Lukupäiväkirja

«Снежная страна» Ясунари Кавабаты

Раз в год токиец Симамура едет на горячие источники, а я раз в год за этим наблюдаю. Ну почти.

Прочитав «Снежную страну» впервые, свои впечатления я резюмировала так:

Это очень красивая, очень цепляющая — и очень непонятная книга. Я чувствую в ней что-то очень чужое и очень родное одновременно. Невозможность разложить свои впечатления по полочкам и желание снять противоречие — перевести чужое в категорию более-менее понятного — тянут меня к ней вернуться. Возвращаться. Как возвращается на те самые источники Симамура.

Непонятными мне показались отношения между тройкой основных персонажей, экскурс в производство крепа совсем под занавес, сам огненно-звёздный занавес; резкая смена темпа и накала в конце. Чтобы лучше разобраться в романе, я перечитала «Ветку сакуры» Всеволода Овчинникова + прочитала «Кавабату Ясунари» Николая Федоренко, «Жизнь гейши» Минэко Ивасаки, нобелевскую речь Кавабаты и его эссе «Существование и открытие красоты», ряд литературоведческих статей (самыми полезными из них оказались «Writing as Tea Ceremony: Kawabata’s Geido Aesthetics» и «Symbiotic Conflict in Snow Country») + предварительно обсудила прочитанное в чате литклуба, в частности с Олей.

На страницах «Снежной страны» встретились эксперименты европейского модернизма, эстетика эпохи Хэйан с её печальным очарованием вещей и правила японской классической поэзии, которые повлияли и на стиль, и на структуру романа. Роман был написан в 30–40 годы прошлого века, на фоне милитаризма и войны, и в своё время читался, наверное, примерно как «Турдейская Манон Леско» Всеволода Петрова.

Мне по-прежнему сложно сказать, про кого он в первую очередь — про Симамуру или встретившихся ему на источниках девушек, Йоко и Комако. Или, может, вообще про природу с синтоистско-буддийской точки зрения, которая высвечивает незначительность — тщету и потому красоту — человеческих переживаний. Те описания природы, которые в романах из более близких литературных традиций навевают на меня скуку, в японском исполнении зачаровывают и умиротворяют. Ради этого волшебства я изначально и бралась за «Снежную страну»: хотелось чего-то похожего по духу на «Записки у изголовья» Сэй-Сёнагон и антологию «Кокинвакасю», стихи из которой мне в детстве читала бабушка.

В Симамуре я не уловила важный нюанс: он выглядит довольно пустым человеком, но с буддийской точки зрения пустота — не негативная характеристика. Возможно, в итоге она позволяет ему стать медиатором между героинями и пережить религиозный опыт. Йоко и Комако мне в этот раз представлялись этакими Элинор и Марианной — и противопоставленными друг другу, и похожими друг на друга. По одной из интерпретаций, героини Кавабаты олицетворяют два разных типа чистоты (подчёркнуто телесная Комако — синтоистскую cleanliness, подчёркнуто бестелесная Йоко — буддийскую purity); оппозиция между ними нивелируется в том загадочном конце, когда они превращаются в чистые символы (Комако — в огонь пожара, а Йоко — в Млечный путь), которые сливаются в сознании Симамуры. Конец, кстати, я больше не считаю резким и внезапным. И вставку про креп. Потому что эта история с самого начала отсылает к легенде, лежащей в основе праздника Танабата.

По ощущениям я вошла в воду всего лишь по щиколотку. Даже это было упоительно. Теперь мне ещё больше хочется окунуться в литературу эпохи Хэйан — «Повесть о Гэндзи»! — и классическую японскую поэзию. Не исключено, что дальше все тропинки японской литературы будут вести меня к «Снежной стране»: в моих глазах она настолько особенная.

www.group-telegram.com/hk/rakas_lukupaivakirja.com/243

850 viewsedited  Feb 25, 2024 at 20:11

«Снежная страна» Ясунари Кавабаты

Раз в год токиец Симамура едет на горячие источники, а я раз в год за этим наблюдаю. Ну почти.

Прочитав «Снежную страну» впервые, свои впечатления я резюмировала так:

Это очень красивая, очень цепляющая — и очень непонятная книга. Я чувствую в ней что-то очень чужое и очень родное одновременно. Невозможность разложить свои впечатления по полочкам и желание снять противоречие — перевести чужое в категорию более-менее понятного — тянут меня к ней вернуться. Возвращаться. Как возвращается на те самые источники Симамура.

Непонятными мне показались отношения между тройкой основных персонажей, экскурс в производство крепа совсем под занавес, сам огненно-звёздный занавес; резкая смена темпа и накала в конце. Чтобы лучше разобраться в романе, я перечитала «Ветку сакуры» Всеволода Овчинникова + прочитала «Кавабату Ясунари» Николая Федоренко, «Жизнь гейши» Минэко Ивасаки, нобелевскую речь Кавабаты и его эссе «Существование и открытие красоты», ряд литературоведческих статей (самыми полезными из них оказались «Writing as Tea Ceremony: Kawabata’s Geido Aesthetics» и «Symbiotic Conflict in Snow Country») + предварительно обсудила прочитанное в чате литклуба, в частности с Олей.

На страницах «Снежной страны» встретились эксперименты европейского модернизма, эстетика эпохи Хэйан с её печальным очарованием вещей и правила японской классической поэзии, которые повлияли и на стиль, и на структуру романа. Роман был написан в 30–40 годы прошлого века, на фоне милитаризма и войны, и в своё время читался, наверное, примерно как «Турдейская Манон Леско» Всеволода Петрова.

Мне по-прежнему сложно сказать, про кого он в первую очередь — про Симамуру или встретившихся ему на источниках девушек, Йоко и Комако. Или, может, вообще про природу с синтоистско-буддийской точки зрения, которая высвечивает незначительность — тщету и потому красоту — человеческих переживаний. Те описания природы, которые в романах из более близких литературных традиций навевают на меня скуку, в японском исполнении зачаровывают и умиротворяют. Ради этого волшебства я изначально и бралась за «Снежную страну»: хотелось чего-то похожего по духу на «Записки у изголовья» Сэй-Сёнагон и антологию «Кокинвакасю», стихи из которой мне в детстве читала бабушка.

В Симамуре я не уловила важный нюанс: он выглядит довольно пустым человеком, но с буддийской точки зрения пустота — не негативная характеристика. Возможно, в итоге она позволяет ему стать медиатором между героинями и пережить религиозный опыт. Йоко и Комако мне в этот раз представлялись этакими Элинор и Марианной — и противопоставленными друг другу, и похожими друг на друга. По одной из интерпретаций, героини Кавабаты олицетворяют два разных типа чистоты (подчёркнуто телесная Комако — синтоистскую cleanliness, подчёркнуто бестелесная Йоко — буддийскую purity); оппозиция между ними нивелируется в том загадочном конце, когда они превращаются в чистые символы (Комако — в огонь пожара, а Йоко — в Млечный путь), которые сливаются в сознании Симамуры. Конец, кстати, я больше не считаю резким и внезапным. И вставку про креп. Потому что эта история с самого начала отсылает к легенде, лежащей в основе праздника Танабата.

По ощущениям я вошла в воду всего лишь по щиколотку. Даже это было упоительно. Теперь мне ещё больше хочется окунуться в литературу эпохи Хэйан — «Повесть о Гэндзи»! — и классическую японскую поэзию. Не исключено, что дальше все тропинки японской литературы будут вести меня к «Снежной стране»: в моих глазах она настолько особенная.

BY Lukupäiväkirja