Forwarded from Universal Exports Ltd | Z Organisation
👑 "Всë ещë жив!" — сигнал всем, кто торопит события (принцу Уильяму и Трампу).
#royals
#Special_Relationship
#royals
#Special_Relationship
Если США стремились к тому, чтобы создать мир открытых дверей, имея в своем распоряжении огромные ресурсы для достижения этой цели, то почему развитие событий пошло совсем по другому руслу? В настоящей книге утверждается, что этот вопрос обретает совершенно иное звучание, если начать с оценки того, насколько значительным было превосходство возглавляемых Британией и США победителей в Первой мировой войне. Учитывая события 1930-х годов, об этом очень легко забыть.
А ведь очевидный ответ на этот вопрос, данный пропагандистами доктрины Вильсона, говорил об обратном. Они предвидели провал Версальской мирной конференции еще до того, как она состоялась. Они говорили о Вильсоне, своем герое, в самых трагических тонах, тщетно пытаясь показать его непричастность к махинациям Старого Света. Неотъемлемой частью этой сюжетной линии была демонстрация отличия американского пророка либерального будущего от коррумпированного Старого Света, к которому он обратился со своим посланием. В конце концов Вильсон поддался силам этого Старого Света, возглавляемого империалистами Британии и Франции. Результатом стало заключение «плохого» мира, который в свою очередь вызвал осуждение Сената США и значительной части общественности не только в Америке, но и во всех англоговорящих странах.
Почему западные державы утратили свое влияние столь необычным образом? В конечном счете ответ следует искать в том, что США оказались не готовы к сотрудничеству с Францией, Британией, Германией и Японией в обеспечении стабильности и жизнеспособности мировой экономики и в создании новых органов коллективной безопасности. Очевидно, что совместное решение этих взаимосвязанных проблем экономики и безопасности требовалось для того, чтобы избежать тупиковой ситуации, сложившейся в век империалистического соперничества.
Когда Адам Туз в книге «Всемирный потоп. Великая война и переустройство мирового порядка, 1916-1931 годы» выводит истоки ВМВ из разборок американцев, англичан и французов – он великий экономический историк, но когда я…
Вообще, первоначальные успехи гитлеровской Германии и её союзников – хороший пример события-чёрной дыры. И хотя написано об этой войне едва ли не столько же, сколько о всех остальных конфликтах в истории человечества вместе взятых, нарратив слишком часто идёт в следующей канве:
1) Страны Оси разгулялись не по-детски, подавлять их пришлось всем «международным сообществом».
2) Стало быть они обладали военным превосходством, по крайней мере на определённом временном промежутке.
3) А для понимания причин происходящего следует делать акцент на изучении их интересов, внутриполитической обстановки, настроений общества,
Меж тем, в «честном» подходе к анализу Интербеллума внимание, уделяемое актору, должно бы соответствовать его весу – хотя бы экономическому, если вообще рассуждать в терминах государств. Понятно дело, что такая оптика будет не слишком часто применятся по отношению к явлению, зримо или незримо присутствующему почти во всех актуальных идеологических баталиях. Но её всё же можно найти, и даже у людей с повесткой, проливающих свет на небезынтересные вещи во время подсвечивания мишеней.
Forwarded from Цифровой геноцид
Плагиат Монополии и настольные игры как иллюстрация политической теории?
В начале 20 века (1906 год) женщина-экономист изобрела антикапиталистическую настольную игру: эта игра была создана, чтобы показать, какие нежелательные экономические эффекты приносит монополия на землю и как земельный налог помогает справиться с ними. Это была эпоха моды на движение джорджизма и для иллюстрации идей о том, что все земельные блага должны принадлежать всем, а вот созданное людьми,наоборот, - самим людям. Игра получила название "Землевладелец" и в нее играли студенты колледжей
В начале 1933 года Ричард Брейс Дарроу отправился на званый ужин, где его научили новой игре. Он так хорошо провел время и так воодушевился, что хозяева напечатали правила игры и отправили Дарроу копию. Затем Дарроу нарисовал свою собственную версию на круглом куске клеенки. (Версия, в которую он играл на званом ужине, также была самодельной!) Дарроу был продавцом обогревателей, который потерял работу, а времена были тяжелыми. Он решил взять свой прототип и представить игру Parker Brothers. Правила были точно такими же, как у его друзей, вплоть до неправильного написания Marven Gardens как Marvin Gardens. Инвесторы не сразу клюнули, но потом клюнули, и Дэрроу стал миллионером.
