ОБМЕН

Он говорит:
Азовское море — не море,
а кот наплакал.
Он не знает, что все моря
наплакали кошки.

Кстати, о кошках он говорит,
что эти пушистые черти непостоянны,
они часто меняют хозяев и имена,
и даже название —
будто недра (принадлежа всегда
кому-то другому).
Я говорю: что поделать,
кошки привязываются к дому.
А те, что бездомные,
только смотрят пристально в небо,
вылавливая в алмазах
созвездие рыб
или пялясь на птиц,
что над ними бритвенно пролетают.

Кстати, о птицах.
Он говорит, что их не хватает.

А я говорю: дружище мой,
я тебя отвезу в Карелию,
покажу тебе Рускеалу и Воттоваару,
покажу тебе озеро,
хлопающее глазами,
белые ночи, тонущие в бальзаме
бледным запястием волоокой девы.
Я говорю:
больше мёртвые не позвонят
и не спросят: где вы?
А если и спросят,
тогда я буду как рыба,
как бледная птица,
как драная кошка нем.

А он говорит:
вчера снова ездил в наряд,
отвёз в холодильник
двадцать два тела —
всё, что осталось от этих пидоров.
На обмен.

(2025)
#стихи

ЛИТПРОЦЕСС

Я птичка, я птичка —
что вижу, то и пою.
Я птичка, я птичка —
что вижу, то и бомблю.

Положил на поребрик зубы
(пардон, бордюр).
Смерть придёт за мной
только в футболочке от кутюр.
Ваша литература — дед,
что не шарит в лоре,
но мы будем везде,
как зумеры в триколоре.

За искусство быть настоящим
дерусь с собой и со всеми вами
на медузе или на ящике,
на окопе и в Ереване.
Ведь на деле я успокаиваюсь
только носом в её каре.
Как Пашенька Техник под ксанаксом
или Цой в ведре.

Потому что стихи — для бойцов,
у которых выжжено пол лица.
Стихи — для эскортниц,
выросших без отца.
Стихи — для принцесс
и для любящих дурачков.
А свой литпроцесс
засуньте себе в очко.

(2025)
#стихи

Столкнулся с тем, что люди интерпретировали последний текст как плевок в литературное сообщество — собственно, в литераторов, критиков, издателей и т.п. Довольно странно так думать, учитывая, что мне давно не шестнадцать (а жаль) и я не сумасшедший (на момент сегодняшнего утра). И странно, что приходится пояснять, но я поясню.

Это плевок не в литературное сообщество, а в антилитературное — в тех, кто литературу (и в частности поэзию, как самую нерациональную, а значит — свободноинтепретируемую её часть) пытается всячески «элитаризировать», заперев в наглухо непроницаемых сообществах, тусовках, кружках по интересам. И если некоторые молодые современные авторы застревают в тусовках неосознанно, просто стремясь к постоянному одобрению своего творчества, то есть и те, кто поэзию запирает абсолютно сознательно, преследуя собственные, как честолюбивые, так и вполне материальные интересы.

А поэзия тем временем не может существовать без непрерывного взаимодействия с внешним миром — с обществом, читателем, зрителем, страной, временем — приобретая новые формы и смыслы только в этом взаимодействии. Во взгляде человека напротив, который едет с тобой в метро. Поэзию нельзя запирать в банку, она там умрёт. Те, кто делают это, вне зависимости от своих мировоззрений и мотиваций — есть антилитературное сообщество. Ему и посвящён этот, собственно, антилитературный текст.

Всем спасибо, пойду поем.

#заметки

Важно также и то, что здесь чётко прослеживается деколониальная оптика. Определённая семантическая прозрачность, растворение в жизненном в условиях круговорота насилия по понятным причинам. Автор ищет новые способы существования, осознавая степень вины и ответственности. Деклассирование подобного с применением трансцендентного. Осцилирование травмы, перебирание тонких волос на пороге зала суда. Куб в кубе. Голубиный язык. Бытие вне и бытие вовнутрь. Сепарация матриархального. Телесность подавления. Деревья. Спинка стула. Лошадь. Поддержите ереванский балкон.

ЛЮТО

Люто время что ни станет —
то бывало и лютей.
Мой отец в Афганистане
убивал живых людей.

