Мне кажется это фантазией младенца: я буду какать, а мама меня мыть и радоваться, я буду орать, вести себя как угодно — а мама меня ласкать, я просто у мамы буду — и она меня будет любить такой, какой я есть без границ и обязательств с моей стороны: ведь только она мне должна. И даже у младенца эта мечта не осуществляется —мама может не откликаться, уставать и раздражаться, а в какой-то момент не разрешает царапатся, драться и кусать грудь, не восхищаться тем, что я покакал. Но мы часто все равно оказывамся в исступленной фантазии о таком рае и блаженстве.
Мать не любит безусловно просто потому что этот ребенок «выполняет» важное условие — он ее. Он создан ее телом, выкормлен ее молоком. Соседского младенца мы не любим — потому что он не наш. Что-то чуть более по ощущению близкое к безусловной любви — детская любовь к родителю. Ребенок не знает, что родитель что-то плохо делает, что можно по-другому. У его любви тоже есть условие — вы его родили (воспитали). Но тут тоже, знаете ли, есть еще понимание того, что детская привязанность — это механизм выживания. Если детеныш хорошо развитого животного не привязан к матери/отцу, то он не выживет. Ребенок не выбирает быть привязанным вообще, не выбирает к кому привязываться, главное — выжить. Поэтому большой вопрос — любовь ли это в высоком понимании. Но это сугубо мое личное размышление.
Эта сторона вопроса — она поверхностная, наружняя. Мы понимаем, что в норме никто не будет нас любить безгранично: я могу делать что хочу, ничего не давать, плевать на тебя, не учитывать твое мнение, чувства и состояния. В отношениях я выполняю какие-то функции и роли, о которых мы договорились — это ок. Отношения — взаимообмен.
И
Есть другая сторона, она находится чуть глубже: это сторона уже любви. Когда присутствует только одна часть, функциональная, когда я опираюсь только на внешнее в партнере — тогда я не буду чувствовать настоящее удовлетворение в отношениях. А ведь это очень приятные ощущения — когда меня видят, мое внутреннее, прикрытое, нежное — и уважают это, смотрят на меня, условно настоящего, хорошо и чутко, когда мне безопасно быть рядом с тобой разным: уязвимым, слабым, немогущим, ошибающимся. Тебе может это не всегда нравится, но ты остаешься со мной и продолжаешь меня любить. Когда мы воспринимаем друг друга как живых людей, базово хороших, отличных от нас — это и есть ощущение эмоциональной близости.
Когда я говорю, что перестану тебя любить, если ты не будешь выполнять функции, когда я отношусь к тебе как к стиральной машинке, как к вещи, как к способу удовлетворения своих потребностей, а не как к человеку, живому и чувствующему — мы имеем дело с объектными, «вещными» отношениями.
И это проявления нарциссического, когда я — функция, люди рядом — функции. И любить меня будут только за то, как я выгляжу и выполняю свой функционал. Я — вещь. Ты — вещь. Ты «сломалась» — и я тебя больше люблю.
И в нарциссически, объектно организованных отношениях не возникает:
Дорогая, что с тобой происходит, как ты вообще, чем тебе помочь — когда партнер вдруг начинаешь много есть Дорогой, что произошло, как ты себя чувствуешь, здоров ли ты, — когда партнер вдруг демонстрирует признаки депрессии.
К слову, люди в ментально удовлетворительном состоянии и живущие достаточно хорошую и «питательную» для себя жизнь не доходят до значительного ожирения и не прирастают намертво к дивану. До значительной худобы, тоже, конечно, не доходит.
Вместо этого возникает нарциссическая ярость — как малыш, чувствующий себя всемогущим и управляющий матерью — бьет мать, стенку, себя, чтобы все было так, как нравится ему. В таких отношениях люди нарциссически расширяются: мой партнер хорош = хороша я. Мой партнер визуально не соответствует тому, за что меня похвалят — я тоже не ок. И это надо срочно исправлять, ведь от этого зависит моя самооценка.
Вообще, ожидать, что на протяжении долгих лет близкие будут одинаково успешны и привлекательны — очень сомнительно.
Мне кажется это фантазией младенца: я буду какать, а мама меня мыть и радоваться, я буду орать, вести себя как угодно — а мама меня ласкать, я просто у мамы буду — и она меня будет любить такой, какой я есть без границ и обязательств с моей стороны: ведь только она мне должна. И даже у младенца эта мечта не осуществляется —мама может не откликаться, уставать и раздражаться, а в какой-то момент не разрешает царапатся, драться и кусать грудь, не восхищаться тем, что я покакал. Но мы часто все равно оказывамся в исступленной фантазии о таком рае и блаженстве.