https://en.wikipedia.org/wiki/Lizzie_Magie
https://publicdomainreview.org/collection/the-landlords-game
Тут показательно, конечно, что для политической теории США игры уже тогда играли огромную роль
В начале 20 века (1906 год) женщина-экономист изобрела антикапиталистическую настольную игру: эта игра была создана, чтобы показать, какие нежелательные экономические эффекты приносит монополия на землю и как земельный налог помогает справиться с ними. Это была эпоха моды на движение джорджизма и для иллюстрации идей о том, что все земельные блага должны принадлежать всем, а вот созданное людьми,наоборот, - самим людям. Игра получила название "Землевладелец" и в нее играли студенты колледжей
В начале 1933 года Ричард Брейс Дарроу отправился на званый ужин, где его научили новой игре. Он так хорошо провел время и так воодушевился, что хозяева напечатали правила игры и отправили Дарроу копию. Затем Дарроу нарисовал свою собственную версию на круглом куске клеенки. (Версия, в которую он играл на званом ужине, также была самодельной!) Дарроу был продавцом обогревателей, который потерял работу, а времена были тяжелыми. Он решил взять свой прототип и представить игру Parker Brothers. Правила были точно такими же, как у его друзей, вплоть до неправильного написания Marven Gardens как Marvin Gardens. Инвесторы не сразу клюнули, но потом клюнули, и Дэрроу стал миллионером.
https://en.wikipedia.org/wiki/Lizzie_Magie
https://publicdomainreview.org/collection/the-landlords-game
Тут показательно, конечно, что для политической теории США игры уже тогда играли огромную роль
О гуризме и фобиях
У йельского литературного критика Гарольда Блума была весьма фрейдистская идея о страхе поэтов перед обнаружением источников их плагиата («закапывают поглубже своих мёртвых интеллектуальных отцов»). В таком случае великими становятся те, кто умело импровизируя, смог достаточно хорошо скрыть своё «происхождение».
Разумеется, это проявляется не только в искусстве, но и в стенах Академии, а уж тем более характерно для социальных сетей, наводнённых различными «авторами». Стоит также добавить, что нарочитые и, очевидно, неудачные, попытки изобразить собственную оригинальность в виде «пинания» Учителя – явление очень жалкое и комичное («ты бы солидней смотрелся в образе позитивного маньяка, дружище»).
Но вот что забавно – есть у «аналитика» другой, во многом противоположный «открытию сыновности» страх. Его можно охарактеризовать как боязнь пробития пузыря экспертности. Ведь кто такой «гуру»? Это прежде всего человек, хорошо воспользовавшийся эффектом ореола. Однажды он сумел накопить символический капитал вокруг какой-нибудь темки (не без зажигания своей лучинки от пламени Отца), теперь же получает с него ренту.
Но как большинство людей, он с детства привыкает, что играть на рынке символического капитала – это риск, ведь можно сказать слишком много, явив миру свою некомпетентность. Впрочем, не играть – тоже («сочтут пустышкой, дураком»). Аналогия с рынком финансовым прослеживается здесь ещё и в том, что совсем избавлен от риска только эксперт, «слишком системообразующий», чтобы его пузырь лопнул под напором генерируемого буллщита.
Вот так инфо-Одиссей всю свою карьеру и пытается пройти между Сциллой и Харибдой инфовод.
У йельского литературного критика Гарольда Блума была весьма фрейдистская идея о страхе поэтов перед обнаружением источников их плагиата («закапывают поглубже своих мёртвых интеллектуальных отцов»). В таком случае великими становятся те, кто умело импровизируя, смог достаточно хорошо скрыть своё «происхождение».
Разумеется, это проявляется не только в искусстве, но и в стенах Академии, а уж тем более характерно для социальных сетей, наводнённых различными «авторами». Стоит также добавить, что нарочитые и, очевидно, неудачные, попытки изобразить собственную оригинальность в виде «пинания» Учителя – явление очень жалкое и комичное («ты бы солидней смотрелся в образе позитивного маньяка, дружище»).
Но вот что забавно – есть у «аналитика» другой, во многом противоположный «открытию сыновности» страх. Его можно охарактеризовать как боязнь пробития пузыря экспертности. Ведь кто такой «гуру»? Это прежде всего человек, хорошо воспользовавшийся эффектом ореола. Однажды он сумел накопить символический капитал вокруг какой-нибудь темки (не без зажигания своей лучинки от пламени Отца), теперь же получает с него ренту.
