История науки по-пацански. Выпуск 8: как срач привел к появлению науки. Часть четвертая
Краткое содержание предыдущих серий, опубликованных давным-давно. Сначала Камилло Гольджи и Сантьяго Рамон-и-Кахаль спорили-спорили о том, есть ли в мозге разрывы между клетками. Разрывы нашли, слово «нейрон» придумали, синапсы организовали, «Нобеля» попилили пополам, но правоту так и не признали.
Параллельно куча физиологов развлекалась тем, что вскрывала головы кроликам, собакам и обезьянам, вставляла туда электроды и любовалась тем, как стрелка осциллографа, пардон - гальванометра - реагирует на предъявляемые животному стимулы в виде хлопка ладонями или магниевой вспышки.
И возник вопрос: а это вообще как? Если нейрон от нейрона отделен щелью по имени синапс, то как ток с одного на другой перепрыгивает? Мир снова разделился. Одни нейроученые считали, что контакт там чисто электрический - просто коротит, и все. Другие говорили - не, у нейронов типа романтика, они так просто того-этого не могут, должна быть какая-то химия между ними. И началась вторая нейронаучная война, а попросту - срач между «электриками» и «химиками». Здесь предводителей не было, но с каждой стороны солидных чуваков хватало. Например, Джон Экклс сначала был чистым электриком, потом, когда немцы придумали табун и зарин - химически дейстсвующие на те самые синапсы - перешел на светлую сторону силы и даже потом «Нобелевку» получил.
А среди «химиков» мы отметим товарища Отто Лёви (если вдруг у вас случится деменция с тельцами Леви - так это не он, это другой Леви, Фриц). Он сразу же занял позицию химического синапса, но лет 20 говорил: чуваки, мамой клянусь - химический. Вот век воли не видать. Но доказать - не могу. Так длилось до прекрасной пасхальной ночи 1921 года. Все нормальные люди святили яйца и куличи, а Лёви дрых. И видел сон, как ставит эксперимент, доказывающий правоту химической теории. Чувака подбросило, он включил свет и записал свой сон на бумаге, которую предусмотрительно держал на прикроватном столике.
Утром Лёви проснулся и понял, шо он - редкий лох. А именно: во-первых, он не может вспомнить свой сон. Во-вторых, некий шлемазл записал этот сон такими каракулями, шо даже он прочитать не может. А, стоп, это же он сам и писал.
Но, по счастию, сон тоже оказался упорным, и пришел в гости к Лёви второй раз уже следующей ночью. Тогда наш герой уже не стал ничего писать, а пошел в предусмотрительно обустроенную дома лабораторию, где уже ждали смерти две предусмотрительно заготовленные лягушки.
Не, эксперимент был изящным - один из самых красивых в истории науки. У одной несостоявшейся царевны (и не поговорил, и не поцеловал), Леви сразу же забрал сердце. В смысле, изолировал и начал омывать его физраствором. Стимулируя блуждающий нерв, проходящий и там, он заставлял сердце (лягушки, не свое) биться медленнее. Потом брал каплю физраствора, и капал на сердце второй лягушки, где ничего не стимулировал. И это сердце тоже билось медленнее. Сердце же самого Лёви забилось быстрее - вот же оно! Значит, нейроны, идущие в сердце, выделяют некое вещество (Лёви назвал его «вагустоф» - «субстанцией блуждающего нерва»), которые передают сигнал мышечным клеткам, и заставляют их что-то делать.
Так были открыты нейромедиаторы, а вагустоф оказался банальным ацетилхолином, который уже к тому времени открыл Генри Дейл (самостоятельно, без Чипа и Гаечки). Дейл с Леви получили свою Нобелевскую премию, которая окончила вторую нейронаучную войну. Тут обошлось без обгаживания друг друга в лекциях, а нейронауки вышли на совершенно новый уровень. Но это уже совсем другая история.
На фото - Отто Лёви и схема его эксперимента.
Краткое содержание предыдущих серий, опубликованных давным-давно. Сначала Камилло Гольджи и Сантьяго Рамон-и-Кахаль спорили-спорили о том, есть ли в мозге разрывы между клетками. Разрывы нашли, слово «нейрон» придумали, синапсы организовали, «Нобеля» попилили пополам, но правоту так и не признали.
Параллельно куча физиологов развлекалась тем, что вскрывала головы кроликам, собакам и обезьянам, вставляла туда электроды и любовалась тем, как стрелка осциллографа, пардон - гальванометра - реагирует на предъявляемые животному стимулы в виде хлопка ладонями или магниевой вспышки.
И возник вопрос: а это вообще как? Если нейрон от нейрона отделен щелью по имени синапс, то как ток с одного на другой перепрыгивает? Мир снова разделился. Одни нейроученые считали, что контакт там чисто электрический - просто коротит, и все. Другие говорили - не, у нейронов типа романтика, они так просто того-этого не могут, должна быть какая-то химия между ними. И началась вторая нейронаучная война, а попросту - срач между «электриками» и «химиками». Здесь предводителей не было, но с каждой стороны солидных чуваков хватало. Например, Джон Экклс сначала был чистым электриком, потом, когда немцы придумали табун и зарин - химически дейстсвующие на те самые синапсы - перешел на светлую сторону силы и даже потом «Нобелевку» получил.
А среди «химиков» мы отметим товарища Отто Лёви (если вдруг у вас случится деменция с тельцами Леви - так это не он, это другой Леви, Фриц). Он сразу же занял позицию химического синапса, но лет 20 говорил: чуваки, мамой клянусь - химический. Вот век воли не видать. Но доказать - не могу. Так длилось до прекрасной пасхальной ночи 1921 года. Все нормальные люди святили яйца и куличи, а Лёви дрых. И видел сон, как ставит эксперимент, доказывающий правоту химической теории. Чувака подбросило, он включил свет и записал свой сон на бумаге, которую предусмотрительно держал на прикроватном столике.
Утром Лёви проснулся и понял, шо он - редкий лох. А именно: во-первых, он не может вспомнить свой сон. Во-вторых, некий шлемазл записал этот сон такими каракулями, шо даже он прочитать не может. А, стоп, это же он сам и писал.
