Специалисты по Новому времени обычно говорят, что "consciousness" изобрели их клиенты. Чаще всего кивают на Декарта, иногда на Локка. Историки философии, конечно, знают, что у Декарта consciousness не было, а был другой термин, "conscientia". У Локка, конечно, было "consciousness", но он был не первым. Лидер кэмбриджских неоплатоников Ральф Кедворт определил Локка на несколько лет. Как нормальный неоплатоник он вдохновлялся Плотином, и "consciousness" есть адаптация плотиновского термина "синестезия", т.е. "сочувствие". Хатчинсон в своей книжке показывает, что не сочувствием единым: такие плотиновские термины как "antilêpsis", "parakolouthêsis" и "sunesis" тоже вполне передают разные модусы того, что мы сегодня называем сознанием. Хатчинсон считает, что у Плотина более богатое, многослойное понимание сознание, чем у Декарта, понимание, которое не ведет нас к дуализму и проблеме картезианского театра, и потому было бы хорошо учесть мнение основателя неоплатонизма в современных дискуссиях о сознании. Ну и еще у Плотина задолго до Лейбница появилось представление о бессознательном. Хатчинсон действительно очень убедительно и интересно реконструирует теорию Плотина и отлично высвечивает ее историческое значение (хотя про Кедворта почему-то не говорит, ну да ладно). Но вот только вывод о, скажем так, актуальности этих идей из его реконструкции не следует. Напротив, ясно, что большая часть идей Плотина возникла из специфической медитативной практике созерцания, которую вряд ли можно воспроизвести в лаборатории нейробиолога (хотя, конечно, почему бы не попытаться, вдруг что выгорит). Теория эта сложна потому, что аморфна, части ее связаны силой поэтического дарования автора, традицией, жестом, а не аргументом. Если уж говорить о том, как бы это могло работать в современных дискуссиях, то стоит рассматривать неоплатонизм как экстравагантный и красивый вариант панпсихизма, еще более правый, чем космопсихизм нашего милого друга Филиппа Гоффа. Читая книгу, сложно отделаться от ощущения того, что понимаешь, почему Декарт и Локк действительно открыли новый мир.
Специалисты по Новому времени обычно говорят, что "consciousness" изобрели их клиенты. Чаще всего кивают на Декарта, иногда на Локка. Историки философии, конечно, знают, что у Декарта consciousness не было, а был другой термин, "conscientia". У Локка, конечно, было "consciousness", но он был не первым. Лидер кэмбриджских неоплатоников Ральф Кедворт определил Локка на несколько лет. Как нормальный неоплатоник он вдохновлялся Плотином, и "consciousness" есть адаптация плотиновского термина "синестезия", т.е. "сочувствие". Хатчинсон в своей книжке показывает, что не сочувствием единым: такие плотиновские термины как "antilêpsis", "parakolouthêsis" и "sunesis" тоже вполне передают разные модусы того, что мы сегодня называем сознанием. Хатчинсон считает, что у Плотина более богатое, многослойное понимание сознание, чем у Декарта, понимание, которое не ведет нас к дуализму и проблеме картезианского театра, и потому было бы хорошо учесть мнение основателя неоплатонизма в современных дискуссиях о сознании. Ну и еще у Плотина задолго до Лейбница появилось представление о бессознательном. Хатчинсон действительно очень убедительно и интересно реконструирует теорию Плотина и отлично высвечивает ее историческое значение (хотя про Кедворта почему-то не говорит, ну да ладно). Но вот только вывод о, скажем так, актуальности этих идей из его реконструкции не следует. Напротив, ясно, что большая часть идей Плотина возникла из специфической медитативной практике созерцания, которую вряд ли можно воспроизвести в лаборатории нейробиолога (хотя, конечно, почему бы не попытаться, вдруг что выгорит). Теория эта сложна потому, что аморфна, части ее связаны силой поэтического дарования автора, традицией, жестом, а не аргументом. Если уж говорить о том, как бы это могло работать в современных дискуссиях, то стоит рассматривать неоплатонизм как экстравагантный и красивый вариант панпсихизма, еще более правый, чем космопсихизм нашего милого друга Филиппа Гоффа. Читая книгу, сложно отделаться от ощущения того, что понимаешь, почему Декарт и Локк действительно открыли новый мир.
BY Философское кафе
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"For Telegram, accountability has always been a problem, which is why it was so popular even before the full-scale war with far-right extremists and terrorists from all over the world," she told AFP from her safe house outside the Ukrainian capital. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. In 2018, Russia banned Telegram although it reversed the prohibition two years later. Russians and Ukrainians are both prolific users of Telegram. They rely on the app for channels that act as newsfeeds, group chats (both public and private), and one-to-one communication. Since the Russian invasion of Ukraine, Telegram has remained an important lifeline for both Russians and Ukrainians, as a way of staying aware of the latest news and keeping in touch with loved ones.
from hk