Что ни даль — то дальше дали.
Боже, выйти бы в проём.
Я кидал, меня кидали.
Что ж, простите, ё-моё.

К схожим нервам меня тянет,
рвёт неровно по струне.
Нож у первого в кармане,
у второго нож в спине.

Выплюнь приторную кашу,
режь, давай стране угля.
Повторится всё, как раньше:
треш, угар и сукабля.

Город, город над обрывом
триста лет в обед бухой.
Вторит, врёт, что так и было
чисто слепленной строкой.

Дело гиблое, но крепко
в шкуру вклеенный стою.
Береги от меня девку,
дуру бледную свою.

Защищай меня в начале
и подгадывай момент.
Я прощал, меня прощали.
Но бывало, что и нет.

Ноября синеет кожа,
прячусь — ищет по следам.
Завязал со всем, с чем можно
к двадцати восьми годам.

Он придёт, поймает в кадр,
как в кино — играй и ной.
Мой бескровный брат ноябрь,
страшный, злой, очередной.

Только что ни время люто,
что ни даль, что ни семья —
ничего не абсолютно,
всё закончится — и я

зная эту аксиому,
обучусь её ценить:
перетянет по живому
рану чувственная нить.

Шаг и шорох — скалься, осень.
Славься, стук сердечных бед.
Я большой, мне двадцать восемь —
я иду к тебе, к тебе.

(2019)
#стихи

Сегодня вечером читаю стихи на презентации книги Миши Позднякова. Очень зову.

03.06
20:00
Бар «Фогель»
наб. Фонтанки, 97

#афиша

Мы начинаем, а мой сет во втором отделении — так что успевайте.

ФЕНИКС

Легко и нежно —
первый способ поцелуя.
Ты — эта женщина в белье,
ни в чём, что кроме.
Ты путешествуешь по комнате,
танцуя.

На этаже,
куда приедут в чёрной форме
потом приедут в красной форме,
в синей форме,
и на этаж
укажут множественно пальцы —
где оголтелые, бессильные герои
вступают маршами в огонь —
и не боятся.

Ты знаешь как,
едва закончившись, начаться.
Бокал прозрачен.
В центре комнаты — секреты.
Ты — эта женщина.
Ты крошишься на части.
Ты засыпаешь с огоньком
от сигареты.

Теперь целуйся
с богом в брызжущее солнце.
Ты — эта женщина.
В постели, как на фреске.
Я не боюсь,
я только слышу, как смеётся
твоя душа, взбираясь вверх
по занавеске.

(2017)
#стихи

Помните, недавно я рассказывал, как решил проверить алгоритмы вк-клипов и потратил несколько дней, настраивая их так, чтобы у меня в реках были только танцующие девицы? Чтобы никаких стендаперов, инди-музыкантов, никакого сраного ММА и никаких патриотических духоподъёмных нарезок?

Я тогда ещё радовался, что у меня получилось — и, дескать, алгоритмы у вк всё-таки работают. Говорил, что надежда ещё не угасла.

Забудьте. Я бредил.
Оно необучаемое.
У меня там опять тупорылые стендаперы, чахлые музыканты, рамсящие друг на друга борцухи. Добавились ещё нарезки из голивудского сериала про Спартака. Всему этому я поставил во время эксперимента, наверное, дизлайков 800. Хуже вк-клипов только лента в запретограме. Ну, и рутьюб. Хотя, говорить о рутьюбе неловко, лучше просто сделать вид, что его не существует.

Видеоконтент — это ютуб.
Ну, и тик-ток.
Всё остальное выглядит просто как помойка.

#заметки

Так, теперь о важных вещах. Сосредоточтесь, вопрос серьёзный.

Вы меня разлюбите, если я побреюсь налысо?

НАУЧИТЕ МЕНЯ РОДИНУ ЛЮБИТЬ

Много сейчас везде разговоров и рассуждений о том, как именно надо Родину любить. Здорово, что широкая ноосфера вообще вспомнила о том, что любить её — в целом, дело хорошее, да и тому же, любить есть за что. И понятно, почему разговоры эти так распространены и так полифоничны — происходит выход из постсоветского идейного небытия, и окружавшую нас годами смысловую пустоту хочется быстро чем-то заполнить. К тому же, реальность (в ней идёт война) требует от людей решительных действий на всех направлениях, в том числе — в утверждении смыслов и горизонтов. Вещь это очень нужная, и происходящее сейчас на этом поле — успех. Если мы (как народ) вновь говорим о себе, как о субъекте, значит мы (как народ) вновь существуем. Значит, кризис может быть преодолён, страница истории перевёрнута для новой главы. А атомизация, ведущая лишь в непроглядное одиночество, может быть остановлена. В нашем случае это равносильно тому, чтобы остановить ад, уже разувшийся в прихожей.