Но, по счастию, сон тоже оказался упорным, и пришел в гости к Лёви второй раз уже следующей ночью. Тогда наш герой уже не стал ничего писать, а пошел в предусмотрительно обустроенную дома лабораторию, где уже ждали смерти две предусмотрительно заготовленные лягушки.
Не, эксперимент был изящным - один из самых красивых в истории науки. У одной несостоявшейся царевны (и не поговорил, и не поцеловал), Леви сразу же забрал сердце. В смысле, изолировал и начал омывать его физраствором. Стимулируя блуждающий нерв, проходящий и там, он заставлял сердце (лягушки, не свое) биться медленнее. Потом брал каплю физраствора, и капал на сердце второй лягушки, где ничего не стимулировал. И это сердце тоже билось медленнее. Сердце же самого Лёви забилось быстрее - вот же оно! Значит, нейроны, идущие в сердце, выделяют некое вещество (Лёви назвал его «вагустоф» - «субстанцией блуждающего нерва»), которые передают сигнал мышечным клеткам, и заставляют их что-то делать.
Так были открыты нейромедиаторы, а вагустоф оказался банальным ацетилхолином, который уже к тому времени открыл Генри Дейл (самостоятельно, без Чипа и Гаечки). Дейл с Леви получили свою Нобелевскую премию, которая окончила вторую нейронаучную войну. Тут обошлось без обгаживания друг друга в лекциях, а нейронауки вышли на совершенно новый уровень. Но это уже совсем другая история.
На фото - Отто Лёви и схема его эксперимента.
История науки по-пацански. Выпуск 9: как свадебное путешествие помогло зеленой энергетике
Давным-давно, за год до Бородинского сражения, в валлийском Суонси (что на зависть Чайковскому переводится как «Лебединое море») родился мальчик Билли. Уильям то бишь. Фамилия у него была по-нашему Гроув, правда раньше его писали как «Грове».
Папа у Билли был, как неправильно переводят, заместитель лейтенанта. На самом деле чин его был сильно повыше, deputy lieutenant - это заместитель председателя совета графства по делам территориальной армии. Чиновничий сын должен был получить правильную профессию - юриста. И Билл уже даже получил «вызов в бар». Правда, call to bar это не побухать, а получение лицензии адвоката.
Но тут была одна проблема. В то время все бредили электрохимией. Все придумывали гальванические элементы. Даниэль - вон, уже бабло стрижет настолько, что даже Борис (он же Мориц) Якоби к нему подмазывается. Гроув тоже хотел. Но папа хотел адвокатской практики. Где время взять.
По счастью, у джентльменов есть один способ выкроить себе немного времени - жениться. В данном случае - по давней любви. Билли сделал предложение Эмме Марии Поулс, в которую был влюблен с 18 лет, и укатил с ней в свадебное путешествие, где и занялся тем, чем уважающие себя мужики занимаются, уединившись с дамой - да, именно этим. А потом - изобретением химических источников тока.
Но в путешествии ему пришла очччень странная идея. Вот есть водород. Если смешать его с кислородом и поджечь, будет бадабум. И вода. При этом при образовании бадамума и воды водород окисляется, а кислород восстанавливается. Гроув подумал - а если эту реакцию разделить на половинки, и каждую провести на своем электроде, покрытом платиной - как катализатором. Тогда между электродами потечет ток. Юный Гроув написал зрелому Фарадею - и тот ему ответил: чувак, ты гений. Ты придумал водородный топливный элемент, который будет главным двигателем четвертого энергоперехода, на нем будут работать водоробусы и погрузчики, в далекой страшной России будут Центры компетенций создавать… А, ты про сейчас спрашиваешь? Не, сейчас это нафиг никому не надо, даже аккумуляторы только через 20 лет изобретут. Но прикольная игрушка, зачет!
Думаете, Гроув расстроился? Ничего подобного! Он быстро изобрел и «обычный» гальванический элемент, да покруче, чем у Даниэля, заработал на нем кучу бабла, и вернулся к своей адвокатской практике, работая только «в охотку», в свободное время совершенствуя свой топливный элемент (ну а вдруг водоробус раньше времени изобретут), работая в области фотографии, и много еще чего. Где он брал на это время? Ну, по крайней мере, обошлось без свадебных путешествий.
На иллюстрациях: портрет Уильяма Гроува, рисунок топливного элемента из письма к Фарадею, гальванический элемент Гроува и карикатура на Гроува из Vanity Fair.
Давным-давно, за год до Бородинского сражения, в валлийском Суонси (что на зависть Чайковскому переводится как «Лебединое море») родился мальчик Билли. Уильям то бишь. Фамилия у него была по-нашему Гроув, правда раньше его писали как «Грове».
Папа у Билли был, как неправильно переводят, заместитель лейтенанта. На самом деле чин его был сильно повыше, deputy lieutenant - это заместитель председателя совета графства по делам территориальной армии. Чиновничий сын должен был получить правильную профессию - юриста. И Билл уже даже получил «вызов в бар». Правда, call to bar это не побухать, а получение лицензии адвоката.
Но тут была одна проблема. В то время все бредили электрохимией. Все придумывали гальванические элементы. Даниэль - вон, уже бабло стрижет настолько, что даже Борис (он же Мориц) Якоби к нему подмазывается. Гроув тоже хотел. Но папа хотел адвокатской практики. Где время взять.
По счастью, у джентльменов есть один способ выкроить себе немного времени - жениться. В данном случае - по давней любви. Билли сделал предложение Эмме Марии Поулс, в которую был влюблен с 18 лет, и укатил с ней в свадебное путешествие, где и занялся тем, чем уважающие себя мужики занимаются, уединившись с дамой - да, именно этим. А потом - изобретением химических источников тока.
