«Он – за нас». Он и был – за всех, за нас любых кровей, любых культур, любых слогов, но за нас – живущих вместе, не разобщенных. Чтобы никто не мог нас разделить, разбить, вывести друг на друга. Полтава прощалась с ним три дня. «Двери нашего дома стояли настежь с утра до ночи. Не было ни распорядителей, ни почетного караула, никто не направлял движения непрерывного людского потока. Но тишина и порядок не нарушались».

Не нарушим и мы тишины. Будем за нас, за тех, кто соединен человечностью. За тех, кто столетиями жил вместе, рядом на огромном пространстве. За тех, у кого общий язык – рациональность, гуманизм, ясность, честные знания. И когда у Короленко искривленный, искореженный человек говорит: «Человек создан для счастья, как птица для полета» («Парадокс»), это – о нас с вами. Да, искорежены, да, разделены, да, измучены – но созданы для счастья, общего для всех. Для тишины, для нормальности, для спокойной жизни наших семей на пространстве, которое соединено дорогами, а не стенами.

В нашем канале острейшая дискуссия - о "природе" российского народа, о том, как она определяет будущее. Сначала я приведу мнение моего оппонента, известного ученого и публициста, затем свой ответ. Все это крайне важно для того, что будет с нами. Это long read, но наберитесь, пожалуйста, терпения. Итак, мнение моего оппонента (Andrey Zao): "Постараюсь, как можно короче, обозначить суть двух несовместимых воззрений. Не касаясь частностей, которые могут отличать позиции и внутри каждого из направлений.
1. Россия, при всех ее особенностях и проблемах, пройдет путем трансформации (через реформы) в правовое общество (у ЯММ - это "социальное государство") и в этом плане не будет принципиально отличаться от стран с конституционной демократией. Российский народ не несет в себе никаких качеств, делающих эту трансформацию невозможной, но для этого реформаторам надо ... (далее идет набор всем известных мер, обращенных на пользу масс).
2. Россия на протяжении сотен лет воспроизводит в историческом времени ледаший в ее основании самодержавно-властесобственнический общественный порядок ("Русскую матрицу" и т.п.) при всех его модификациях в ответ вызовы времени. Народ не есть некая отдельная от этого порядка субстанция, которую угнетает деспотическое государство, а, напротив, органически вписывается в этот порядок и, более того, является в силу собственных культурных качеств его носителем, низовой базой (социальной почвой, если угодно). В результате он противостоит продвижению к глубоко чуждому его культуре правовому порядку на каждой исторической развилке. И это ставит непреодолимый барьер на пути эволюционного преобразования России в свою противоположность, в альтернативную ее природе соцальную организацию.

Сторонники первой позиции многочисленнее и, главное, популярнее в среде рефлексирующей интеллектуальной публики. Еще бы! Они - свет, дарящий надежду. Плюс дающие возможность некоторым избранным интеллектуалам представить себя грядущими политическими или идейными лидерами прогресса.
Сторонники второй позиции (их почему-то называют русофобами, хотя, в сущности, их следовало бы называть мизрусами, по аналогии с мизантропами) не видят смысла менять то, что изменить невозможно. Массы упорно, из раза в раз выбирают то, что они выбирают в соответствии с укорененным в них социальным генотипом (политической культурой). Отсюда лозунг мизрусов "не мечи бисер перед свиньями". А постарйся обезопасить собственную личность от такой социальной среды.

Сторонники первой позиции раз за разом проваливаются с прогнозами, но их любят как социальных успокоителей и оптимистов. "Все хорошо, прекрасная маркиза..." И в академической среде они вновь и вновь толкают свои обанкротившиеся теории. "В этот раз все будет по-другому... В прошлый раз чего-то там недосмторели...".
Сторонники второй линии дают более-менее точные мрачные прогнозы. И за это их отвергают не только в общественном дискурсе, но часто и в академической среде. В последней им кричат: "Не научно!" (как будто непрерывно опровергаемые ходом реальных событий теории модернизации и им подобные глубоко научны).

В России народ счастлив. По только что опубликованному исследованию ВЦИОМа 79% счастливы вполне или более счастливы, чем нет. И тут уж не скажешь, что люди боятся отвечать правдиво и все это "нарисовал" продажный ВЦИОМ. За ответ "не счастлив" пока статьи УК РФ не предусмотрено. Так что скромный совет: оставьте народ жить вместе с его счастьем. Пусть он получит его сполна. Отойдите в сторону на безопасное расстояние и наблюдайте (если любопытно)." А теперь моя точка зрения, мои возражения: Уважаемый Andrey Zao, может быть, вместо позиции "народ не тот" (я ее принципиально опровергаю, книгу написал на эту тему - именно опровергающую ("Краткая история российских стрессов)), поставить другой вопрос: почему каждый раз, когда открывается окно возможностей, реформаторы - не те, команда реформаторов - не та (кроме, конечно, команды Александра II). Почему интеллигенция и чиновничество, вместе с "бизнесом" / технократы, раз за разом не выдвигают команды технократов, действующих в пользу народа, а все происходит как раз наоборот, или даже в силу эволюции самой команды. Не стоит ли воздействие, оказываемое сверхцентрализованным государством относить, прежде всего, не к народу, а к командам реформаторов, которые вырастают как раз иэ этого государства, из среды, питаемой этим государством, или из крайностей, чтобы противостоять этому государству. Когда предметом действия команд реформаторов становится не действительное улучшение положения народа, а уничтожение государства, а по смыслу происходящего замена его подобным, причем в крайних, жесточайших формах, исходя из самых крайних идеологий. Ваш пункт 2 хорошо ложится как раз в механику жизни и деятельности именно таких "команд реформаторов". Может быть, всем нам стоит посмотреть на себя в зеркало и, прежде чем, говорить, что народ не тот, сказать себе, что это мы - не те. А российский народ? Адаптивен, рационально ведет себя по принципу "беги, замри, сражайся", при первой же возможности пытается вырваться на свободу (1905, 1917, 1918 - черные переделы), 1920 (Кронштадтское восстание), 1989 - 1991 (миллионные толпы в Москве и Петербурге)