Но здесь есть нюансы. На шумной улице вопли и ругань всегда слышнее признания в любви— и инфополе сейчас всё чаще выбрасывает на поверхность именно вопли.

Слышно, как кто-то постоянно говорит кому-то: ты любишь Родину неправильно, надо вот так-то и вот так-то, а если не так — то ты её и не любишь, а может и вовсе ей враг. Эти интонации есть и в интернетах, и в телевизорах. Есть и случаи, когда кто-то может позволить себе на полном серьёзе публично наречь врагами ту или иную, порой весомую количественно, часть собственного народа — по политическим, культурным или иным признакам, вплоть до стиля одежды. Поясни за шмот, парень, а то, может, ты враг России. Следование за подобными голосами ещё никого никогда не доводило до добра. Мы не исключение, мы в нашей культурной и социальной мозайке на пол-евразии — к подобным вещам очень уязвимы. Публично вражить кого-то из своих, хоть серьёзно, хоть для красного словца, вражить целые части собственного общества — это полное дно для любого спикера. Нам нужно быть внимательнее и чутче к себе (как к народу), особенно сейчас. Не рубить по себе даже словами — у нас и без этого есть куда и чего рубить.

Кстати. Любопытно, что, как правило, самые радикальные и громкие клеймения, проклятия, а также наиболее подробные инструкции к патриотизму — звучат от определённых людей. Это либо те, кто здесь не родился и не вырос (а приехал недавно — и сразу принялся учить людей быть в России русскими). Либо те, кто здесь живёт и работает, но параллельно имеет ещё иные гражданства/подданства. Либо те, кто вообще уехал и учит удалённо, при этом весьма редко связывая собственное будущее с Россией и её обществом. Эти, конечно, самые забавные.

Ни на кого из этих трёх групп, если что, не прыгаю, пальцем не показываю, не обобщаю. У России нет границ, и т.п. Исключения из этого моего наблюдения есть. Но и совпадений множество.

В этом всём хочется пожелать всем нам побольше конструктива и поменьше грызни. Чтобы в информационных турбинах меньше было обидок, пустопорожних рассуждений кто виноват и прочего сэлфхарма. И больше всяческого созидания.

Это ведь как с «разговорами о важном» в школах: хорошо, что они есть (только вот кто выдумал это название?) — и там при желании можно рассказать много нужного и интересного о Родине. Но научить любить — нельзя ни за какой партой, ни с одного новостного экрана. Тем более, любить определённым образом, «как-то так, а не иначе». Эта цель вообще невыполнима — сама постановка её ошибочна.

Смею надеяться, что у нынешнего государства такой цели не было и нет, а подобные перлы про «врагов народа» — просто артхаусное творчество отдельных личностей. Непонятно, правда, почему государство позволяет нести подобную отсебятину из своих рупоров — а не просит людей вещать её в свои авторские телеграм-каналы или на кухне бутылочке коньяка.

Рецепт любви к России нельзя внести в ГОСТ, он не поместится в агитку, не влезет на билборд. Это куда более тонкая вещь, глубинная область чувствования — за пределами политики, идеологии и даже рациональности. Ближе к тексту стиха, чем к тексту закона.

Ближайшие десять дней проведу в Петрозаводске в компании одного очень красивого кота и одной очень большой книги. В это сложно поверить, и я сам в это до конца не верю — но, кажется, это… отпуск.

Нормальные люди вроде так это называли. Помню, говорил кто-то.

#заметки

Просто в последний раз то, что принято называть отпуском, было у меня в августе 2018 года. А с этого момента проводить время, вообще не заглядывая в расписание дел, я мог себе позволить только в первые дни новогодних праздников, примерно с 1 по 5 января.

Так что сейчас нахожусь в лёгком недоумении. Хожу по квартире. Покормил кота. Попил воды. Что там ещё люди в отпуске делают?

