Re: Russia

Ненародная война: российские противники и не-противники вторжения в Украину. Часть 1, Часть 2

▪️Светлана Ерпылева, лаборатория публичной социологии, Исследовательский центр Восточной Европы при Бременском университете
▪️Саша Каппинен, лаборатория публичной социологии
▪️Олег Журавлев, лаборатория публичной социологии

#экспертиза

По прошествии двух лет после начала войны она, с одной стороны, воспринимается как привычная и неустранимая рамка жизни российского социума, а с другой — не стала для него понятной в отношении своих целей и оправданной с точки зрения ее жертв.

Отчет Лаборатории публичной социологии подводит итог исследования, в ходе которого ученые фиксировали и описывали отношение россиян к войне в «естественной среде» в трех российских регионах. Метод включенного наблюдения позволяет увидеть, как продолжающаяся война встроена в систему социальных отношений и жизненных выборов информантов в условиях, когда публичная коллективная рефлексия по ее поводу подавлена репрессивной средой. Re: Russia публикует адаптированную версию части отчета, посвященной противникам и «не-противникам» войны.

Наиболее широко представлена в российском обществе «серая зона» не-противников войны, включающая в себя людей с противоречивым и непоследовательным отношением к ней. При этом характер осведомленности «простых» россиян о войне заметно изменился за два года военных действий. Теперь российский обыватель в большей степени опирается на накопленные личные впечатления о ходе войны и ее влиянии на жизнь страны. Эти впечатления отчасти подрывают доверие к официальной информации и провоцируют в большей степени критические суждения о военном конфликте и его последствиях для России и российского общества.

Однако эта критика не трансформируется в антивоенную позицию. Наоборот, попытки поставить под сомнение целесообразность начала и продолжения войны активизируют нарративы ее оправдания, в той или иной степени близкие к официальным. Возможность стигматизации России в целом как агрессора и возложение на нее ответственности за военные преступления провоцируют провластную солидаризацию. Вместе с тем геополитический дискурс остается освоенным ими скорее на уровне клише и теряет актуальность, как только полемический контекст исчезает.

Позиции противников войны также меняются в условиях, когда она все более воспринимается в качестве неустранимой рамки существования. Исследователи выделяют среди них четыре типа: «интегрирующихся», «изоляционистов», «угнетенных» и «активистов», — отмечая, что общим трендом все же является поиск противниками точек соприкосновения и взаимодействия с окружающей их атмосферой принятия войны, который, однако, не превращает их в ее сторонников.

Противников и не-противников сближают и разъединяют сомнения в заявленных целях и оправданиях войны. Однако у противников они имеют форму отрефлексированного и аффектированного отторжения, в то время как у не-противников сдвинуты на периферию, а рефлексия по их поводу заблокирована установкой на аполитичность. Эти различия отражают различные стратегии и установки социализации, а потому оказываются непреодолимы. Противники войны (как, впрочем, и ее убежденные сторонники) склонны рассуждать о происходящем на уровне моральных и политических принципов, тогда как не-противники блокируют этот уровень обсуждения ссылками на аполитичность или набором аргументов официального дискурса.

О не-противниках войны и противоречивой системе их интерпретаций и оценок ее причин и последствий см. в первой части статьи: «Внутри большой „серой зоны“: не-противники войны между критикой и оправданием».

Об оставшихся в России противниках войны и типологии их социальных стратегий см. во второй части статьи: «Неуехавшие: противники войны между сопротивлением и адаптацией».

Не открывается ссылка? Читайте часть 1 здесь, часть 2 здесь

Главные материалы недели — в нашей email-рассылке

@rerussia_org

www.group-telegram.com/hk/rerussia_org.com/846

16.1K viewsedited  Aug 23 at 15:44

Ненародная война: российские противники и не-противники вторжения в Украину. Часть 1, Часть 2

▪️Светлана Ерпылева, лаборатория публичной социологии, Исследовательский центр Восточной Европы при Бременском университете
▪️Саша Каппинен, лаборатория публичной социологии
▪️Олег Журавлев, лаборатория публичной социологии

#экспертиза

По прошествии двух лет после начала войны она, с одной стороны, воспринимается как привычная и неустранимая рамка жизни российского социума, а с другой — не стала для него понятной в отношении своих целей и оправданной с точки зрения ее жертв.

Отчет Лаборатории публичной социологии подводит итог исследования, в ходе которого ученые фиксировали и описывали отношение россиян к войне в «естественной среде» в трех российских регионах. Метод включенного наблюдения позволяет увидеть, как продолжающаяся война встроена в систему социальных отношений и жизненных выборов информантов в условиях, когда публичная коллективная рефлексия по ее поводу подавлена репрессивной средой. Re: Russia публикует адаптированную версию части отчета, посвященной противникам и «не-противникам» войны.

Наиболее широко представлена в российском обществе «серая зона» не-противников войны, включающая в себя людей с противоречивым и непоследовательным отношением к ней. При этом характер осведомленности «простых» россиян о войне заметно изменился за два года военных действий. Теперь российский обыватель в большей степени опирается на накопленные личные впечатления о ходе войны и ее влиянии на жизнь страны. Эти впечатления отчасти подрывают доверие к официальной информации и провоцируют в большей степени критические суждения о военном конфликте и его последствиях для России и российского общества.

Однако эта критика не трансформируется в антивоенную позицию. Наоборот, попытки поставить под сомнение целесообразность начала и продолжения войны активизируют нарративы ее оправдания, в той или иной степени близкие к официальным. Возможность стигматизации России в целом как агрессора и возложение на нее ответственности за военные преступления провоцируют провластную солидаризацию. Вместе с тем геополитический дискурс остается освоенным ими скорее на уровне клише и теряет актуальность, как только полемический контекст исчезает.

Позиции противников войны также меняются в условиях, когда она все более воспринимается в качестве неустранимой рамки существования. Исследователи выделяют среди них четыре типа: «интегрирующихся», «изоляционистов», «угнетенных» и «активистов», — отмечая, что общим трендом все же является поиск противниками точек соприкосновения и взаимодействия с окружающей их атмосферой принятия войны, который, однако, не превращает их в ее сторонников.

Противников и не-противников сближают и разъединяют сомнения в заявленных целях и оправданиях войны. Однако у противников они имеют форму отрефлексированного и аффектированного отторжения, в то время как у не-противников сдвинуты на периферию, а рефлексия по их поводу заблокирована установкой на аполитичность. Эти различия отражают различные стратегии и установки социализации, а потому оказываются непреодолимы. Противники войны (как, впрочем, и ее убежденные сторонники) склонны рассуждать о происходящем на уровне моральных и политических принципов, тогда как не-противники блокируют этот уровень обсуждения ссылками на аполитичность или набором аргументов официального дискурса.

О не-противниках войны и противоречивой системе их интерпретаций и оценок ее причин и последствий см. в первой части статьи: «Внутри большой „серой зоны“: не-противники войны между критикой и оправданием».

Об оставшихся в России противниках войны и типологии их социальных стратегий см. во второй части статьи: «Неуехавшие: противники войны между сопротивлением и адаптацией».

Не открывается ссылка? Читайте часть 1 здесь, часть 2 здесь

Главные материалы недели — в нашей email-рассылке

@rerussia_org

BY Re: Russia