Как бы поговорить с Чеховым? Спросить его, но так, чтобы все ответы были его лично, его собственными словами? Нет ничего проще! Есть его письма, значит, прямая речь – вот он и ответит сам на всё, что мы спросим.
Сначала вопрос самый сложный для каждого из нас:
- Дорогой А.П., каким Вы видите мир?
А. П. (печально): «Мир «кишит негодяями и негодяйками»... Человеческая природа несовершенна…» (2, 11). «Жизнь – сумрак» (2, 90). Но «я не знаю ни одного основания, в силу которого было бы полезно и уместно изображать действительность непременно в наихудшем ее виде» (2, 113) (в скобках – том и стр. из полного собрания писем Чехова, 1970-е – 1980-е гг.).
- Значит, не всё лишь сумрак и печаль? Не все пропало? Счастье бытия – есть? Чем-то Вы ведь довольны?
А. П. (улыбаясь): «Я доволен по самое горло, сыт и очарован до такой степени, что ничего больше не хочу и не обиделся бы, если бы трахнул меня паралич или унесла на тот свет дизентерия. Могу сказать: пожил! ...Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне. Какие бабочки, букашки, какие мушки, таракашки! (4, 143). «Цейлон — место, где был рай. Здесь в раю я сделал больше 100 верст по железной дороге и по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами» (4, 140). «Если в царстве небесном солнце заходит так же хорошо, как в Бенгальском заливе, то, смею Вас уверить, царство небесное очень хорошая штука» (4, 147).
- Понятно, счастье искать – на Цейлоне, нынешней Шри-Ланке! И – в Бенгальском заливе! Все – на Цейлон! А как же российская земля? На ней-то – есть счастье? Вы ведь сами пишете: «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!» (4, 82).
А. П. (кивает): «Я в Амур влюблен; охотно бы пожил на нем года два. И красиво, и просторно, и свободно, и тепло. Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России» (4, 127).
- Да что Вы? А еще?
«Погода в Петербурге великолепная. Солнце светит вовсю, снега нет, и мороз слегка щиплет за щеки. Сейчас я гулял по Невскому. Всё удивительно жизнерадостно, и когда глядишь на розовые лица, мундиры, кареты, дамские шляпки, то кажется, что на этом свете нет горя» (4,195 - 196).
- Свободно и тепло! Нет горя! Любовь – Амур! В Петербурге всё удивительно жизнерадостно! А как же жизнь – сумрак? Как-то теряешь ориентиры. Куда плыть-то?
А. П. (со спокойствием): «Давно уже известно, а именно, что осмысленная жизнь без определенного мировоззрения — не жизнь, а тягота, ужас» (3, 80).
- Согласны. Подтверждаем. Что еще?
А. П.: «Человек должен постоянно, если не вылезать, то выглядывать из своей раковины, и должен он мудрствовать всю свою жизнь, иначе то уже будет не жизнь, а житие» (9, 216).
- С этим трудно спорить. Всю жизнь думать, меняться, совершать душевные перевороты.
А. П. (раздумывая вслух): «Пишут, «что не следует манить человека всякими благами, которых он никогда не получит... «цени то, что есть», и… вся наша беда в том, что мы все ищем каких-то высших и отдаленных целей… Это философия отчаяния. Кто искренно думает, что высшие и отдаленные цели человеку нужны так же мало, как корове, что в этих целях «вся наша беда», тому остается кушать, пить, спать или, когда это надоест, разбежаться и хватить лбом об угол сундука» (5,138).
- Не будем лбом об угол сундука. Это - больно! Ищем высшие и отдаленные цели! Впрочем, какие? Ради чего жить?

А. П. (не торопясь): «Писатели, которых мы называем вечными или просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий… признак: они куда-то идут и Вас зовут туда же, и Вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель.... У одних, смотря по калибру, цели ближайшие — крепостное право, освобождение родины, политика, красота или просто водка, как у Дениса Давыдова, у других цели отдаленные — бог, загробная жизнь, счастье человечества и т. п. Лучшие из них реальны и пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет Вас. А мы? Мы! … У нас нет ни ближайших, ни отдаленных целей, и в нашей душе хоть шаром покати. Политики у нас нет, в революцию мы не верим, бога нет, привидений не боимся, а я лично даже смерти и слепоты не боюсь» (5, 133).
- Вы говорите, что у большинства нет отдаленных целей? Что-то в них не так?
А. П. (иронически): «Хорош божий свет. Одно только не хорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм! Пьяный, истасканный забулдыга муж любит свою жену и детей, но что толку от этой любви? Мы, говорят в газетах, любим нашу великую родину, но в чем выражается эта любовь? Вместо знаний — нахальство и самомнение паче меры, вместо труда — лень и свинство, справедливости нет, понятие о чести не идет дальше «чести мундира», мундира, который служит обыденным украшением наших скамей для подсудимых. Работать надо, а всё остальное к чёрту!» (4, 140).
- Работать! А всё остальное – к чёрту? Так и сейчас многие говорят. Но все-таки вернитесь, пожалуйста, к целям! Как жить? Даже понятия о нравственности – разные.
А.П. (пожимает плечами): «Нет ни низших, ни высших, ни средних нравственностей, а есть только одна, а именно та, которая дала нам во время оно Иисуса Христа и которая теперь… мешает красть, оскорблять, лгать и проч. Я… во всю мою жизнь, если верить покою своей совести, ни словом, ни делом, ни помышлением… не пожелал жены ближнего моего, ни раба его, ни вола его, ни всякого скота его, не крал, не лицемерил, не льстил сильным и не искал у них, не шантажировал и не жил на содержании... Ни подвигов, ни подлостей — такой же я, как большинство» (4, 44 - 45).
- Позвольте подвести черту под тем, что Вы сегодня сказали. Должны быть свои идеи, высокие цели. Хоть какие-то, без них никак. Нужно работать. В работе наша высшая связь с обществом. Жить по-евангельски. Со всем этим трудно спорить, но как это скучно! Полетать не хочется?
А.П. (усмехается): «Душа моя просится вширь и ввысь, но поневоле приходится вести жизнь узенькую, ушедшую в сволочные рубли и копейки» (5,78).
- Подождите! Рубли? Что называется, приехали!
А.П. (перебивает): «Я того мнения, что истинное счастье невозможно без праздности. Мой идеал: быть праздным и любить полную девушку. Для меня высшее наслаждение — ходить или сидеть и ничего не делать; любимое мое занятие — собирать то, что не нужно (листки, солому и проч.), и делать бесполезное» (5, 281).
(Насмешливо). «Я думаю, что близость к природе и праздность составляют необходимые элементы счастья, без них оно невозможно» (5, 296).
-Добрейший А.П., Вы нас запутали. И высокое, и низкое, и полезное, и бесполезное, и общественный долг, работать надо, и праздность, ничего не делать. Рубли! К тому же жизнь – и сумрак, а в ней - восторг. Как всё это соединить одному человеку?
А.П. (отмахиваясь): «Я не знаю, почему нельзя гнаться за двумя зайцами даже в буквальном значении этих слов? Были бы гончие, а гнаться можно» (2, 326).
- Мы, значит, гончие. Гнаться за всем, что любишь, и желательно – за всем сразу? Были бы силы… Тогда прощайте, идем гнаться! А что-нибудь пожелать?
А.П. (улыбаясь): «Желаю Вам двести тысяч дохода в неделю. А главное, желаю того, что Вы забыли пожелать мне… —желания жить… Слушайте звон и наслаждайтесь жизнью, как говорится, вовсю» (6, 260).
- Вот в этом месте, поподробнее, пожалуйста!