Мать не любит безусловно просто потому что этот ребенок «выполняет» важное условие — он ее. Он создан ее телом, выкормлен ее молоком. Соседского младенца мы не любим — потому что он не наш. Что-то чуть более по ощущению близкое к безусловной любви — детская любовь к родителю. Ребенок не знает, что родитель что-то плохо делает, что можно по-другому. У его любви тоже есть условие — вы его родили (воспитали). Но тут тоже, знаете ли, есть еще понимание того, что детская привязанность — это механизм выживания. Если детеныш хорошо развитого животного не привязан к матери/отцу, то он не выживет. Ребенок не выбирает быть привязанным вообще, не выбирает к кому привязываться, главное — выжить. Поэтому большой вопрос — любовь ли это в высоком понимании. Но это сугубо мое личное размышление.
Эта сторона вопроса — она поверхностная, наружняя. Мы понимаем, что в норме никто не будет нас любить безгранично: я могу делать что хочу, ничего не давать, плевать на тебя, не учитывать твое мнение, чувства и состояния. В отношениях я выполняю какие-то функции и роли, о которых мы договорились — это ок. Отношения — взаимообмен.
И
Есть другая сторона, она находится чуть глубже: это сторона уже любви. Когда присутствует только одна часть, функциональная, когда я опираюсь только на внешнее в партнере — тогда я не буду чувствовать настоящее удовлетворение в отношениях. А ведь это очень приятные ощущения — когда меня видят, мое внутреннее, прикрытое, нежное — и уважают это, смотрят на меня, условно настоящего, хорошо и чутко, когда мне безопасно быть рядом с тобой разным: уязвимым, слабым, немогущим, ошибающимся. Тебе может это не всегда нравится, но ты остаешься со мной и продолжаешь меня любить. Когда мы воспринимаем друг друга как живых людей, базово хороших, отличных от нас — это и есть ощущение эмоциональной близости.
Когда я говорю, что перестану тебя любить, если ты не будешь выполнять функции, когда я отношусь к тебе как к стиральной машинке, как к вещи, как к способу удовлетворения своих потребностей, а не как к человеку, живому и чувствующему — мы имеем дело с объектными, «вещными» отношениями.
И это проявления нарциссического, когда я — функция, люди рядом — функции. И любить меня будут только за то, как я выгляжу и выполняю свой функционал. Я — вещь. Ты — вещь. Ты «сломалась» — и я тебя больше люблю.
И в нарциссически, объектно организованных отношениях не возникает:
Дорогая, что с тобой происходит, как ты вообще, чем тебе помочь — когда партнер вдруг начинаешь много есть Дорогой, что произошло, как ты себя чувствуешь, здоров ли ты, — когда партнер вдруг демонстрирует признаки депрессии.
К слову, люди в ментально удовлетворительном состоянии и живущие достаточно хорошую и «питательную» для себя жизнь не доходят до значительного ожирения и не прирастают намертво к дивану. До значительной худобы, тоже, конечно, не доходит.
Вместо этого возникает нарциссическая ярость — как малыш, чувствующий себя всемогущим и управляющий матерью — бьет мать, стенку, себя, чтобы все было так, как нравится ему. В таких отношениях люди нарциссически расширяются: мой партнер хорош = хороша я. Мой партнер визуально не соответствует тому, за что меня похвалят — я тоже не ок. И это надо срочно исправлять, ведь от этого зависит моя самооценка.
Вообще, ожидать, что на протяжении долгих лет близкие будут одинаково успешны и привлекательны — очень сомнительно.
BY Спокойно есть и жить
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Telegram users are able to send files of any type up to 2GB each and access them from any device, with no limit on cloud storage, which has made downloading files more popular on the platform. This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children. The news also helped traders look past another report showing decades-high inflation and shake off some of the volatility from recent sessions. The Bureau of Labor Statistics' February Consumer Price Index (CPI) this week showed another surge in prices even before Russia escalated its attacks in Ukraine. The headline CPI — soaring 7.9% over last year — underscored the sticky inflationary pressures reverberating across the U.S. economy, with everything from groceries to rents and airline fares getting more expensive for everyday consumers. And indeed, volatility has been a hallmark of the market environment so far in 2022, with the S&P 500 still down more than 10% for the year-to-date after first sliding into a correction last month. The CBOE Volatility Index, or VIX, has held at a lofty level of more than 30. Ukrainian President Volodymyr Zelensky said in a video message on Tuesday that Ukrainian forces "destroy the invaders wherever we can."
from hk