Но в путешествии ему пришла очччень странная идея. Вот есть водород. Если смешать его с кислородом и поджечь, будет бадабум. И вода. При этом при образовании бадамума и воды водород окисляется, а кислород восстанавливается. Гроув подумал - а если эту реакцию разделить на половинки, и каждую провести на своем электроде, покрытом платиной - как катализатором. Тогда между электродами потечет ток. Юный Гроув написал зрелому Фарадею - и тот ему ответил: чувак, ты гений. Ты придумал водородный топливный элемент, который будет главным двигателем четвертого энергоперехода, на нем будут работать водоробусы и погрузчики, в далекой страшной России будут Центры компетенций создавать… А, ты про сейчас спрашиваешь? Не, сейчас это нафиг никому не надо, даже аккумуляторы только через 20 лет изобретут. Но прикольная игрушка, зачет!
Думаете, Гроув расстроился? Ничего подобного! Он быстро изобрел и «обычный» гальванический элемент, да покруче, чем у Даниэля, заработал на нем кучу бабла, и вернулся к своей адвокатской практике, работая только «в охотку», в свободное время совершенствуя свой топливный элемент (ну а вдруг водоробус раньше времени изобретут), работая в области фотографии, и много еще чего. Где он брал на это время? Ну, по крайней мере, обошлось без свадебных путешествий.
На иллюстрациях: портрет Уильяма Гроува, рисунок топливного элемента из письма к Фарадею, гальванический элемент Гроува и карикатура на Гроува из Vanity Fair.
История науки по-пацански. Выпуск 10: как Эйнштейну «Нобеля» не давали
Давным-давно в одной научной галактике в семье хозяина предприятия «Пух и Перья» (ну, положим, называлось оно иначе, но производило именно их) родился человек, который потом разнес в пух и перья современную ему физику. Не сам, конечно, помогли ему, но факт остается фактом - Альберт Эйнштейн наворотил в физике многое.
При этом выделываться и мифы о себе создавать наш герой любил с детства. Вот, например, учился сначала в немецкой школе, а закончил швейцарскую школу. И никому не сказал, что в Германии оценивают всех по 10-балльной шкале, а в Швейцарии - по 6-балльной. Ну это ему коучи из будущего занесли, чтобы можно было говорить - вон, смотрите, даже у Эйнштейна было 6 по физике и математике, а это твердый трояк по-нашему, платите мне денежки и ваш сын станет гением! Если б все знали, что Алик учился на 4-5 по-нашему, - где таки мистика, где таки сострадание непризнанному гению!
Тем не менее, факт: в 1905 году 26-летний почти никому неизвестный хрен публикует три статьи, которые создают Специальную теорию относительности, основы квантовой теории и перетряхивают всю статфизику. Поэтому в историю науки год вписали как «Год, когда все физики охренели», но потом передумали, зачеркнули и написали Annus Mirabilis - год чудес.
Шли годы, смеркалось. Эйнштейн через 10 лет создал Общую теорию относительности, и, в общем, постоянно ставил Нобелевский комитет в неудобную позу - с одной стороны, ясно, шо гений. С другой стороны, давать премию за ЭТО (ну ок, за ОТО и СТО) - это положить болт на завещание Нобеля, который говорил о пользе для человечества. Хорошо еще, что Первая мировая какое-то время позволила вообще не присуждать премию. Но в 1921 году ситуация стала совсем фиговой: номинируют почти только Эйнштейна - с одной стороны. С другой, в Нобелевском комитете появился совсем уж редкий гад - лауреат по физиологии и медицине (ну ошиблись с наукой) физик Альвар Гульстранд.
Оптик Гульстранд получил своего «Нобеля» за работы по оптике глаза и был совсем старорежимен. Всю эту новую физику, планка-шманка, гейзенберга-фихтенгольца не переносил на дух. И вот, когда комитет собрался выбирать лауреата 1921 года, он заверещал: «Эйнштейн никогда не должен получить Нобелевскую премию, даже если весь остальной мир потребует этого». Ну, если б только заверещал - ладно, но он же еще в устав премии и в завещание тычет. А на дворе не 2021, а 1921. Ни спутников, ни GPS, которые на практике теорию относительности используют, еще и в проекте нет. И вот шо делать? Не дать Эйнштейну, а дать кому-то левому - волками позорными прослывешь, дать - этот швед беснуется и пальчиком в документы тычет…
Кто-то умный (ученые все же) нашелся: а давайте… никому не дадим! Я читал устав, так можно. Возьмем год на подумать, а там - или ишак, или падишах.
В итоге в 1921 году лауреата не назвали, а через год и на этот болт нашлась контрагайка. Среди одной из заявок с номинацией Эйнштейна нашлась та, которая была не за теорию относительности, а за фотоэффект.
Йоу, сказали физики. Солнечные батареи - это круто! Мы же в Швеции, будущей родине Греты Тунберг - и ты, товарищ Гульстранд, вот попробуй что сказать против нашей Греты или зеленой повесточки. Потомки проклянут!
Пришлось Гульстранду заткнуться, а Нобелевскому комитету дать таки Эйнштейну премию. За фотоэффект. А карандашом дописали: «и потому, что молодец». Как Квартет И наградил генерала Бурдуна. Не, конечно, на церемонии звучало «за выдающиеся заслуги в теоретической физике», но мы-то с вами понимаем…
На фото: Эйнштейн, его аттестат по шестибалльной шкале и портрет Альвара Гульстранда.
Давным-давно в одной научной галактике в семье хозяина предприятия «Пух и Перья» (ну, положим, называлось оно иначе, но производило именно их) родился человек, который потом разнес в пух и перья современную ему физику. Не сам, конечно, помогли ему, но факт остается фактом - Альберт Эйнштейн наворотил в физике многое.
При этом выделываться и мифы о себе создавать наш герой любил с детства. Вот, например, учился сначала в немецкой школе, а закончил швейцарскую школу. И никому не сказал, что в Германии оценивают всех по 10-балльной шкале, а в Швейцарии - по 6-балльной. Ну это ему коучи из будущего занесли, чтобы можно было говорить - вон, смотрите, даже у Эйнштейна было 6 по физике и математике, а это твердый трояк по-нашему, платите мне денежки и ваш сын станет гением! Если б все знали, что Алик учился на 4-5 по-нашему, - где таки мистика, где таки сострадание непризнанному гению!