А.П.: «Тянет к морю адски. Пожить в Ялте или Феодосии одну неделю для меня было бы истинным наслаждением. Дома хорошо, но на пароходе, кажется, было бы в 1000 раз лучше. Свободы хочется и денег. Сидеть бы на палубе, трескать вино и беседовать о литературе, а вечером дамы…» (5, 218).
-Искушаете… А что бы еще пожелали? Именно нам?
А.П. (еще раз улыбнулся): «Будьте здоровы. Дай Вам Бог хорошего аппетита, покойного сна и кучу денег» (3,65).
- Да, так Вы заканчивали свои знаменитые письма! А еще?
«Да хранят Вас небо, солнце, луна и звезды» (5, 164). «Будьте хранимы Господом Богом и всеми его силами небесными» (4, 59).
Ваш А. Чехов.
И подпись – с большим крысиным хвостиком (так он ее называл).
Что ж, может быть, это – главное. Имейте высокие цели – и кучу денег. Будьте здоровы. И будьте хранимы. И еще – наслаждайтесь!

Это мой новый очерк в "Неделе"

На сильнейшее движение в России "Да скифы - мы, не ваши - мы", на Западе должно было бы возникнуть свое движение: "Да- наши, наши. Вот потом, когда всё успокоится, опять будете нашими". Немцы стали полностью "своими" уже в середине 1950-х годов. Но нет, не возникает. И, может быть, не может возникнуть? Или никогда не возникнет? В системе опознавания "свои - чужие"?

А зря. Это дало бы огромную перспективу для тех, кто в будущем видел бы Россию открытой, спокойной, рыночной развитой экономикой, основанной на демократических институтах.

Как бы сделать так, чтобы эта идея - новой интеграции в будущем - появилась в западном публичном сознании? Хотя бы сначала в академических кругах? Ее ведь не было и в 1990-е -2000-е годы, еще до всего

Идеалисту не обязательно просыпаться в заваленной книгами темной комнатушке. Жил-был поэт Некрасов - коммерческий гений. Вот что написала его гражданская жена:
«Я слышала от самого Некрасова, как он бедствовал… в начале своего пребывания в Петербурге… спал на голом полу, подложив пальто под голову… На моих глазах произошло почти сказочное превращение в… жизни Некрасова… Многие завидовали… что у его квартиры стояли блестящие экипажи очень важных особ; его ужинами восхищались богачи – гастрономы; сам Некрасов бросал тысячи на свои прихоти, выписывал себе из Англии ружья и охотничьих собак» (Панаева).

Что это за чудо? Ответ прост. Значительные средства Некрасову доставляли его произведения, но, действительно, космические, колоссальные деньги приносила карточная игра. Перед нами великий картежник, тот, кто любит запредельные риски. «Я играю в карты; веду большую игру. В коммерческие игры я играю очень хорошо, так что вообще остаюсь в выигрыше. И пока играю только в коммерческие игры, у меня увеличиваются деньги. В это время я и употребляю много на надобности журнала» (Чернышевский).

А где же было поле денежных битв? Английский клуб в Петербурге. «Некрасов был человеком великих неукротимых страстей, которому был нужен головокружительный риск… Где было их искать в то время, да еще ему, связанному серьезным и благородным делом таких журналов, как «Современник» сначала и «Отечественные записки» потом? Отводом бунтующей, неукротимой силе и являлся… Английский клуб с целыми состояниями на зеленом сукне, с борцами на жизнь и на смерть кругом» (Немирович-Данченко).

Он даже от цензуры лечился картами: «За картами я еще притупляю мои нервы, а иначе они бы меня довели до нервного удара. Чувствуешь потребность писать стихи, но знаешь заранее, что никогда их не дозволят напечатать. Это такое состояние, как если бы у человека отрезали язык, и он лишился возможности говорить» (Панаева).

Карты, большая коммерческая игра, выигрыши – это был образ жизни. «В начале пятидесятых годов Некрасов стал ездить в Английский клуб раза два в неделю и очень счастливо играл в коммерческую игру… Часто из клуба Некрасов приезжал с гостями часов в 12 ночи, чтобы играть в карты… Иногда игра продолжалась с 12 часов ночи до 2 часов пополудни другого дня» (Панаева).

Счет шел на десятки тысяч. «Глупо бросать… когда мне везет такое дурацкое счастье». Вот его слова: «Пустяками окончилась у меня игра — тысяч сорок выиграл. Сначала был в выигрыше сто пятьдесят тысяч, да потом не повезло. Впрочем, завтра… может быть, верну эти деньги» (Панаева).

Что это такое? Прокламация карточной игры? Нам осуждать? Никак нет. Он знал себя, он был человеком сильных рисков, он играл там, где нужны были ум и расчет, он это делал в игре, а без нее мы, человечество, обойтись никак не можем. Вспомним профессиональный спорт, где сегодня ставки – миллионы. Это ведь и были миллионы «в наших деньгах»: тамошние сто тысяч рублей гораздо больше наших сегодняшних 100 миллионов.

Переведем-ка дух. Некрасов, демократ, почти что революционер, под цензурой, «Кому жить на Руси хорошо» – и Английский клуб в Петербурге, в высшем обществе, среди высоких чинов, в посиделках даже у себя дома, где велась многочасовая, на многие тысячи, днем и ночью коммерческая игра?

Лучше поклониться! Умению человека управлять собой, выбиться из ничего, завоевать свой капитал, удерживать журналы, рождавшие великую русскую литературу. Оставить наследство трем бывшим своим возлюбленным, одной – деньги, другой – доходы, а третьей - имение. Найти в своей любви к запредельным рискам источник высоких доходов и создать такую оригинальную денежную формулу своей жизни, что о ней вспоминают и через полтора с лишним века.

Поклонимся и пожелаем, чтобы каждый из нас – нет, не играл и не заигрывался – а просто нашел свою собственную денежную формулу, равную тем рискам и талантам, которые есть в каждом из нас.

Что не так во французах, если они обожествляют убийцу, считают его своим культурным достоянием? И он торжественно лежит в Париже в "красном порфире"/
Почти 22 года непрерывных войн, до 60 сражений. Сколько же людей убито? Не меньше миллиона здоровых молодых мужчин только во Франции. Еще один ответ – французских солдат и офицеров – 1,2 млн чел. Всего погибли в наполеоновских войнах – 3,1 млн, из почти всех европейских государств. Вот еще оценка: убиты в «европейских армиях» - около 3 млн, гражданских – примерно 1 млн. Избивались целые города.