Но как большинство людей, он с детства привыкает, что играть на рынке символического капитала – это риск, ведь можно сказать слишком много, явив миру свою некомпетентность. Впрочем, не играть – тоже («сочтут пустышкой, дураком»). Аналогия с рынком финансовым прослеживается здесь ещё и в том, что совсем избавлен от риска только эксперт, «слишком системообразующий», чтобы его пузырь лопнул под напором генерируемого буллщита.
Вот так инфо-Одиссей всю свою карьеру и пытается пройти между Сциллой и Харибдой инфовод.
Forwarded from mikaprok
Покупка ледника
Оказывается не все знают о богатой предыстории теперешнего демарша администрации избранного президента в отношении арктических просторов.
Трамп не первый, кто хотел купить Гренландию. Правительство Соединенных Штатов в 1867, 1910 и 1946 годах вело внутренние дискуссии о взятии под контроль Гренландии.
Причем госсекретарь Уильям Х. Сьюард (на иллюстрации). Он действительно преуспел в покупке Аляски у РИ, был близок к завершению переговоров о приобретении Гренландии и Исландии у Дании в 1868 году.
В 1864 году в войне против Пруссии и Австрии Дания потеряла два герцогства Шлезвиг и Гольштейн в пользу Пруссии. Местные политики обсуждали, можно ли передать Пруссии датские владения в Вест-Индии и, возможно, Исландию в обмен на подавляющее большинство датскоязычной северной части Шлезвига.
Когда стало ясно, что пруссаки отклонят такое предложение, было решено не делать его официально. Однако всего три года спустя некоторые влиятельные политики в Соединенных Штатах заинтересовались Исландией. В том же году госсекретарь Сьюард заключил договор с Данией, по которому Соединенные Штаты купили Датскую Вест-Индию. Летом 1867 года, пока Сьюард вел переговоры с датчанами, бывший министр финансов Роберт Дж. Уокер, влиятельный вашингтонский юрист, предложил ему купить у Дании Гренландию и, возможно, Исландию.
Сьюард попросил Уокера подготовить отчет по этому вопросу, что Уокер и сделал, заручившись помощью Береговой службы США. Во второй половине 1867 года Бенджамин М. Пирс, молодой инженер и сын суперинтенданта Береговой службы, составил отчет. Он обратил внимание на тот факт, что Исландия находится гораздо ближе к Гренландии — признанная часть Западного полушария — чем к европейским странам. Такого обоснования было достаточно😉
Сьюард добивался ратификации Конгрессом США договора с Данией о Датской Вест-Индии и столкнулся с гораздо более жестким сопротивлением, чем ожидал.
1 июля 1868 года представитель Висконсина в Сенате выступил против покупки Аляски и Датской Вест-Индии.
Аудитория разразилась смехом, когда он сказал, что правительство США даже ведет переговоры с Данией о покупке Гренландии и Исландии.
Целый ряд сенаторов отвергли саму возможность разговора о приобретении земли у Дании.
Секретарь Сьюард оказался в сложной ситуации, потому что экономического объяснения своему предложению он так и не представил.
Было еще одно важное обстоятельство.
Незадолго до выхода доклада по Исландии и Гренландии Конгресс США безуспешно пытался объявить импичмент президенту Эндрю Джонсону, человеком которого и был Сьюард. Он продолжал защищать его даже в казалось бы самое незавидной ситуации, поэтому самого Сьюарда нужно было топить.
Сенат отказался ратифицировать договор с Данией, который был принят как датским парламентом, так и на плебисците в Датской Вест-Индии. После долгой задержки в 1870 году он был окончательно отклонен.
Секретарь Сьюард понял, что в этих обстоятельствах идея приобретения Гренландии и Исландии вряд ли может быть реализована и сдал назад.
#США #Сьюард #Исландия #Гренландия #Дания
_
Подписаться на boosty Внеклассное чтение
Подписаться через paywall Социальные и политические мемы
Следить за boosty
Оказывается не все знают о богатой предыстории теперешнего демарша администрации избранного президента в отношении арктических просторов.
Трамп не первый, кто хотел купить Гренландию. Правительство Соединенных Штатов в 1867, 1910 и 1946 годах вело внутренние дискуссии о взятии под контроль Гренландии.
Причем госсекретарь Уильям Х. Сьюард (на иллюстрации). Он действительно преуспел в покупке Аляски у РИ, был близок к завершению переговоров о приобретении Гренландии и Исландии у Дании в 1868 году.
В 1864 году в войне против Пруссии и Австрии Дания потеряла два герцогства Шлезвиг и Гольштейн в пользу Пруссии. Местные политики обсуждали, можно ли передать Пруссии датские владения в Вест-Индии и, возможно, Исландию в обмен на подавляющее большинство датскоязычной северной части Шлезвига.