Тем не менее, факт: в 1905 году 26-летний почти никому неизвестный хрен публикует три статьи, которые создают Специальную теорию относительности, основы квантовой теории и перетряхивают всю статфизику. Поэтому в историю науки год вписали как «Год, когда все физики охренели», но потом передумали, зачеркнули и написали Annus Mirabilis - год чудес.
Шли годы, смеркалось. Эйнштейн через 10 лет создал Общую теорию относительности, и, в общем, постоянно ставил Нобелевский комитет в неудобную позу - с одной стороны, ясно, шо гений. С другой стороны, давать премию за ЭТО (ну ок, за ОТО и СТО) - это положить болт на завещание Нобеля, который говорил о пользе для человечества. Хорошо еще, что Первая мировая какое-то время позволила вообще не присуждать премию. Но в 1921 году ситуация стала совсем фиговой: номинируют почти только Эйнштейна - с одной стороны. С другой, в Нобелевском комитете появился совсем уж редкий гад - лауреат по физиологии и медицине (ну ошиблись с наукой) физик Альвар Гульстранд.
Оптик Гульстранд получил своего «Нобеля» за работы по оптике глаза и был совсем старорежимен. Всю эту новую физику, планка-шманка, гейзенберга-фихтенгольца не переносил на дух. И вот, когда комитет собрался выбирать лауреата 1921 года, он заверещал: «Эйнштейн никогда не должен получить Нобелевскую премию, даже если весь остальной мир потребует этого». Ну, если б только заверещал - ладно, но он же еще в устав премии и в завещание тычет. А на дворе не 2021, а 1921. Ни спутников, ни GPS, которые на практике теорию относительности используют, еще и в проекте нет. И вот шо делать? Не дать Эйнштейну, а дать кому-то левому - волками позорными прослывешь, дать - этот швед беснуется и пальчиком в документы тычет…
Кто-то умный (ученые все же) нашелся: а давайте… никому не дадим! Я читал устав, так можно. Возьмем год на подумать, а там - или ишак, или падишах.
В итоге в 1921 году лауреата не назвали, а через год и на этот болт нашлась контрагайка. Среди одной из заявок с номинацией Эйнштейна нашлась та, которая была не за теорию относительности, а за фотоэффект.
Йоу, сказали физики. Солнечные батареи - это круто! Мы же в Швеции, будущей родине Греты Тунберг - и ты, товарищ Гульстранд, вот попробуй что сказать против нашей Греты или зеленой повесточки. Потомки проклянут!
Пришлось Гульстранду заткнуться, а Нобелевскому комитету дать таки Эйнштейну премию. За фотоэффект. А карандашом дописали: «и потому, что молодец». Как Квартет И наградил генерала Бурдуна. Не, конечно, на церемонии звучало «за выдающиеся заслуги в теоретической физике», но мы-то с вами понимаем…
На фото: Эйнштейн, его аттестат по шестибалльной шкале и портрет Альвара Гульстранда.
История науки по-пацански. Выпуск 11: о доказательности в искусствоведении
Давным-давно в одной древнерусской галактике жил себе князь Андрей Боголюбский. Не, ученым он не был - любил властвовать, посему сговорился с владимиро-суздальскими боярами и свалил от папы своего Юрия, который Долгорукий, из Киева. Про Андрея можно многое говорить, пацан был тот еще (сынуля его, например, женился на царице Тамаре - правда забухал, как не в себя, и жена выгнала его в Стамбул-Константинополь и нашла себе мужа поинтереснее, а сам князь, например, отправлял войска брать Новгород Великий и приятельствовал с Фридрихом Барбароссой, который ему зодчих и камнесечцев прислал по бартеру). Но сейчас наш базар не о самом Андрее. Главное то, что от него осталось - это потрясающий храм Покрова на Нерли 1160-х годов, который любящий пафос Андрей построил на подплыве к своей резиденции. Она выглядела не так, как сейчас, но важно то, что мастера украсили ее белокаменной резьбой. И в центральной закомаре мы видим царя Давида, который поет песнь всему живому.
Прошло четверть века - и во Владимире младшой брат Андрея, князь Всеволод, отец-герой, прозванный за это Большим Гнездом (но может, и за пафосные хоромы во Владимире), построил свой домовой храм в честь себя, то есть - Дмитрия Солунского (у них, князей, так принято - в христианстве имя одно, а так, для людей - другое, княжеское, иначе другие пацаны не поймут). И тоже украсил его резьбой. Правда, мастера были импортозамещенные (тогдашние РИА Новости на пергамене гордо сообщили, шо «не ища мастеры от немець» - уже тогда шольцопочитание было не в моде, хотя немцами все не говорящие на православном звались), но не суть. Суть в том, шо на центральной закомаре был тоже мужик с музыкальным инструментом типа псалтирь (почти как гусли).
И вот тут уже начинается наука. Чуть менее давным-давно, через 800 лет после Андрея и Всеволода, жил крутой (без «б», крупнейший специалист по белокаменной резьбе своего времени) искусствовед Георгий Карлович Вагнер. Который увидел двух мужиков с (зачеркнуто)балалайками и медведями псалтирями и зверями, и решил разобраться.
На рельефе более раннего здании было написано: Давид. Тут все понятно. Но буковок на рельефе храма Всеволода не было. И тут Вагнер, чувствуя простор для мысли и призвав на мощь все искусствоведческие методы, выдает классный конструкт: дескать, на Дмитриевском соборе мы видим Шломо. В смысле, Сулеймана ибн Дауда. В смысле - царя Соломона, Давидова сына.
И обосновал это так: Дмитровский собор как бы «принимает» символическую эстафету у церкви Покрова на Нерли, выстроенной его старшим братом и предшественником на владимирском столе. Поэтому на нем изображен сын Давида, тоже царь и тоже любитель песни — Соломон. В работах Вагнера приводилась масса логичных аргументов в пользу этой практически безупречной теории.
Но потом пришел лесник и всех выгнал. В смысле, пришли реставраторы. И поднялись к рельефу, и увидели, шо надпись там таки есть, только за века забилась всяким мусором, пылью, штукатуркой и краской. А когда почистили ее, прочитали: «Давид». В общем, всю малину обломали. И так бывает.