А сколько людей, живых, теплых, единственных, потеряла Россия? Потери русских солдат и офицеров во всех наполеоновских войнах (убитых и умерших от ранений), с учетом санитарных потерь – 450 тыс. чел., в т. ч. 250 тыс. чел. в 1812 г. Все это без учета мирного населения. Вот «Ведомость о числе истребленных человеческих и скотских трупов по изгнании неприятеля из России». В ней 431 тысяча тех, кто был раньше людьми. На 20 апреля 1813 г. в одной только Смоленской губернии после войны «население сократилось на 60000 душ только мужского пола». «Города Смоленской губернии лежали в развалинах: Гжатск был выжжен начисто, в Смоленске, Вязьме, Духовщине осталась одна пятая – одна шестая зданий; в Красном, Поречье и Дорогобуже – около одной трети зданий».

«Кроме убитых и умерших от ран, было множество жертв гибельных условий жизни… Население, выгнанное из своих жилищ в поля и леса, на сырость и холод… питавшееся разным сырьем, постоянно недоедавшее и плохо прикрытое, должно было нередко платиться не только здоровьем, но и самой жизнью. Воздух и питьевая вода были буквально отравлены трупной заразой, и повальные болезни опустошали целые местности губернии. По городам и селениям бегали стаями волки и собаки, терзая трупы и разнося заразу».

Какая уж здесь великость деяний! Ни года без войны (1796 - 1815)! 20 лет непрерывных войн, в которых шаг за шагом Наполеон – хочется сказать, с маниакальной настойчивостью – раздвигал границы своей империи, поглощал народы, аннексировал государства, вбирая всю Европу. Каждый год должен был дать ему новый кусок.

«К 1811 г. французская империя с ее вассальными государствами насчитывала 71 млн чел. (из 172 млн, населявших Европу)». Вперед на Индию! Вот его прямая речь, если верить мемуарам: «Вообразите, что Москва взята, Россия повержена, царь усмирен или пал жертвой дворцового заговора, тогда можно основать новый, зависимый от Франции трон. И скажите, разве для великой французской армии… не открыт путь к Гангу, разве не достаточно одного туше французской шпаги, чтобы на всей территории Индии рухнула эта пирамида английского меркантилизма?»

Когда-нибудь эта ненасытность закончится? Бонапарт предлагал Павлу I (1800) и Александру I (1807 – 1808) проекты совместных военных экспедиций в Индию. А для чего египетская война 1798 – 1800 гг.? Чтобы создать плацдарм для похода в Индию. «Странствуя по египетским пустыням, он полушутя… высказывал… сожаление, что слишком поздно родился и уже никак не может, подобно Александру Македонскому, тоже завоевавшему Египет, провозгласить себя богом или божьим сыном… Европа мала и… настоящие великие дела совершать… лучше всего на Востоке».

Он грабил под лозунгом «война должна сама себя кормить». Итоги войн (октябрь 1806 г. – октябрь 1808 г.): контрибуции – 311,7 млн фр., налоги с вассальных территорий – 79,7 млн фр. Франция получила от Пруссии разных ресурсов на 600 млн фр. Расходы на Великую Армию – 212,9 млн фр., доходы – 248,5 млн фр. Отличная прибыль! Личное состояние Наполеона к 1812 г. – 300 млн фр. золотом. С учетом инфляции за 200 лет – многомиллиардные суммы.

У французов своя точка зрения на императора. Он модернизировал Францию. Всегда есть место безрассудной любви. Но упорство Наполеона в новых захватах, в новой крови – каждый год – наталкивают на мысль о том, что его постоянно сжигало маниакальное, безотчетное, неугасимое желание – найти новую жертву. Ни стыда, ни чувства вины, ни раскаяния - лишь огромное наслаждение от войны, самой по себе.

Уходя из Москвы в 1812 г., он дал приказ взорвать Кремль. Зачем? Приказ мстительный, бесполезный! «21 октября начались кремлевские взрывы, от которых в Москве затряслась земля. Взлетели на воздух здание Арсенала, часть кремлевской стены, начались пожары в Грановитой палате, в соборах, разрушены были частично Никольская башня и башни, выходящие в сторону реки, загорелись было соборы. Взрывы были такой страшной силы, что рушились степы построек не только в ограде Кремля, но и за Кремлем… Иван Великий уцелел случайно… Кремль и площадь возле Кремля после каждого взрыва долго оглашались воплями и стопами израненных, полузадавленных, насмерть перепуганных людей».

Что же это за человек? «Одного я бил, другого царапал, и все меня боялись. Больше всего приходилось от меня терпеть… брату… Я его бил и кусал». Угрюмый, замкнутый в малом возрасте, «быстро и надолго раздражался, не искал ни с кем сближения, смотрел на всех без почтения, без приязни и без сочувствия, очень в себе уверенный». Феноменальная память, «способен работать день и ночь», спал по 4 – 6 часов, жестокий, беспощадный – «полная бестрепетность и быстрая решимость, с которой Бонапарт пошел на такое до тех пор не употреблявшееся средство, как стрельба из пушек среди города в самую гущу толпы». Всегда готовый к насилию, «большие батальоны всегда правы».

И какой нарциссизм! «Подвластные мне народы Италии… должны помнить, что в одном моем мизинце больше ума, чем во всех их головах, вместе взятых».

«Низкорослый… никогда не отличавшийся физической силой, нервный, подверженный каким-то похожим на эпилепсию припадкам». А еще – судорогам, приступам бессознательного состояния, припадкам ярости, когда катался по полу, все бил и ломал. «Он порой впадал в обморочное или полуобморочное состояние». Во время сражений - «приступы непреодолимой сонливости». В 1810-х как будто стремился к смерти, замаскированному самоубийству, намеренно подставляя себя под огонь. Пытался покончить с собой, приняв яд (1814).

В то же время – создал сверхцентрализованное государство, все подчинил себе, гений, или, скорее, злой гений в тактике, стратегии и дипломатии. Объявил себя императором и сам возложил – во время пышнейшей коронации – корону себе на голову, выхватив ее из рук папы римского! Никому не отдал!
«Я хотел обеспечить за Францией господство над всем светом… Следовало призвать все население целиком к оружию».

Господство над всем светом? Все население к оружию? «Через три года я буду господином всего света» (1811). Зачем? «Он так… отождествил себя с Францией, что у него… было готово оправдание всему тому, что он делал; благо Франции, величие Франции, безопасность Франции». Франция – это я?

