Срочно! Организатор книжной ярмарки Non-fiction, компания "Экспопарк", и экспертный совет ярмарки в последний момент и с формулировкой "не обсуждается" отказали издательству "Черный квадрат" в участии в ярмарке из-за того, что на нашем стенде должны были быть "представлены антиавторитарные авторы". Это не единственный случай цензуры и давления на издателей со стороны администрации ярмарки, насколько нам стало известно. О других примерах цензуры и произвола мы, видимо, узнаем в ближайшее время. К этому постепенно все шло в последние годы, но тем не менее это произвол, стыд и позор. Прощай Non-fiction!

Волею судеб перечитал эссе Делеза «L’épuisé», в котором он размышляет об эволюции телепьес Беккета в сторону исчерпания выразительных возможностей, и наткнулся на любопытную деталь. В переводе, выполненном Сергеем Исаевым (заглавие передано им как «Опустошенный»), довольно много неточностей, касающихся заглавий книг и имен персонажей, поэтому когда сталкиваешься с фразой «К Бингам, которые создают образы, добавляются теперь Хопы, которые начинают странные движения в самых разных направлениях», начинаешь испытывать подозрение. А зря, эта фраза переведена вполне точно, вот что на французском: «Aux Bing qui déclenchent des images se mêlent des Hop qui déclenchent d’étranges mouvements dans des directions spatiales». Однако многие ли помнят, кто такие Бинг и Хоп?
«Bing» (в авторском переводе на английский – «Ping») – это название прозаической миниатюры Беккета, написанной в середине 70-х гг. Имен там нет, только описание тела в белом пространстве, наполненном шепотами и стуками. «Bing» в этом контексте – междометие вроде «бах» или «бряк», время от времени появляющееся посреди повествования. «Hop» – это еще одно междометие («раз», «оп»), которое чуть реже вклинивается в лишенный знаков препинания рассказ. Оба слова написаны строчными, а не заглавными буквами. В заключительном предложении «бах» и «оп» наконец встречаются: «Tête boule bien haute yeux blancs fixe face vieux bing murmure dernier peut-être pas seul une seconde œil embu noir et blanc mi-clos longs cils suppliant bing silence hop achevé». В русском варианте Марка Дадяна – кроме крайне странного решения с переводом «bing» как «пинг» (словно в русском невозможно найти подходящего слова) - все остальное похоже на французский оригинал: «Голова шар на возвышении глаза белые недвижное лицо старый пинг шепот последний  может быть не один секунду глаз тусклый черно-белый полуприкрытый длинные ресницы молящий пинг тишина оп окончено».
Резюме: Делез по собственной воле одушевил Бинга и Хопа. Но это вовсе не оплошность, а вполне привычный для него ход превращения образа в концепт, например, в эссе о «Фильме» Беккета, ничего не мешало ему называть кресло-качалку колыбелью, никак не комментируя эту метаморфозу.
Но не менее любопытным фактом, несколько нарушающим ход мысли Делеза, оказывается беккетовское решение, связанное с английской версией текста. Дело в том, что «hop» в нем вообще отсутствует, хотя он вполне мог передать его, например, как «ho» (как в «Worstward Ho»). Однако Беккет никаких странных движений Хопа к сотворению образов Бингом не добавляет, а везде дублирует его как «ping», вычитая «hop». В том числе и в заключительном предложении, где ping повторяется дважды: «Head haught eyes white fixed front old ping last murmur one second perhaps not alone eye unlustrous black and white half closed long lashes imploring ping silence ping over».
В довершение можно заметить, что в англиский перевод текста Делеза переводчику пришлось добавить отсутствующее у Беккета в английском версии слово Jump, что окончательно запутывает ситуацию для тех, кто не знаком с французской версией: With the Pings that release images are mixed Jumps that release strange movements in spatial direction.

Недавно переведенный на русский роман «Я?» Петера Фламма, написанный в 1926 году, возвращает в странные времена, когда поток сознания был естественной литературной формой. И в этом смысле Фламм обречен остаться автором второго ряда, пусть и писавшим свои тексты одновременно с Вульф и Фолкнером. «Я?» отличает концентрация на теме, которую сегодня выражают аббревиатурой ПТСР, но и эта тема как минимум после Барбюса была общим местом европейской литературы век назад. И все же текст Фламма что-то отличает. Например, один из открывающих книгу эпизодов. Когда он возвращается с фронта, родственники и знакомые демонстрируют радость, уверяют, что ему просто надо отдохнуть, чтобы прийти в себя, и только собака впивается зубами в ногу, прокусывая до крови. Пес – единственный, кто отказывается узнавать вернувшегося домой, несмотря на приветливость всех окружающих, единственный, кто понимает, что в дом вошел чужой человек, выдающий себя за прежнего.

Есть и хорошие переводы Хайдеггера

 Мартин Хайдеггер. К определению философии
Издательство «Владимир Даль». Стоит 1594 р.