Когда стало ясно, что пруссаки отклонят такое предложение, было решено не делать его официально. Однако всего три года спустя некоторые влиятельные политики в Соединенных Штатах заинтересовались Исландией. В том же году госсекретарь Сьюард заключил договор с Данией, по которому Соединенные Штаты купили Датскую Вест-Индию. Летом 1867 года, пока Сьюард вел переговоры с датчанами, бывший министр финансов Роберт Дж. Уокер, влиятельный вашингтонский юрист, предложил ему купить у Дании Гренландию и, возможно, Исландию.
Сьюард попросил Уокера подготовить отчет по этому вопросу, что Уокер и сделал, заручившись помощью Береговой службы США. Во второй половине 1867 года Бенджамин М. Пирс, молодой инженер и сын суперинтенданта Береговой службы, составил отчет. Он обратил внимание на тот факт, что Исландия находится гораздо ближе к Гренландии — признанная часть Западного полушария — чем к европейским странам. Такого обоснования было достаточно😉
Сьюард добивался ратификации Конгрессом США договора с Данией о Датской Вест-Индии и столкнулся с гораздо более жестким сопротивлением, чем ожидал.
1 июля 1868 года представитель Висконсина в Сенате выступил против покупки Аляски и Датской Вест-Индии.
Аудитория разразилась смехом, когда он сказал, что правительство США даже ведет переговоры с Данией о покупке Гренландии и Исландии.
Целый ряд сенаторов отвергли саму возможность разговора о приобретении земли у Дании.
Секретарь Сьюард оказался в сложной ситуации, потому что экономического объяснения своему предложению он так и не представил.
Было еще одно важное обстоятельство.
Незадолго до выхода доклада по Исландии и Гренландии Конгресс США безуспешно пытался объявить импичмент президенту Эндрю Джонсону, человеком которого и был Сьюард. Он продолжал защищать его даже в казалось бы самое незавидной ситуации, поэтому самого Сьюарда нужно было топить.
Сенат отказался ратифицировать договор с Данией, который был принят как датским парламентом, так и на плебисците в Датской Вест-Индии. После долгой задержки в 1870 году он был окончательно отклонен.
Секретарь Сьюард понял, что в этих обстоятельствах идея приобретения Гренландии и Исландии вряд ли может быть реализована и сдал назад.
#США #Сьюард #Исландия #Гренландия #Дания
_
Подписаться на boosty Внеклассное чтение
Подписаться через paywall Социальные и политические мемы
Следить за boosty
Make Great American Fantasy
Наступают такие времена, что изоляционизм проник и в, кхм, производство фэнтези. Вот и писатель Росс Даутат обеспокоен доминированием в этом жанре «нарративов о североевропейском прошлом». Он сетует на то, что даже диснеевская классика является поверхностной американизацией сюжетов из Старого Света и кается, что в этом сам не без греха.
«Америка же доминирующая культура современного мира, кто не захочет помочь разработать её мифологическое прошлое?» (Не переживай Росс, Люди помогут).
«Мы что, войну проиграли?»
«Free American kids from the tyranny of the British boarding schoolsyndrome system!»
В общем, королевские аэропорты деды уже захватили в 1776, осталось только избавиться от британского Чужого, проникающего в головы нашим мальчикам.
https://www.nytimes.com/2024/12/20/opinion/wicked-tolkien-westeros-narnia.html
Наступают такие времена, что изоляционизм проник и в, кхм, производство фэнтези. Вот и писатель Росс Даутат обеспокоен доминированием в этом жанре «нарративов о североевропейском прошлом». Он сетует на то, что даже диснеевская классика является поверхностной американизацией сюжетов из Старого Света и кается, что в этом сам не без греха.
«Америка же доминирующая культура современного мира, кто не захочет помочь разработать её мифологическое прошлое?» (
«Мы что, войну проиграли?»
«Free American kids from the tyranny of the British boarding school
В общем, королевские аэропорты деды уже захватили в 1776, осталось только избавиться от британского Чужого, проникающего в головы нашим мальчикам.
https://www.nytimes.com/2024/12/20/opinion/wicked-tolkien-westeros-narnia.html
NY Times
Opinion | We Need a Great American Fantasy
In search of a New World answer to Narnia and Hogwarts.