Фигуры, подобные Наполеону, возникали не один раз. Уверенный в своем величии, замыкающий все на себя эгоцентрист, присваивающий себе всю власть, одержимый только собой – и расходующий свой народ, как просто ресурс. Живущий в иллюзорном мире. «Он сам создавал себе иллюзии», «ни у одного человека разум и суждение не обманывались до такой степени, не были в такой мере доступны ошибке, не являлись в такой мере жертвой… воображения и собственной страсти».

Кажется, что он просто не мог иначе. Науке известен тип диктатора - «удачливого психопата». Или, еще хуже, социопата, скрывающегося под маской гения, человека из «черной триады» психологии – нарциссизм, маккиавелизм, психопатия. 200 лет после Наполеона дали много стран и много имен тех, кто тоже был наполеоном, но не в специально устроенном для этого месте, а в реальности. Они были, есть и будут. Тяга к власти, наслаждение от того, чтобы пригнуть, распять, ложное величие – в монументальности, в войнах и убийствах, слава – черная слава, все это по-прежнему живая ткань истории.

Россия получила от Наполеона сполна.

Из моей новой книги "Гуттаперчевый человек" (2-е, расширенное издание "Краткой истории российских стрессов")
Озон
https://www.ozon.ru/product/guttaperchevyy-chelovek-kratkaya-istoriya-rossiyskih-stressov-mirkin-yakov-moiseevich-1744851212/?from_sku=1725390161&oos_search=false
Литрес - электронная, аудио
https://www.litres.ru/book/yakov-mirkin-1078911/guttaperchevyy-chelovek-kratkaya-istoriya-rossiyskih-71118772/chitat-onlayn/?ysclid=m3v3175gxd44115288

Какие странные эти военные действия, перевернувшие наши души. Бей и торгуй. Доля российского газа в импорте газа Европейским Союзом выросла с 12% (2 кв. 2023 г.) до 18% (2 кв. 2024 г.). Более 20% импортируемых ЕС удобрений, 17% никеля - из России (Eurostat).
Чехия: 49% импортируемой нефти в 1 кв. 2024г. из России, 23% во 2 кв. 2024 г. Чехия, природный газ из России: 29% импорта в 1 кв. 2024 г., 23% во 2 кв. 2024 г. (CREA CSD, 14 October 2024)
Ничего подобного в мировой истории войн не было

Я все жду – когда растрескаются каменные поверхности тех, кого мы зовем «они», с их дурацкими кличками и телохранителями, и из-под них выглянут юношеские несерьезные лица щеголявших в джинсиках и завывавших что-то забубенное.
Вера Инбер. Засушенный листок российской словесности. Писатель- орденоносец. Три мужа.

Он – капитан, и родина его – Марсель.
Он обожает ссоры, шум и драки,
Он курит трубку, пьет крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки.

Это она. Знаменитый шансон. Лев Троцкий – ее дядя (двоюродный). Одесситка, первым браком – на улице Ришельевской. Парижанка. И это тоже она:

Мы Красной Пресне слово предоставим,
Продлим регламент Ленинским горам…

Дальше не хочу.
И снова она:

Собачье сердце устроено так:
Полюбило – значит, навек.
Был славный малый и не дурак
Ирландский сеттер Джек.

Или

Я радуюсь тому, что я одна,
Что я не влюблена и не любима,
Что не боюсь я солнцем быть палима
И стать смуглей кофейного зерна.

Двузначие. Человек, скрывающийся под другим человеком. Человек в скорлупе – и без. Вечная молодость, вечная изменчивость, вечная подвижность, вечная гибкость мысли – это не каменный футляр поэта-орденоносца, или темнейшего костюма-орденоносца, или темнейшей юбки-орденоносца, или всего того, что мы напяливаем на себя темноватого, будучи орденоносцами и строя серьезные лица на возвышениях, с которых вещаем.

Из моей книги "Открытая дверь"

Никогда не слышал такого крика. Крик стоит по всей Руси Великой: "Почему интеллигенция, либералы упустили власть?". "Почему это случилось - какой уже раз - и заменилось глупостями - в идеологии - и ужасами, если посмотреть вокруг?"
Ответом на этот вопрос является жизнь Павла Милюкова.

Она полна фантастических скоростей. Родился в один день с Вильгельмом II (1859). Не меньше 20 тыс. страниц сочинений. За 84 года (Москва – Экс-ле-Бен (Франция)) - 2 покушения реальных и 2 несостоявшихся, 13 языков (со счету сбиться), от турецкого до финского, не говоря уже о латыни и греческом, скрипач – большой любитель, 5 раз в тюрьме по политическим делам (Кресты, Бутырка, Шпалерная), муж 2-х жен, к которым относился с неизменной радостью и уважением, и, самое главное, известнейший политик, историк и публицист, громкая речь которого («Измена – или глупость?») в Государственной Думе стала точкой отсчета Февральской революции 1917 г.

Лидер парламентского большинства в 1916 г., который, казалось, может стать главой Временного правительства – но так и не стал, не избран, не назначен.

Казалось бы, а нам какое дело? Оставим всё историкам, пусть они раскапывают, кто есть Витте, кто – Столыпин, а кто - Родзянко или Милюков. Пусть они погружаются в сотни имен и мемуаров, извлекая из них свои диссертации. А нам-то что?

Что нам? Зависть. Господин Милюков, сын архитектора, дитя помещицы, тяжелой на руку, внук неудачливого золотодобытчика, всю жизнь собирал библиотеки, одну за другой, по всем толкучкам Европы. Книжник – это жизнь, полная приключений. А еще? Лекции в Чикагском университете и Карнеги-холле, почетный докторат в Кембридже. Жизнь, забитая политическими путешествиями, на пол-Европы + Америку, полная перемен и встреч с теми, кто управляет миром. Да он и сам управлял.

Жизнь, в которой – идеями и словом – он пытался всюду и везде защитить Россию, ее интересы, ее будущее, как ученый, политик и публицист. Соединить все политические силы и партии, мечтая о России свободной, спокойной, с равными правами для всех, о России конституционной, образованной, состоятельной – тоже для всех.

А что еще? Уроки, идеи, мифы? Не для обозрения, а для того, чтобы мы примерили их на самих себя? Да, конечно.
Линия времени. Историк, идеи для нас
1877 г. – начало 1900-х – Московский университет, историк, ученик Ключевского, магистр, приват-доцент. Оставил известнейшие книги: «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого» (1892), «Очерки по истории русской культуры» (1896 – 1903).
«Государственное хозяйство России»? У любых реформ, у любых решений, принимаемых властями, есть своя человеческая цена.