На фото: Георгий Вагнер, храм Покрова на Нерли, Дмитровский собор во Владимире и оба рельефа именем Давида. Угадайте, где какой.
Давным-давно в одной древнерусской галактике жил себе князь Андрей Боголюбский. Не, ученым он не был - любил властвовать, посему сговорился с владимиро-суздальскими боярами и свалил от папы своего Юрия, который Долгорукий, из Киева. Про Андрея можно многое говорить, пацан был тот еще (сынуля его, например, женился на царице Тамаре - правда забухал, как не в себя, и жена выгнала его в Стамбул-Константинополь и нашла себе мужа поинтереснее, а сам князь, например, отправлял войска брать Новгород Великий и приятельствовал с Фридрихом Барбароссой, который ему зодчих и камнесечцев прислал по бартеру). Но сейчас наш базар не о самом Андрее. Главное то, что от него осталось - это потрясающий храм Покрова на Нерли 1160-х годов, который любящий пафос Андрей построил на подплыве к своей резиденции. Она выглядела не так, как сейчас, но важно то, что мастера украсили ее белокаменной резьбой. И в центральной закомаре мы видим царя Давида, который поет песнь всему живому.
Прошло четверть века - и во Владимире младшой брат Андрея, князь Всеволод, отец-герой, прозванный за это Большим Гнездом (но может, и за пафосные хоромы во Владимире), построил свой домовой храм в честь себя, то есть - Дмитрия Солунского (у них, князей, так принято - в христианстве имя одно, а так, для людей - другое, княжеское, иначе другие пацаны не поймут). И тоже украсил его резьбой. Правда, мастера были импортозамещенные (тогдашние РИА Новости на пергамене гордо сообщили, шо «не ища мастеры от немець» - уже тогда шольцопочитание было не в моде, хотя немцами все не говорящие на православном звались), но не суть. Суть в том, шо на центральной закомаре был тоже мужик с музыкальным инструментом типа псалтирь (почти как гусли).
И вот тут уже начинается наука. Чуть менее давным-давно, через 800 лет после Андрея и Всеволода, жил крутой (без «б», крупнейший специалист по белокаменной резьбе своего времени) искусствовед Георгий Карлович Вагнер. Который увидел двух мужиков с (зачеркнуто)
На рельефе более раннего здании было написано: Давид. Тут все понятно. Но буковок на рельефе храма Всеволода не было. И тут Вагнер, чувствуя простор для мысли и призвав на мощь все искусствоведческие методы, выдает классный конструкт: дескать, на Дмитриевском соборе мы видим Шломо. В смысле, Сулеймана ибн Дауда. В смысле - царя Соломона, Давидова сына.
И обосновал это так: Дмитровский собор как бы «принимает» символическую эстафету у церкви Покрова на Нерли, выстроенной его старшим братом и предшественником на владимирском столе. Поэтому на нем изображен сын Давида, тоже царь и тоже любитель песни — Соломон. В работах Вагнера приводилась масса логичных аргументов в пользу этой практически безупречной теории.
Но потом пришел лесник и всех выгнал. В смысле, пришли реставраторы. И поднялись к рельефу, и увидели, шо надпись там таки есть, только за века забилась всяким мусором, пылью, штукатуркой и краской. А когда почистили ее, прочитали: «Давид». В общем, всю малину обломали. И так бывает.
На фото: Георгий Вагнер, храм Покрова на Нерли, Дмитровский собор во Владимире и оба рельефа именем Давида. Угадайте, где какой.
История науки по-пацански. Выпуск 12: новогодний
Давным-давно в одной научной галактике на территории современной Италии тоже отмечали Новый Год. Или нет, не так. Еще давнее-давнее немецкий математик Иоганн Тициус баловался с числами, как и все математики. Их вообще хлебом не корми, дай где-то закономерности выявить, тест Роршаха им не показывай - залипнут…
Так вот, этот самый Тициус, видимо, тоже очень хорошо отметил - не факт, что Новый Год - и выдал: «Для любой планеты среднее расстояние от её орбиты до орбиты самой внутренней планеты (ну Меркурия) в два раза больше, чем среднее расстояние от орбиты предыдущей планеты до орбиты самой внутренней планеты».
Правда, математик Тициус сформулировал и забыл, а астроном Иоганн Боде и опубликовал это правило, а потом еще и показал, что открытый уже потом Уран туда тоже подходит.
И все было хорошо - Нептун, который в эту схему не укладывался - еще не открыли, Плутон, который укладывается - и не открыли, и из планет не выкинули… Но одно место, между Марсом и Юпитером, оставалось вакантным - Тициус говорит, что планета быть там должна, Боде ему поддакивает - а планеты нет! А когда что-то у ученых не сходится, их тревожность сильно повышается, сколько ты Новый Год, 8 марта и День Астронома ни отмечай. В итоге дошло до того, что астроном Франц фон Цах в 1800 году создал из таких же тревожных астрономов «Небесную стражу» - дескать, еженощно будем небо обшаривать, но не посрамим Тициуса с Боде, найдем эту планету, а то ишь ты, нычется она под лавками…
Но наступал новый, XIX век. И, как мы уже говорили, на территории современной Италии тоже отмечали Новый Год. Отмечал папа Римский, отмечала сицилийская мафия в Палермо. А астроном местного университета Джузеппе Пьяцци - нет. И в ночь на 1 января не пил, хотя все звали, и вечером 1 января, когда все в Палермо проснулись и потащили его доедать оливье и сценки из Декамерона ставить - тоже вырвался и убежал в обсерваторию. Дескать, я не только астроном и итальянец, но еще и священник, а нам чревоугодие и пьянство - ни-ни. Плюс меня в эту «Небесную стражу» не позвали - я им покажу, кого они потеряли! Лучше пойду, на небо погляжу, мне надо звезду новую открыть, тут мой коллега во Христе, аббат Николя де Лакайль зодикальные звезды в каталог утрамбовал, мне надоть найти 87-ю. И таки пошел смотреть в свой телескоп.