Forwarded from Жизнь на Плутоне
В отношении ВФР существует устоявшийся толк: будто она произошла под грузом «идей Просвещения» (Тэн договорился до того, что повинны Декарт, классицизм и даже Ньютон) и сетевых способов их масштабного распространения — через масонские ложи, салоны, читательские клубы и кафе. Возникает классический миф о том, как «интеллектуалы», если и «не взяли кассу» непосредственно, то подобрали и распространили дубликаты «ключей» от нее. Другой толк состоит в том, что никакой «организации» у якобинцев не было и в помине («покажите-ка нам первый съезд якобинской РСДРП в королевской Франции!»), и все организационно-иерархически сложилось уже пост фактум.
На этом фоне есть нечто извращенно-комичное в склонности французской интеллигенции к пространным разглагольствованиям о «публике», «общественном мнении», «республике литераторов», «кружке эрудитов» и «гражданах вселенной» (по Канту). И ясно почему: интеллигенты служат в «облоно» (даже если сто крат назовутся «Академией»), их техзадание — окуривать подростков казенным опием идей.
Что такое «публика» (следует добавить «просвещенная»), хоть XVIII, хоть XXI века? Это «микрораса посвященных». Калининградский мудрец-трансцендентальный идеалист считал противопоставление такой «публики» «народу» временным — зело тернист и темпорально протяжен «путь к Просвещению» (он же — «дороги свободы»). На излете Старого режима консенсусом было утверждение о том, что «мнение литераторов» никогда не совпадает с «мнением толпы» (Кондорсе, Мармонтель, д’Аламбер). При рождении режима Нового — что «просвещенная публика» — и есть душеприказчик стихийно формируемой народной воли.
Злая ирония в том, что «публика» оказывается фантомом, который материализуется через отрицание себя как государства (хотя кишит государственными чиновниками), как черни (хотя заигрывает с ней и кооптирует оттуда наиболее «способных»), как аристократии (хотя полнится баронами и «принцами крови»). То есть она — не то, не другое и не третье, а все сразу — идеальный паразит на теле общества.
«Публика» ведет себя как вирус, умножающий социальные маски. Аристократ, зачитывающий памфлет в салоне, уже не аристократ, а член новой корпорации. Священник, увлеченно обсуждающий Вольтера, уже не клирик, а агент «общественного мнения». Создается система двойных и тройных лояльностей. Все они — кто акционер, кто наемник, кто поверенный предприятия по производству фидуции из духа вольнодумной литературы. Старый режим проигрывает не потому, что он «реакционен», а потому что он наивно-реалистичен и крепко верует в физическую реальность собственных эмблем. Тогда как «публика» оперирует талисманами, паролями и шифрограммами. Король думает, что правит Францией, не замечая, что Франция уже приватизирована корпорацией «общественного мнения».
Революция происходит не от действия или накопления «идей», транслирующихся в культурный или ментальный сдвиг. Она порождена искусственной системой зеркальных отражений между различными социальными группами, чтобы каждая видела искаженное отражение и других, и себя. «Частное» превращается в «публичное» как сверхценную, спущенную из альтернативного командного или диспетчерского центра идею, реальные социальные связи (вроде семейных, профессиональных или сословных) — в символические.
У Канта есть любопытное различение «частного» и «публичного» не в привычном нам смысле (где «публичное» — это государственный пост, а «частное» — личная жизнь). «Частное» у него — когда человек действует в рамках бюрократического, армейского или церковного уклада, подчиняясь правилам ради общественного порядка, это профан. «Публичное» — когда он говорит «как ученый» (erudit, проштудировавший «задание» или «писание») и обращается к «просвещенной публике», критикуя уклад (догматическое учение) и апеллируя к «общему благу». «Публика» не свергает власть — она ее заглатывает, переваривает и выдает за свою.
На этом фоне есть нечто извращенно-комичное в склонности французской интеллигенции к пространным разглагольствованиям о «публике», «общественном мнении», «республике литераторов», «кружке эрудитов» и «гражданах вселенной» (по Канту). И ясно почему: интеллигенты служат в «облоно» (даже если сто крат назовутся «Академией»), их техзадание — окуривать подростков казенным опием идей.
Что такое «публика» (следует добавить «просвещенная»), хоть XVIII, хоть XXI века? Это «микрораса посвященных». Калининградский мудрец-трансцендентальный идеалист считал противопоставление такой «публики» «народу» временным — зело тернист и темпорально протяжен «путь к Просвещению» (он же — «дороги свободы»). На излете Старого режима консенсусом было утверждение о том, что «мнение литераторов» никогда не совпадает с «мнением толпы» (Кондорсе, Мармонтель, д’Аламбер). При рождении режима Нового — что «просвещенная публика» — и есть душеприказчик стихийно формируемой народной воли.