Пример – петровская модернизация, оставившая Россию с убылью населения и бюджета. Казалось бы, простая идея – оценивать то, что происходит в истории, именно с позиций российских семей, их достатка, их умножения или, напротив, сокращения – эта идея является фундаментальной, создает всем понятную канву истории.

Эта идея объединяет двух крупнейших российских историков, В. Ключевского и П. Милюкова – на все времена. Когда мы сегодня говорим «непопулярные, болезненные реформы», то забываем добавить, что таких реформ быть не должно. Любая реформа, за редким исключением хирургического вмешательства, чтобы спасти общество, должна быть ясным, понимаемым для всех механизмом роста, процветания, вести к тому, чтобы приращение сил народа чувствовалось не когда-нибудь, не как абстракция, а в короткое, обозримое время. Для таких реформ – абсолютный приоритет, именно ими должна быть наполнена жизнь такой развивающейся экономики, как Россия.

3 тома «Очерков по истории русской культуры»? Вот конспект: история пронизана закономерностями; они рождаются не только материальными / экономическими, но и духовными / психологическими факторами. Единица истории - «национальный организм», общество; у каждого из обществ – свои особенности; общества подвержены эволюции; их эволюция (ее этапы) схожа; «национальный организм» формируется окружающей средой, другими обществами, «великими личностями»; история России - синтез европейского и самобытного; крайности, уклон в ту или другую сторону – неверны; европеизация русской культуры – неизбежна; национальное самосознание – не выдумка, оно существует, развивается, меняется, имеет закономерности в изменениях.
«Самая коренная» черта русского национального характера – способность усваивать всевозможные черты любого национального типа.

Из православия нельзя выводить ни все достоинства, ни все недостатки русской жизни. И так далее – масса идей и их доказательств на почти 2 тысячах страниц. Мы и сегодня вокруг этих идей ожесточенно спорим. Эти споры – не абстрактны, тот или иной их исход составляет основу российской политики, нашего будущего.

Линия времени. Политик и журналист

Может ли академический ученый стать успешным политиком? Победителем? Интеллигент в полном смысле этого слова - управлять миром? Казалось бы, может. С начала 1900-х Павел Милюков, полностью отказавшись от карьеры ученого, пробирался к вершинам власти и к ноябрю - декабрю 1916 г. стал лидером Государственной Думы. В 1905 г. учреждал конституционно-демократическую партию («Партию Народной Свободы»), неизменно находясь в ее ЦК, был одним из ключевых ее идеологов и журналистов, председателем ЦК в 1915 – 1918 гг., депутатом III и IV Государственных дум, де-факто лидером фракции кадетов в Государственных думах всех созывов, руководителем парламентского большинства – блока партий в 1916 – начале 1917 гг., главредом кадетской газеты «Речь» (передовица за передовицей, речь за речью).

Мотался по заграницам, встречаясь с официозами, с лидерами партий, читал лекции в Чикагском университете рядом с Томашем Масариком, будущим президентом Чехословакии, публиковал книгу за книгой, на русском, на английском – всё о России, всем – о России. Ленин? «Я виделся с ним в 1903 году в Лондоне в его убогой келье».

Именно Милюков в ноябре 1916 г. в Государственной Думе произнес: «Во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся… настоящей ответственности правительства». И еще он сказал – действующее правительство доверия не заслуживает. Эта речь разошлась в миллионах экземпляров, «дала отмашку» Февральской революции вместе с голодом и холодом в Петербурге.

Это была вершина политической карьеры Милюкова, лидера 100-тысячной либеральной партии (города, средний класс) – а потом, шаг за шагом, закат. Не стал премьером во Временном правительстве. Министр иностранных дел, в мае 1917 г. вынужденная отставка (твердость в «войне до победносного конца»), поддержка в августе – сентябре Корнилова (спасение страны, твердая рука) и, наконец, метания в конце 1917-го между Петроградом, Крымом, Москвой и Доном, чтобы собрать хоть какую-то силу против большевиков.

После Октября был выдан ордер на его арест. 1918 г. – Киев, «за» немецкую оккупацию, «за» Скоропадского, за кого угодно, лишь бы сохранить российскую государственность без большевиков. Комитеты, заявления, речи, бессмысленность, и – эмиграция (Лондон – Париж, 1918).

Все кончено? Нет, конечно. Газета «Последние новости» в Париже (главред) + бурные общества эмигрантов + медленное, за 20 лет движение к поддержке СССР как нового воплощения российской государственности. Книги, сотни текстов. Человек, который пытался влиять на нас до самого своего последнего дня в марте 1943 г., когда еще успел насладиться победой под Сталинградом.

И все же вопрос. Почему Милюков, сильный, обаятельный человек, политик, пользовавшийся громким успехом, интеллигентный «до мозга костей», в конце концов сам назвал себя неудачником? «Не боюсь, что в итоге моя роль окажется преувеличенной, потому что это – роль побежденного, и единственное мое оправдание в том, что я не ответственен за поражение, мной предвиденное». Почему либералы (а кадеты – именно они) не смогли удержать власть в России? Почему российская интеллигенция не использовала свой шанс на политическую победу в 1917-м? И могла ли она вообще это сделать?

Что мешает интеллигенции удержать власть?

Первый ответ – схемы, мифы, жесткие представления о том, как всё должно быть устроено – только так, а не иначе. Неизменность схем, даже если они плохо ложатся на действительность, подрывают ее. «Я вообще был склонен к схематизму и стройности построений». У истории – «схематическое толкование», у исторического процесса – «философская схема». Как сказал как-то П.Б. Струве, «если бы политика была шахматной игрой и люди были деревянными фигурками, П.Н. Милюков был бы гениальным политиком».
Второй ответ – уверенность в том, что если дать народу правильные «институты», то жизнь наладится сама собой. Свобода, защита прав человека, всеобщее образование, широкий парламентаризм, ответственность властей, законность, честные суды, национальная автономия, открытые рынки. А дальше - народ сам себя устроит к лучшему, к росту, развитию, состоятельности.

В 1917 г. в России – голод и холод в центрах, изнурительная война. миллионы погибших. Что сказано в программе кадетов (Милюков – лидер)? Равенство прав, свобода совести, слова, собраний, неприкосновенность личности, верховенство закона, независимость суда, демократическая парламентарная республика, широкое местное самоуправление, национальная автономия, всеобщее начальное образование, 8-часовой рабочий день, защита прав рабочих и т.п.

Война? До победного конца! Земля? Частное владение в пределах трудовой / предельной нормы (за счет отчуждаемых государственных и «частновладельческих» земель). Экономика? Упорядочение бюджета, снижение косвенных налогов, рост прямых прогрессивных, налог на наследство, таможенные пошлины – стимулы.