И нашел: что-то другое, необычное, неожиданное. Поначалу решил, что комету рядом со звездой Лакайля увидел. Но потом, наблюдая ее до февраля, понял, что нифига не комета - походу, та самая планета, которую Тициан с Боде сообразили. Назвали Церерой.
И конечно же, Пьяцци сразу позвали в «Небесную стражу», которая по инерции продолжила еженощно бдить в поисках новой планеты и… открыла еще одну, а потом еще одну, а потом еще… Но все - какие-то мелкие, на звезды похожие. Так их и назвали, астероиды - «звездоподобные». Это потом стало понятно, что все они - в основном бесформенные глыбы. Не то, что Церера - настоящий шар. Так что уже сильно потом, в 2006 году, Цереру «повысили» до карликовой планеты, а Плутон одновременно до нее же понизили. А астероиды теперь считаются с номера 2. Но это уже совсем другая история.
На иллюстрациях - портрет Пьяцци и снимок Цереры, сделанный автоматической межпланетной станцией Dawn в 2015 году. С Новым годом!!!
Давным-давно в одной научной галактике на территории современной Италии тоже отмечали Новый Год. Или нет, не так. Еще давнее-давнее немецкий математик Иоганн Тициус баловался с числами, как и все математики. Их вообще хлебом не корми, дай где-то закономерности выявить, тест Роршаха им не показывай - залипнут…
Так вот, этот самый Тициус, видимо, тоже очень хорошо отметил - не факт, что Новый Год - и выдал: «Для любой планеты среднее расстояние от её орбиты до орбиты самой внутренней планеты (ну Меркурия) в два раза больше, чем среднее расстояние от орбиты предыдущей планеты до орбиты самой внутренней планеты».
Правда, математик Тициус сформулировал и забыл, а астроном Иоганн Боде и опубликовал это правило, а потом еще и показал, что открытый уже потом Уран туда тоже подходит.
И все было хорошо - Нептун, который в эту схему не укладывался - еще не открыли, Плутон, который укладывается - и не открыли, и из планет не выкинули… Но одно место, между Марсом и Юпитером, оставалось вакантным - Тициус говорит, что планета быть там должна, Боде ему поддакивает - а планеты нет! А когда что-то у ученых не сходится, их тревожность сильно повышается, сколько ты Новый Год, 8 марта и День Астронома ни отмечай. В итоге дошло до того, что астроном Франц фон Цах в 1800 году создал из таких же тревожных астрономов «Небесную стражу» - дескать, еженощно будем небо обшаривать, но не посрамим Тициуса с Боде, найдем эту планету, а то ишь ты, нычется она под лавками…
Но наступал новый, XIX век. И, как мы уже говорили, на территории современной Италии тоже отмечали Новый Год. Отмечал папа Римский, отмечала сицилийская мафия в Палермо. А астроном местного университета Джузеппе Пьяцци - нет. И в ночь на 1 января не пил, хотя все звали, и вечером 1 января, когда все в Палермо проснулись и потащили его доедать оливье и сценки из Декамерона ставить - тоже вырвался и убежал в обсерваторию. Дескать, я не только астроном и итальянец, но еще и священник, а нам чревоугодие и пьянство - ни-ни. Плюс меня в эту «Небесную стражу» не позвали - я им покажу, кого они потеряли! Лучше пойду, на небо погляжу, мне надо звезду новую открыть, тут мой коллега во Христе, аббат Николя де Лакайль зодикальные звезды в каталог утрамбовал, мне надоть найти 87-ю. И таки пошел смотреть в свой телескоп.
И нашел: что-то другое, необычное, неожиданное. Поначалу решил, что комету рядом со звездой Лакайля увидел. Но потом, наблюдая ее до февраля, понял, что нифига не комета - походу, та самая планета, которую Тициан с Боде сообразили. Назвали Церерой.
И конечно же, Пьяцци сразу позвали в «Небесную стражу», которая по инерции продолжила еженощно бдить в поисках новой планеты и… открыла еще одну, а потом еще одну, а потом еще… Но все - какие-то мелкие, на звезды похожие. Так их и назвали, астероиды - «звездоподобные». Это потом стало понятно, что все они - в основном бесформенные глыбы. Не то, что Церера - настоящий шар. Так что уже сильно потом, в 2006 году, Цереру «повысили» до карликовой планеты, а Плутон одновременно до нее же понизили. А астероиды теперь считаются с номера 2. Но это уже совсем другая история.
На иллюстрациях - портрет Пьяцци и снимок Цереры, сделанный автоматической межпланетной станцией Dawn в 2015 году. С Новым годом!!!
История науки по-пацански. Выпуск 13: «Учитель сказал!»
Давным-давно в одной научной галактике жил-был молодой человек, ищущий Путь. Папа его был профессором юриспруденции, дед - знатным теологом, всякие дядьи и прочие родственники - тоже в науке и преподавании. Вектор Пути был определен, нужно было только уточнить. Юноша учился в Максимилиановской гимназии в Мюнхене, стал первым учеником - и вот тут появился Учитель. Ну - пока что просто учитель математики, который таки показал юноше, что в математике и физике у него получается. Правда, получалось у него и в музыке - как в фортепиано, так и в вокале - но вот с композиторством не складывалось, посему юноша пошел в физику.
И тут пришел так уже Учитель. Профессор физики Филип Жолли. Юноша не хотел заниматься экспериментом - все ж с математикой ок - и спросил у профессора: Мастер, я хочу пойти в теоретическую физику, там нужны только мозг и карандаш. Ну и бумага, хотя если что - и парта сойдет. И стены в комнате есть еще. И Мастер говорит: ученик мой! Не порти жизнь себе, не губи научную карьеру, в теорфизике вот все-все уже открыто - ну пару вычислений доделать, пару темных углов дочистить, и все - сияющий храм теоретической физики готов. Все уже до тебя сделали, славы тебе не видать!
И вы таки думали, что вьюнош расстроился? Он возликовал: «Мне только того и надо! Скромные вычисления, уточнить расчеты - это по мне, Учитель!».