Злая ирония в том, что «публика» оказывается фантомом, который материализуется через отрицание себя как государства (хотя кишит государственными чиновниками), как черни (хотя заигрывает с ней и кооптирует оттуда наиболее «способных»), как аристократии (хотя полнится баронами и «принцами крови»). То есть она — не то, не другое и не третье, а все сразу — идеальный паразит на теле общества.
«Публика» ведет себя как вирус, умножающий социальные маски. Аристократ, зачитывающий памфлет в салоне, уже не аристократ, а член новой корпорации. Священник, увлеченно обсуждающий Вольтера, уже не клирик, а агент «общественного мнения». Создается система двойных и тройных лояльностей. Все они — кто акционер, кто наемник, кто поверенный предприятия по производству фидуции из духа вольнодумной литературы. Старый режим проигрывает не потому, что он «реакционен», а потому что он наивно-реалистичен и крепко верует в физическую реальность собственных эмблем. Тогда как «публика» оперирует талисманами, паролями и шифрограммами. Король думает, что правит Францией, не замечая, что Франция уже приватизирована корпорацией «общественного мнения».
Революция происходит не от действия или накопления «идей», транслирующихся в культурный или ментальный сдвиг. Она порождена искусственной системой зеркальных отражений между различными социальными группами, чтобы каждая видела искаженное отражение и других, и себя. «Частное» превращается в «публичное» как сверхценную, спущенную из альтернативного командного или диспетчерского центра идею, реальные социальные связи (вроде семейных, профессиональных или сословных) — в символические.
У Канта есть любопытное различение «частного» и «публичного» не в привычном нам смысле (где «публичное» — это государственный пост, а «частное» — личная жизнь). «Частное» у него — когда человек действует в рамках бюрократического, армейского или церковного уклада, подчиняясь правилам ради общественного порядка, это профан. «Публичное» — когда он говорит «как ученый» (erudit, проштудировавший «задание» или «писание») и обращается к «просвещенной публике», критикуя уклад (догматическое учение) и апеллируя к «общему благу». «Публика» не свергает власть — она ее заглатывает, переваривает и выдает за свою.
«Имена олигархов на карте родины».
Если старые округа Новой Англии и Мидлендса названы преимущественно религиозными понятиями или в честь местечек, откуда туда прибыла первая волна переселенцев, то на Юге – в честь представителей ещё британской элиты. В этом отношении особенно проявляется контраст Мэриленда и обеих Каролин (образцовых проприетарных колоний) с Массачусетсом и Коннектикутом (образцовыми чартерными колониями).
Если старые округа Новой Англии и Мидлендса названы преимущественно религиозными понятиями или в честь местечек, откуда туда прибыла первая волна переселенцев, то на Юге – в честь представителей ещё британской элиты. В этом отношении особенно проявляется контраст Мэриленда и обеих Каролин (образцовых проприетарных колоний) с Массачусетсом и Коннектикутом (образцовыми чартерными колониями).
Двадцать лет назад в американском сатирическом журнале Onion от лица некоего «Ноя» «Франковича» вышла статья «Почему никто не хочет сказать, что я иронично ношу этот деловой костюм?».
Франкович, как он сам утверждает, всегда стремился выделиться из толпы серых нормисов. В какой-то момент он дошёл до предела и, шутки ради, оделся типичным офисным клерком с полным набором аксессуаров.
Но его ироничный подхихик не был понят – кто-то даже сказал, что Франкович «продался». Тогда он пошёл на углубление и иронично устроился в контору, иронично женился на пустышке из Коннектикута, иронично завёл с ней двух ироничных детишек и далее со всеми остановками.
С тех пор карнавализма в движениях политических машин и производной от него защитной иронии атомизированного субъекта стало куда больше, но лучшего описания ситуации пока не придумали.
Франкович, как он сам утверждает, всегда стремился выделиться из толпы серых нормисов. В какой-то момент он дошёл до предела и, шутки ради, оделся типичным офисным клерком с полным набором аксессуаров.
Но его ироничный подхихик не был понят – кто-то даже сказал, что Франкович «продался». Тогда он пошёл на углубление и иронично устроился в контору, иронично женился на пустышке из Коннектикута, иронично завёл с ней двух ироничных детишек и далее со всеми остановками.
С тех пор карнавализма в движениях политических машин и производной от него защитной иронии атомизированного субъекта стало куда больше, но лучшего описания ситуации пока не придумали.
