результате, вспоминал Лосев, дети «пёрли в будку со страшной силой, остановить их было невозможно никакими метлами и будку поэтам велели закрасить».
На фото - поэт Еремин.
Поэты Виноградов, Еремин и Уфлянд вписались красить скамейки и ограды в сквере на Пушкинской, вокруг памятника. Там же стояла будка, в будке сидела сторожиха (дело было в 1961-м). Сторожиха попросила поэтов написать на будке «Посторонним вход воспрещен», они же, от буйства творческих сил, нарисовали зверушек и написали: «Не ходи за эту дверь, там сидит ужасный зверь!».
В результате, вспоминал Лосев, дети «пёрли в будку со страшной силой, остановить их было невозможно никакими метлами и будку поэтам велели закрасить».
На фото - поэт Еремин.
Годами когда-нибудь
В зале концертной
Мне Боря сыграет
свой новый хорал,
И я закричу как баран мягкосердный,
Как время кричит,
как Керенский орал.
Оставьте меня, я смешной и хороший,
Я делал всю жизнь,
что делали вы.
В передних я путал любовь, как калоши,
И цацкался с Лелькой
на спусках Невы.
Годами когда-нибудь
в зале концертной
Я встречу Бориса и Лелю вдвоем,
А после в «Европе»,
за столом десертным,
Без женщин, спокойно,
мы все разберем.
И Боря ударится взглядом собачьим
Об наши живые,
как души, глаза,
И мы, наплевавши
на женщин, заплачем,
Без женщин нельзя
и без звуков нельзя.
Алик Ривин, портрет работы Ивана Петровского.
О Ривине я пишу в своей книжке, еще - здесь.
В зале концертной
Мне Боря сыграет
свой новый хорал,
И я закричу как баран мягкосердный,
Как время кричит,
как Керенский орал.
Оставьте меня, я смешной и хороший,
Я делал всю жизнь,
что делали вы.
В передних я путал любовь, как калоши,
И цацкался с Лелькой
на спусках Невы.
Годами когда-нибудь
в зале концертной
Я встречу Бориса и Лелю вдвоем,
А после в «Европе»,
за столом десертным,
Без женщин, спокойно,
мы все разберем.
И Боря ударится взглядом собачьим
Об наши живые,
как души, глаза,
И мы, наплевавши
на женщин, заплачем,
Без женщин нельзя
и без звуков нельзя.
Алик Ривин, портрет работы Ивана Петровского.
О Ривине я пишу в своей книжке, еще - здесь.