И задачка для юноши нашлась: мысленный эксперимент одного из преподавателей юноши, Густава Кирхгофа - абсолютно черное тело. Оно поглощает все падающее на него излучение и само излучает (к слову сказать, Солнце - хорошее приближение к абсолютно черному телу). В конце XIX века два будущих нобелевских лауреата, Вильгельм Вин и лорд Рэлей написали свои формулы спектра излучения того самого черного тела. Но они нифига не совпадали: формула Вина соответствовала реальности на коротких волнах, формула Рэлея - на длинных.
Наш герой - впрочем, уже не очень юноша, 40 с небольшим лет, берется за свой карандаш - снова уточнять. Но в итоге с неизбежностью вышло, что излучать абсолютно черное тело должно излучать порциями. Как и любое излучение должно испускаться порциями. Квантами.
«Твою ж мать» - подумал 42-летний юнош. «Твою ж мать» - подумали физики. Всю теорфизику переделывать теперь.
Да, кстати, вьюноша звали Макс Планк. Уточнил на свою голову.
На фото: Макс Планк
Давным-давно в одной научной галактике жил-был молодой человек, ищущий Путь. Папа его был профессором юриспруденции, дед - знатным теологом, всякие дядьи и прочие родственники - тоже в науке и преподавании. Вектор Пути был определен, нужно было только уточнить. Юноша учился в Максимилиановской гимназии в Мюнхене, стал первым учеником - и вот тут появился Учитель. Ну - пока что просто учитель математики, который таки показал юноше, что в математике и физике у него получается. Правда, получалось у него и в музыке - как в фортепиано, так и в вокале - но вот с композиторством не складывалось, посему юноша пошел в физику.
И тут пришел так уже Учитель. Профессор физики Филип Жолли. Юноша не хотел заниматься экспериментом - все ж с математикой ок - и спросил у профессора: Мастер, я хочу пойти в теоретическую физику, там нужны только мозг и карандаш. Ну и бумага, хотя если что - и парта сойдет. И стены в комнате есть еще. И Мастер говорит: ученик мой! Не порти жизнь себе, не губи научную карьеру, в теорфизике вот все-все уже открыто - ну пару вычислений доделать, пару темных углов дочистить, и все - сияющий храм теоретической физики готов. Все уже до тебя сделали, славы тебе не видать!
И вы таки думали, что вьюнош расстроился? Он возликовал: «Мне только того и надо! Скромные вычисления, уточнить расчеты - это по мне, Учитель!».
И задачка для юноши нашлась: мысленный эксперимент одного из преподавателей юноши, Густава Кирхгофа - абсолютно черное тело. Оно поглощает все падающее на него излучение и само излучает (к слову сказать, Солнце - хорошее приближение к абсолютно черному телу). В конце XIX века два будущих нобелевских лауреата, Вильгельм Вин и лорд Рэлей написали свои формулы спектра излучения того самого черного тела. Но они нифига не совпадали: формула Вина соответствовала реальности на коротких волнах, формула Рэлея - на длинных.
Наш герой - впрочем, уже не очень юноша, 40 с небольшим лет, берется за свой карандаш - снова уточнять. Но в итоге с неизбежностью вышло, что излучать абсолютно черное тело должно излучать порциями. Как и любое излучение должно испускаться порциями. Квантами.
«Твою ж мать» - подумал 42-летний юнош. «Твою ж мать» - подумали физики. Всю теорфизику переделывать теперь.
Да, кстати, вьюноша звали Макс Планк. Уточнил на свою голову.
На фото: Макс Планк
Спасибо ув. Зоопарку за то, что нас посчитали))) сегодня - завтра мы возобновим пацанскую историю науки: были личные обстоятельства для паузы
Forwarded from Зоопарк из слоновой кости
#пост_по_регламенту
Продолжаем выкладывать трудолюбиво собранные нашим Зоопарком папки, которые, как нам кажется, уже более или менее готовы (остальные еще дособираем - кстати, физиков у нас пока меньше всего).
Вот симпатичная папка разных гуманитарных каналов - история, социология, археология, психология и много чего еще. Некоторые, которые нам просто нравятся, мы добавили на свой вкус, хотя авторы к нам и не просились. Если кто не нашел себя - пишите ЛС, проверим (ну либо стучитесь, когда будем пробовать сделать такой сбор еще раз).
Смотрите, добавляйте каналы и наслаждайтесь :)
Продолжаем выкладывать трудолюбиво собранные нашим Зоопарком папки, которые, как нам кажется, уже более или менее готовы (остальные еще дособираем - кстати, физиков у нас пока меньше всего).
Вот симпатичная папка разных гуманитарных каналов - история, социология, археология, психология и много чего еще. Некоторые, которые нам просто нравятся, мы добавили на свой вкус, хотя авторы к нам и не просились. Если кто не нашел себя - пишите ЛС, проверим (ну либо стучитесь, когда будем пробовать сделать такой сбор еще раз).
Смотрите, добавляйте каналы и наслаждайтесь :)
Telegram
Hum 02-2025
Смотритель Зоопарка invites you to add the folder “Hum 02-2025”, which includes 31 chats.
История науки по-пацански. Выпуск 14: Петр I, Академия и задница Европе
Давным-давно в одной пока еще нифига не научной России жил молодой человек. Работал он царем. Ну а что, работа как работа: папа его был царь, дед был царь, старший брат был царь, еще один старший брат - тоже был царь. Даже сестра его Софья тоже как-то в этом направлении что-то делала, пришлось ее в монастырь того-с. А как стал царем самовластно - то все плюшки: и в солдатиков поиграть, причем в живых - так Семеновский и Преображенский полки появились, и кораблики построить - в натуральную величину, а поскольку «Звезды» или Rewell тогда еще не было, то все сам, все сам.
И поскольку, в отличие от Буратино, которого воспитывали «когда папа Карло, а когда никто», Петра не воспитывал никто, в школу он не ходил, а манеры в основном старшим вдалбливали, ему удалось сохранить детское любопытство и желание учиться до конца жизни. Для царя интерес к наукам - огромный плюс, но вот беда - науки в России не было. Ну а если нет, надо импортировать. Китай тогда только чай мог поставлять, Штаты отказали - там еще три четверти века Декларации независимости ждать. Как ни крути - придется идти в Европу.