Forwarded from Находки с привилегией
Мои троянцы, живите вечно
Глубокое уважение вызывают народы, которые веками трепетно хранят свои традиции. Например, лондонский Сити охраняют два дружелюбных деревянных великана Гог и Магог. Не все культуры считают этих персонажей положительными, но в Англии, похоже, сумели увидеть в них лучшее. Фигуры этих хранителей Лондона проносятся по улицам в рамках «шоу лорда-мэра» со времен короля Генриха V. Какова же их история на британской земле?
Итак, Гог и Магог (также известные как Гогмагог и Коринеус) происходят от языческих гигантов из средневековых легенд о ранних британских королях. Римский император Диоклетиан имел тридцать три злых дочери. Он смог найти для них тридцати трех мужей, чтобы обуздать их непослушный нрав. Но дочери были этим недовольны и, возглавляемые старшей сестрой Альбой, перерезали горло своим мужам пока те спали.
За это преступление их посадили на корабли с запасами провизии на полгода, и после долгого и ужасного пути, они прибыли на большой остров, который в честь старшей сестры назвали Альбион. Там они остались, и с помощью демонов населили дикие, продуваемые ветрами земли, народом гигантов,
Какое-то время спустя Брут, праправнук Энея, сбежал из павшей Трои и волею судеб оказался на тех же островах. Он тоже назвал их в честь себя, и так они стали известны как Британия. С собой он привез своего лучшего воина Коринеуса, который победил главаря племени гигантов, спихнув его насмерть с высокой скалы. В награду Коринеус получил западную часть острова, которую в его честь стали называть Корнуоллом. Брут же отправился на восток и основал город Новая Троя, ныне известный как Лондон.
Что касается обычая шествовать с плетеными чучелами, то официальный сайт праздника лорда-мэра отмечает, что это отголосок далеких дней, когда сам фестиваль «вращался вокруг человеческих жертвоприношений».
Деревянные статуи Гога и Магога неоднократно разрушались и заменялись на новые, но герои никогда не покидали лондонский Гилдхолл (по одной из версий, они были последними потомками дочерей Диоклетиана, и троянские захватчики приковали их цепями к воротам дворца как раз в том месте, где сейчас находится Гилдхолл). Они и поныне символизируют «связь коммерческих учреждений Сити с его древней историей», и честь, с которой храбрые воины защищают свою родину.
Глубокое уважение вызывают народы, которые веками трепетно хранят свои традиции. Например, лондонский Сити охраняют два дружелюбных деревянных великана Гог и Магог. Не все культуры считают этих персонажей положительными, но в Англии, похоже, сумели увидеть в них лучшее. Фигуры этих хранителей Лондона проносятся по улицам в рамках «шоу лорда-мэра» со времен короля Генриха V. Какова же их история на британской земле?
Итак, Гог и Магог (также известные как Гогмагог и Коринеус) происходят от языческих гигантов из средневековых легенд о ранних британских королях. Римский император Диоклетиан имел тридцать три злых дочери. Он смог найти для них тридцати трех мужей, чтобы обуздать их непослушный нрав. Но дочери были этим недовольны и, возглавляемые старшей сестрой Альбой, перерезали горло своим мужам пока те спали.
За это преступление их посадили на корабли с запасами провизии на полгода, и после долгого и ужасного пути, они прибыли на большой остров, который в честь старшей сестры назвали Альбион. Там они остались, и с помощью демонов населили дикие, продуваемые ветрами земли, народом гигантов,
Какое-то время спустя Брут, праправнук Энея, сбежал из павшей Трои и волею судеб оказался на тех же островах. Он тоже назвал их в честь себя, и так они стали известны как Британия. С собой он привез своего лучшего воина Коринеуса, который победил главаря племени гигантов, спихнув его насмерть с высокой скалы. В награду Коринеус получил западную часть острова, которую в его честь стали называть Корнуоллом. Брут же отправился на восток и основал город Новая Троя, ныне известный как Лондон.
Что касается обычая шествовать с плетеными чучелами, то официальный сайт праздника лорда-мэра отмечает, что это отголосок далеких дней, когда сам фестиваль «вращался вокруг человеческих жертвоприношений».
Деревянные статуи Гога и Магога неоднократно разрушались и заменялись на новые, но герои никогда не покидали лондонский Гилдхолл (по одной из версий, они были последними потомками дочерей Диоклетиана, и троянские захватчики приковали их цепями к воротам дворца как раз в том месте, где сейчас находится Гилдхолл). Они и поныне символизируют «связь коммерческих учреждений Сити с его древней историей», и честь, с которой храбрые воины защищают свою родину.