#заметки

КАК УХОДЯТ ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ

(памяти Инны Тепловой)


Вообще, очень по-разному.

Кто-то уходит прям по-взрослому — осознав и отрефлексировав свой авторский предел — просто завершает карьеру, как спортсмен, продав финальную книгу. Это редкие случаи, всегда вызывающие уважение: на такое мало кто способен. Возвращаются они крайне редко.

Кто-то уходит по-юношески — ощутив вдруг потерю чувственного контакта с миром, которую не может преодолеть. Такие обычно исчезают тихо, «на неопределённый срок», без какой-либо поставленной точки — и живут с интересом свою другую жизнь. Возвращаются тоже редко, но несколько чаще, чем первые.

Кто-то уходит по-подростковому — внешне очень драматично, но изнутри действительно искренне и сильно переживая. Откатывая последний тур и рвя зал на последнем концерте. Очень вероятно при этом, что последними они не будут: эти ребята возвращаются значительно чаще вторых и первых.

Кто-то уходит по-детски — просто вдруг потеряв интерес и вообще особо не рефлексируя его безболезненную потерю. Просто увлекаются чем-то другим. Таким, как правило, проще всех — они смогут вернуться точно так же, как ушли, в любой момент, ровно на то же место. Стоит ли им это делать — большой вопрос, ломать голову над которым они, разумеется, тоже не будут. Периодически возвращаются, примерно как подростки. А выглядят, кстати, обычно счастливее всех вместе взятых.

Кто-то уходит из движа будто бы в отпуск, или же по-другому можно сказать — «садится из него в танк». Это когда уход обусловлен обстоятельствами, а не волей автора: в каких-то обстоятельствах творить он не может или не хочет. Обстоятельства могут быть какие угодно: от маленького ребёнка до посадки в тюрьму, от болезни и учёбы до эмиграции и войны. Обстоятельства работают всех авторов абсолютно индивидуально, и реакции вызывают тоже разные — но в частности, могут быть причиной ухода в «отпуск». Чтобы он закончился, надо чтобы перестало действовать обстоятельство, или чтобы автор к нему адаптировался — и смог вылезти назад из своего танка. Возвращаемость таких авторов сложно измерить — слишком много переменных.

И есть ещё один вариант. Из него вернуться нельзя.

В саму литературу может и можно вернуться из смерти. Но в движ — нельзя (ненавижу слово литпроцесс), стихи написать нельзя, прийти почитать их нельзя. Нельзя приехать на фестиваль, выпить вместе по глотку, поболтать о чём-то, о чём-то договориться, и тут же забыть это всё как мелочь — ведь времени ещё много, свидимся-сделаем как-нибудь, куда оно денется всё.

Куда оно денется.

Именно об эту мысль потом и спотыкаешься, как будто попавшись в собственный капкан, как будто о корягу какую-то чёртову идиотскую — и откуда она взялась здесь. Откуда она взялась здесь опять.

Инне было 38.
Мы что-то планировали.

#заметки

У нас сейчас так важно принимать сторону в каждой новой войне. И в каждой новой войне у нас будто бы есть потенциальные братушки, за которых непременно нужно топить правильному гражданину. И братушки эти ещё каждые двадцать лет меняются. А иногда и каждый год.

Вот только правда в том, что у никаких братушек у нас нет и никогда не будет.

Ещё в таких случаях, если вы хороший и совестливый, нужно непременно заломать руки, закатить глаза и выдать дежурную пацифистскую общечеловеческую патетику.

Ты за кого, за Иран или за Израиль? За армян или за азеров? За бибу или за бобу? Это идиотия. Я за Россию — если воюет Россия. Когда воюют другие, мне плевать. Если вы тысячу лет не можете договориться — плевать. Убейте уже друг друга и дайте обычным людям по обе стороны зон надоя ваших семитских ОПГ нормально жить.

В тысячелетнем арабо-израильском конфликте меня беспокоит судьба пары близких, которые всё это в гробу видали, но сидят щас по убежищам. Вот с ними пусть всё будет нормально. А эти — пусть глотки друг другу перережут и горят, согласно своей вере, каждый в своём аду. Плевать. У меня есть сограждане и есть близкие, чтобы переживать. И нет ничего более жалкого, чем пацифистское блеяние в горящем мире.

#заметки