Все это замечательно, но эта программа заведомо не могла соревноваться с простыми лозунгами большевиков, обращенными к желаниям народа.

Вот эти лозунги (сентябрь 1917 г.):

Власть Советам! «Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Из власти вычеркивается представительство имущих, средних классов. Только - «трудящиеся», власть – «нам»! Будет наша власть!

Мир народам! Немедленно предложить мир. Земля трудящимся! Конфискация помещичьих земель, передача их в заведование земельных комитетов. Борьба с голодом и разрухой! Национализация банков и важнейших отраслей. Взять под рабочий контроль производство и потребление в масштабе всего государства. Всё будет наше! Борьба с контрреволюцией помещиков и капиталистов! Арестовать ее главарей (Милюкова, Гучкова и т.д.). Распустить контрреволюционные союзы (Госдуму). Закрыть контрреволюционные газеты. Советы должны взять власть. Иначе – «неизбежность самой острой гражданской войны между буржуазией и пролетариатом». «За нами верная победа, ибо народ совсем уже близок к отчаянию, а мы даем всему народу верный выход».

В голод, холод и войну большевики обратились к самым простым инстинктам: не жди, бери себе, отними, возьми, отомсти. Наша земля, наши заводы, наши банки, наша власть. Не «их».

Такое не перебить правами человека и всеобщим начальным образованием. Не перепрыгнуть сложными формулами раздела земли. «Когда появились у наших врагов… - слова-шибболеты, зачаровавшие массы, и слова всё простые: мир, земля, право труда, классовая борьба, то нам нечего было им противопоставить. У нас отобрали наши слова: конституция, право, закон, для всех равный. Не было "конституции", пришла "революция"; "революция" была фактом, а "конституция" - только неосуществленным желанием ненавистного "класса". «На сложные рассуждения…большевики по-прежнему отвечали демагогическими призывами к примитивным инстинктам масс».

«Вся эта упрощенная проекция ленинских геометрических линий в политическую пустоту должна была… общедоступностью и абсолютной формой утверждений и требований гораздо сильнее подействовать на массы, нежели извилистые, полные благоразумных оговорок формулы…».

Всё так, но не только. Французский посол в России Морис Палеолог сказал в 1917-м: «Хорошие люди, эти Львовы, Гучковы, Милюковы: "серьезные, честные, разумные, незаинтересованные". Но ... "ни у кого из них нет политического кругозора, духа быстрой решительности, бесстрашия, дерзания, которых требует грозное положение!». "Нужен, по меньшей мере, Дантон!" Большевики такой решимостью обладали.

И все-таки еще раз – в чем неудача интеллигенции? Если вы строите «правильные институты», не выдвигая пунктом №1 интересы народа (голод, холод, собственность, война, порядок), если надеетесь, что институты сами решат со временем все проблемы, то вы их или не создадите, или они будут «псевдо», а власть у вас отнимут. То же самое – если подмените народ «государством» и будете всегда ставить на первый план развитие государственности (чувствуется у Милюкова).

Значит, вы, как политическая сила, делаете не то. Вы совершаете обычную ошибку интеллигенции, взявшей власть и находящейся в прокрустовом ложе «правильных идей». Делать только так, а не иначе. Ваша политика не отвечает интересам народа – сегодняшним, главным. Вы обязательно проиграете силам, громко сулящим народу то, что он желает.

Это понял и Милюков. «После крымской катастрофы с несомненностью для меня выяснилось, что даже военное освобождение невозможно, ибо оказалось, что Россия не может быть освобождена вопреки воле народа. Я понял тогда, что народ имеет свою волю…». Невозможно удержать власть в народе против его воли, против его согласия, против его понимания, что есть хорошо и что есть плохо, пусть даже он ошибается.

Милюков – крупнейшая фигура в российской истории. Жизнь любого человека – урок. Жизнь политика – трижды урок для нас всех. Этот урок прост – любые программы, реформы, социальные изменения должны не на словах, а на деле исходить из главнейших интересов народа, непрерывно улучшая его жизнь. Политик должен понимать эти интересы. Им должна быть подчинена его жизнь. Он не может подменять их «институтами» (формой) и правильными идеями (свобода, европеизация, почвенничество и т.п.).

У народа есть своя воля. Когда идеи и форма идут мимо этой воли или даже подминают ее под себя, как в 1917-м или в 1990-х – жди крайностей, жди социальных взрывов, жди политического проигрыша и жди великих потрясений, подобных большевизму, потрясшему Россию.

Из моей новой книги "Гуттаперчевый человек" (2-е, расширенное издание "Краткой истории российских стрессов")
Озон
https://www.ozon.ru/product/guttaperchevyy-chelovek-kratkaya-istoriya-rossiyskih-stressov-mirkin-yakov-moiseevich-1744851212/?from_sku=1725390161&oos_search=false
Литрес - электронная, аудио
https://www.litres.ru/book/yakov-mirkin-1078911/guttaperchevyy-chelovek-kratkaya-istoriya-rossiyskih-71118772/chitat-onlayn/?ysclid=m3v3175gxd44115288

За одно только чтение вслух запрещенного письма Белинского – Гоголю (с намерением распространить его) отставной инженер-поручик Федор Достоевский, 26 лет, был приговорен военным судом к «расстрелянию». И только лишь по воле императора Николая I, держателя всего и вся, казнь была заменена инсценировкой расстрела и ссылкой на 4 года в Сибирь на каторгу, а потом – бессрочно, службой рядовым, с полным лишением всех прав состояния и имущества.

Он был настолько ничто, что государство желало расстрелять его. Дело было так: 22 декабря 1849 г., разбудили, подняли в 8 утра, вывезли на плац - их было 21 «петрашевцев», - медленно и внятно зачитали приговор – «расстреляние», и при большом стечении народа, там были тысячи людей (3000), первых трех из них, партию №1, привязали к столбам в белых саванах и белых колпаках. На плаце был смертельный холод, Петербург в красноватой дымке, мороз, они - полураздеты, декабрь. Шестым по счету стоял Достоевский, в партии на расстрел №2, за несколько минут до смерти, пока перестреляют, снимут и уложат в повозки первых.

Всё шло, как предписано: барабанный бой, солдаты, прицел – и вдруг «Отставить!». Сценарий был разработан тщательно, взят на бумагу, высочайше утвержден - многотысячной инсценировки, с войсками, кому и где стоять, когда нажать на тормоза, - зрелище почти смерти, когда никто не знает, что будет прощен. Чтобы помнили! Чтобы никто больше не посмел - никогда!