В книге «Риторика реакции» Альберт Хиршман довольно остроумно обобщает типичные аргументы «реакционеров» до трёх шаблонов:
1) Тезис о тщетности: попытка реформы чего-либо обречена на неудачу, ибо будет иллюзорной, тогда как «глубинные» структуры общества останутся нетронутыми
2) Тезис об извращении: попытка продвинуть общество в некотором направлении приведет к его движению в направлении, прямо противоположном задуманному
3) Тезис об опасности: новая реформа, если ее провести, поставит под угрозу столь ценимую недавно проведенную старую реформу
Но, как человек не лишённый интеллектуальной честности, отдельную главу Хиршман посвящает «прогрессивным» доппельгангерам этой троицы.
Так, тезис о тщетности превращается в «тезис о том, что история на нашей стороне»:
Тезис об извращении становится «тезисом о том, что извращать тут нечего»:
Ну а тезис об опасности даже раздваивается:
Надо сказать, что астрологи предсказывают очередное обострениефранкмасонмании «фракасомании» во вторую неделю марта.
1) Тезис о тщетности: попытка реформы чего-либо обречена на неудачу, ибо будет иллюзорной, тогда как «глубинные» структуры общества останутся нетронутыми
2) Тезис об извращении: попытка продвинуть общество в некотором направлении приведет к его движению в направлении, прямо противоположном задуманному
3) Тезис об опасности: новая реформа, если ее провести, поставит под угрозу столь ценимую недавно проведенную старую реформу
Но, как человек не лишённый интеллектуальной честности, отдельную главу Хиршман посвящает «прогрессивным» доппельгангерам этой троицы.
Так, тезис о тщетности превращается в «тезис о том, что история на нашей стороне»:
С тех самых пор, как появились представители естественных наук со своими законами, управляющими физической вселенной, исследователи общества также стали стремиться к открытию общих законов, управляющих социальным миром. То, что экономисты, однажды попав под влияние Фрейда, стали называть «завистью к физике», издавно было отличительной чертой всех социальных наук.
Если сущностью «реакционного» тезиса о тщетности была естественная законоподобная неизменность неких социоэкономических феноменов, то его «прогрессивный» двойник — это утверждение о схожем законоподобном движении вперед, о прогрессе. Любое утверждение о том, что человеческое общество неизбежно проходит ограниченное число восходящих стадий, является близким (прогрессистским) родственником описанного здесь реакционного тезиса о тщетности.
Несколько обобщая, получается следующее: людям нравится ощущать (пусть даже и смутно), что «история на их стороне», от осознания данного факта они получают огромный заряд уверенности. Это представление было типичным наследником более раннего типа уверенности — особенно чаемой всеми воинами уверенности в том, что на твоей стороне сам Бог.
Тезис об извращении становится «тезисом о том, что извращать тут нечего»:
Берковская критика, делающая акцент на эффекте извращения, побудила поборников радикальных перемен культивировать «ощущение нахождения в отчаянном положении», а также то, что в моих прежних исследованиях политических программ в Латинской Америки было названо крахоманией (fracasomania), т.е. убеждением в том, что все по пытки решения национальных проблем окончатся сокрушительным провалом. Там, где подобные установки превалируют, тезис Берка о возможности постепенных перемен и совершенствования существующих институтов эффективно парируется и преломляется в ином свете. Будируя образ отчаянного положения, в котором оказались люди, а также подчеркивая провал прежних попыток реформ, имплицитно или эксплицитно утверждается, что старый порядок должен быть сокрушен, а новый — создан с чистого листа вне зависимости от того, с какими контрпродуктивными
последствиями это может быть связано. Таким образом, подчеркивание образа отчаянного положения может рассматриваться как риторический маневр эскалации, направленный на нейтрализацию и блокирование тезиса об извращении.
Ну а тезис об опасности даже раздваивается:
Трансформация тезиса об опасности дает нам две типичные «прогрессивные» позиции: синергийное заблуждение о гармоничном и поддерживающем друг друга отношении между старыми и новыми реформами; тезис о неминуемой опасности, повествующий о необходимости не затягивать с реформами из-за опасностей, грозящих в силу их отсутствия.
Склонность говорить об этой удачной, позитивной взаимосвязи, о взаимной
поддержке (так я это называю) есть одна из основных черт прогрессивного склада ума. Прогрессисты полностью убеждены в том, что «все хорошее идет рука об руку», и в этом смысле их ментальность противоположна ментальности реакционеров, выстроенной вокруг принципа игры с нулевой суммой, вокруг тезиса ceci tuera cela.
Надо сказать, что астрологи предсказывают очередное обострение