Отдадим должное юному Петру - мозг он имел с самого начала, и как ни бухал, его не пропил. В результате первое, что он сделал - добыл загранксиву на Петра Михайлова, и поехал типа инкогнито по этим вашим Европам собирать данные. Ну и просто пошариться, пивка попить да и европеек за мягкое потрогать - любил это дело наш царь. И мы его даже не можем осуждать.
Товарищи в Европе сделали вид, что понятия не имеют, шо за Петр ростом два ноль четыре в составе посольства по Европе шарится, но, само собой, стали пытаться что-то с этого варвара поиметь.
Тогда же, давным-давно, в дофига научной Европе жил математик Готфрид Лейбниц. И прознав, что в дикой России новый взбалмошный диковинный царь, да еще по Европе шарится, быстро смекнул - он же неотесанный варвар. А мне тут, в Европе, наукой заниматься нифига не алле. ПНФ (прусский научный фонд) гранты зажимает, а если дает - то отчетами мучает, князья тоже все больше по музыке и войнушкам.
А тут - прям белый лист. Дай-ка я скажу Петру сделать Академию наук, выпишем всех моих корешей в Россию на мегагранты, а мне - пост главы Академии и суперпупермегагрант! И влияние на всю политику Петра заодно. Ну и то ли пересекся где-то с Петром, то ли просто записочку передал, но мысль у Петра появилась. Вряд ли только благодаря Лейбницу, но…
И потом они и встречались, и переписывались, и Академию Петр таки сделал. Но есть два «но».
Во-первых, он объехал кучу научных учреждений по Европе, посмотрел, как и чего. Заглянул в Парижскую академию - и настолько произвел впечатление на тамошних академиков, что они дружно избрали Петра в свои члены - так появился академик, который до конца жизни писал с ошибками.
Но Петр решил, что нам нужно сразу и Академия, и Университет, но давайте назовем это Академией, чтобы Университет Ломоносову оставить - а то что он будет с Шуваловым основывать-то?
А во-вторых, он, конечно, Лейбница слушал, записки его принимал, и на публике делал вид, что верит, что математик исключительно «за науку», и ничего для себя. А Остерману за очередным пивом (европейским, поди), заявил: «Мы возьмем все лучшее от Европы, «Мы возьмем у Европы все полезное, а потом повернемся к ней задом». Потрясающий был человечище!
На портретах: Лейбниц и Петр I
Давным-давно в одной пока еще нифига не научной России жил молодой человек. Работал он царем. Ну а что, работа как работа: папа его был царь, дед был царь, старший брат был царь, еще один старший брат - тоже был царь. Даже сестра его Софья тоже как-то в этом направлении что-то делала, пришлось ее в монастырь того-с. А как стал царем самовластно - то все плюшки: и в солдатиков поиграть, причем в живых - так Семеновский и Преображенский полки появились, и кораблики построить - в натуральную величину, а поскольку «Звезды» или Rewell тогда еще не было, то все сам, все сам.
И поскольку, в отличие от Буратино, которого воспитывали «когда папа Карло, а когда никто», Петра не воспитывал никто, в школу он не ходил, а манеры в основном старшим вдалбливали, ему удалось сохранить детское любопытство и желание учиться до конца жизни. Для царя интерес к наукам - огромный плюс, но вот беда - науки в России не было. Ну а если нет, надо импортировать. Китай тогда только чай мог поставлять, Штаты отказали - там еще три четверти века Декларации независимости ждать. Как ни крути - придется идти в Европу.
Отдадим должное юному Петру - мозг он имел с самого начала, и как ни бухал, его не пропил. В результате первое, что он сделал - добыл загранксиву на Петра Михайлова, и поехал типа инкогнито по этим вашим Европам собирать данные. Ну и просто пошариться, пивка попить да и европеек за мягкое потрогать - любил это дело наш царь. И мы его даже не можем осуждать.
Товарищи в Европе сделали вид, что понятия не имеют, шо за Петр ростом два ноль четыре в составе посольства по Европе шарится, но, само собой, стали пытаться что-то с этого варвара поиметь.
Тогда же, давным-давно, в дофига научной Европе жил математик Готфрид Лейбниц. И прознав, что в дикой России новый взбалмошный диковинный царь, да еще по Европе шарится, быстро смекнул - он же неотесанный варвар. А мне тут, в Европе, наукой заниматься нифига не алле. ПНФ (прусский научный фонд) гранты зажимает, а если дает - то отчетами мучает, князья тоже все больше по музыке и войнушкам.
А тут - прям белый лист. Дай-ка я скажу Петру сделать Академию наук, выпишем всех моих корешей в Россию на мегагранты, а мне - пост главы Академии и суперпупермегагрант! И влияние на всю политику Петра заодно. Ну и то ли пересекся где-то с Петром, то ли просто записочку передал, но мысль у Петра появилась. Вряд ли только благодаря Лейбницу, но…
И потом они и встречались, и переписывались, и Академию Петр таки сделал. Но есть два «но».
Во-первых, он объехал кучу научных учреждений по Европе, посмотрел, как и чего. Заглянул в Парижскую академию - и настолько произвел впечатление на тамошних академиков, что они дружно избрали Петра в свои члены - так появился академик, который до конца жизни писал с ошибками.
Но Петр решил, что нам нужно сразу и Академия, и Университет, но давайте назовем это Академией, чтобы Университет Ломоносову оставить - а то что он будет с Шуваловым основывать-то?
А во-вторых, он, конечно, Лейбница слушал, записки его принимал, и на публике делал вид, что верит, что математик исключительно «за науку», и ничего для себя. А Остерману за очередным пивом (европейским, поди), заявил: «Мы возьмем все лучшее от Европы, «Мы возьмем у Европы все полезное, а потом повернемся к ней задом». Потрясающий был человечище!
На портретах: Лейбниц и Петр I