«Брат, любезный друг мой! ...Сегодня 22 декабря нас отвезли на Семеновский плац. Там всем нам прочли смертный приговор, дали приложиться к кресту, переломили над головою шпаги и устроили наш предсмертный туалет (белые рубахи). Затем троих поставили к столбу для исполнения казни. Я стоял шестым, вызывали по трое, следовательно, я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты. Я вспомнил тебя, брат, всех твоих; в последнюю минуту ты, только один ты, был в уме моем, я тут только узнал, как люблю тебя, брат мой милый! … Наконец ударили отбой, привязанных к столбу привели назад, и нам прочли, что Его Императорское Величество дарует нам жизнь» (Ф. Достоевский, письмо М. Достоевскому из Петропавловской крепости, 22 декабря 1849 г., Т. 28. С. 161 -162).

Спасибо императору! Он дал нам жизнь! «Мы, петрашевцы, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния… В ту минуту, если не всякий, то, по крайней мере, чрезвычайное большинство из нас почло бы за бесчестье отречься от своих убеждений… Приговор смертной казни расстреляньем, прочтенный нам всем предварительно, прочтен был вовсе не в шутку; почти все приговоренные были уверены, что он будет исполнен, и вынесли, по крайней мере, десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти. В эти последние минуты некоторые из нас…, инстинктивно углубляясь в себя и проверяя мгновенно всю свою, столь юную еще жизнь, может быть, и раскаивались в иных тяжелых делах своих… но то дело, за которое нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим духом, представлялись нам не только не требующими раскаяния, но даже чем-то нас очищающим, мученичеством, за которое многое нам простится!» (Ф. Достоевский. «Дневник писателя. 1873»).

Они не раскаивались. Они, если переменили взгляды, то потом. Они были готовы умереть за них. Что ставит еще раз вопрос о природе власти, когда один только человек, один всего лишь один, может сам, своей волей предать смерти или превратить в ничтожнейшее состояние другого человека за одно только письмо, читаемое на квартире, пусть даже «наполненное дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти» (заключение Генерал-Аудиториата 19 декабря 1849 г.).

Дальше был конвейер. Заковать, две недели снегами из Петербурга до Омской крепости («я замерзал до сердца»), 4 года каторжных работ в Омске (бараки, уголовный народ, «толчение и выжигание алебастра», «Записки из Мертвого дома»), еще 4 года в Семипалатинске – рядовым (казарма, фрунт по полной катушке). И вдруг по восходящей – унтер-офицером (1855 г.), прапорщиком и, наконец, подпоручиком с увольнением в отставку, в Тверь, в 1859 г., под секретный надзор, а потом, через год, тоже под секретный - в Петербург. В 1860 г. – он уже входящий в моду писатель.

Как он за 10 лет выбрался с самого «низа»? Как он смог это сделать, когда вначале ему даже читать и писать было запрещено («без права переписки»)? Как? Он – замер, растворился, просто был среди заключенного народа. Ни с кем не бился, тащил все лямки, какие мог, дружил со всеми, кто мог быть в помощь (искренне), просил о помощи, был почитаем ими (когда-то «новый русский гений», на место Гоголя), сам почитал чины, пускал, как голуби, прошения наверх по всем ступеням бюрократической машины, сочинял – и тоже подавал наверх – предлинные стихи, в которых славил власть, и, наконец, ему, как и другим политическим, выпал козырный туз – вновь взошедший на престол император либерального толка стал возвращать из Сибири декабристов и петрашевцев.

При прежнем царствовании ему было отказано даже в том, чтобы снять «ножные железы» по рапорту об облегчении участи. «Высочайшего соизволения на это не последовало», - так записал военный министр (1852) (Хронология жизни и творчества Ф.М. Достоевского. Т.1).

Спасибо императору! Август 1855 г., ходатайство о производстве Достоевского из рядовых в унтер-офицеры: «дабы сим поощрить его доброе поведение, усердную службу и непритворное раскаяние в грубом заблуждении молодости» (Хронология жизни и творчества Ф.М. Достоевского. Т.1). К нему приложены его стихи «На 1 июля 1855 года» (к дню рождения вдовствующей императрицы). «Твой кроткий, грустный лик в моем воображенье предстал моим очам как скорбное виденье… и т.д.».

Май 1856 г., ходатайство: ««К высокоторжественному дню коронации государя императора испрашивается милость: унтер-офицера Федора Достоевского произвести в прапорщики и дозволить ему литературные занятия с правом печатания, на узаконенных основаниях». И рядом – стих на коронацию: ««Эпоха новая пред нами. Надежды сладостной заря восходит ярко пред очами... Благослови, господь, царя!.. И т.д.».

Кто смеет осудить? Кто испытывал муку смертную годами? Кого расстреливали? Кто был погребен заживо без права писать? Попробуйте только слово сказать против!

И все-таки – в чем предназначение? Быть чьим-то, принадлежать? Быть в чьей-то полной собственности? Служить устройству, в котором есть солнце, и верить, что так и должно быть? Просить и умолять того, кто, может быть, никогда не переменит своего решения? Императору Николаю I было всего лишь 59 лет, когда он ушел. А если бы не ушел, то где бы взялся литератор Достоевский? Быть бы ему бессрочным рядовым в Семипалатинске, чтобы сгинуть в неизвестности?

Какое же все-таки рабство! Разве можно полностью принадлежать одному человеку? Семье - да, обществу – конечно, себе – само собой. Но кому-то одному еще? Команде, где каждый дышит в затылок другому? Внутренне свободный человек идет по жизни, соблюдая свой и общий интерес, стремясь создать – вместе со всеми – модель устройства, в котором бы власть служила каждому, представляя интересы всех. Власть множественная, власть общая, власть рациональная, когда никто не может быть вычеркнут ни за что.

Так просто не бывает. Так не бывает потому, что самодержавное владение человеком - ничтожно. Там нет «Записок из Мертвого дома», потому что Федор Михайлович Достоевский, житель Петербурга, не будет знать ничего об Омской крепости и 7-м Сибирском линейном батальоне, стойко стоящем в Семипалатинске.

Это мой новый очерк в "Неделе"

Когда бродишь по небу, хотя на ангела не похож. Открыт предзаказ на 3-е издание моей книги "Правила бессмысленного финансового поведения". В ней больше 400 стр. В 2 раза "толще" 1-го издания, на треть - 2-го издания. Старые издания давно распроданы, стали редкостью. Писал ночами, смеясь и захлебываясь. Отбиваясь от сумасшедшего финансового бытия 2021 - 2024. Служу умным и думающим.
Читай-город - предзаказ
https://www.chitai-gorod.ru/product/pravila-bessmyslennogo-finansovogo-povedeniya-izdanie-3-e-3076972?ysclid=m40t0wxujp678187559