Предлагаемое вниманию читателя издание содержит самые ранние из дошедших до нас лекций Мартина Хайдеггера, которые в 1919 году двадцатидевятилетний приват-доцент читал во Фрайбургском университете. Впервые опубликованные в 1987 году в 56/57 томе его собрания сочинений под общим заголовком «К определению философии» (“Zur Bestimmung der Philosophie”), они представляют собой два самостоятельных лекционных курса: первый — «Идея философии и проблема мировоззрения» — имеет принципиально важное значение для понимания его главного труда, «Бытия и времени», так как предвосхищает многие его положения; второй — «Феноменология и трансцендентальная философия ценности» — представляет собой обстоятельную феноменологическую критику неокантианской философии, господствовавшей в то время в немецких университетах. Признавая всю значимость ценностного трансцендентализма и выделяя три группы проблем, требующих рассмотрения (проблему собственно ценности, а также ценностной формы и системы), Хайдеггер подчеркивает, что «прежде всего речь идет о том, чтобы прийти к некоторой определенности этих проблем, то есть свести их к их подлинному феноменологическому первовидению (Ursicht)», показав тем самым методологическую несостоятельность установки на ценность как высший онтологический критерий.

Заказать книгу с доставкой: [email protected]

Литературовед, доктор филологических наук Юрий Борисович Орлицкий опубликовал весьма лестную для меня статью, в которой «сопоставляются инновационные подходы к использованию драматургической формы организации литературного текста двух русских писателей конца ХХ — начала ХХI в.: Генриха Сапгира и Анатолия Рясова, принадлежащих к разным литературным поколениям и независимо друг от друга пришедших к похожим творческим результатам: созданные ими тексты синтетической природы можно считать новым словом в русской словесности новейшего времени, несмотря на ряд аналогичных опытов, возникших ранее в недрах радикального русского футуризма, поэзии ОБЭРИУ и неофутуризма середины — конца ХХ в., но носивших в основном экспериментальный характер».

https://humanities.ivanovo.ac.ru/wp-content/uploads/2024/12/Спецвыпуск.-2024.-Вестник-ИвГУ-онлайн-версия-1-40-52.pdf

Поскольку Youtube в РФ совсем перестает работать, вопрос залу: какие vpn стабильно работают без WiFi?

Появилась рецензия на «Незаживающий рай». Ура! https://www.peremeny.ru/blog/29062

В курсе «Ненормальные» Мишель Фуко разворачивает концепт «конвульсивной плоти» или «одержимости» как реакции на репрессивную христианизацию эпохи инквизиции. Конвульсия — это непроизвольное сопротивление тела или разума насилию, которое не получает ясной артикуляции. Если перенести эту логику в область литературы, то можно заметить, что письмо тоже способно проявлять себя подобным образом. Это конвульсивное слово принципиально отличается от так называемого «террора в изящной словесности». Литературный террорист (условный Селин или Гийота) — это писатель, сознательно выбравший стратегию бунта как идейно, так и стилистически: его речь намеренно кроит внутри родного языка иностранный. В случае непроизвольной словесной конвульсии перед нами нечто совершенно иное. Это языковое сопротивление ощутимо, например, при чтении текстов Платонова или Гора. Стихи Гора, написанные в 1942—1944 годах, — это сопротивление языка вторжению калечащей действительности, которое, несмотря на всю свою нечленораздельность, предстает как скрупулезная документация путешествия в ад. Мы не знаем и никогда не узнаем, как были «сделаны» эти стихи, метод сочинения не поддается реконструкции, если, конечно, сам термин «метод» уместен. Крайне сложно даже ответить на вопрос, кто здесь является субъектом высказывания. Но становится ясно, какой ценой достигается подлинное языковое чужеземство: оно подступается к тому, что нельзя продумать, но можно пережить. Языковая «одержимость» Платонова не была кратковременной вспышкой, как у Гора, но равномерно растянулась почти на всю жизнь, стихая лишь на непродолжительное время, и в каком-то смысле она еще менее объяснима.

Очень давно хотел сформулировать мысли о языке Платонова, и вроде наконец получилось.

https://www.nlobooks.ru/upload/iblock/c71/giz2sxh128fpyaurqo3c2umet8wk1kir/190-NLO-Ryasov.pdf

Книга недели — «Незаживающий рай»

Усилиями издательств «Носорог» и Jaromir Hladik Press в свет вышло первое издание архивных материалов поэта, прозаика и драматурга Владимира Казакова. Автор — продолжатель традиций русского авангарда, в его творчестве слышится эхо футуристов и обэриутов. Если вы ещё не знакомы с этим именем, самое время перейти по ссылке в шапке поста и ознакомиться с фрагментом сборника.

Вот так!

С ума сойти

Открываем предзаказ на книгу:
Морис Бланшо. Заметки к Хайдеггеру
Труды Мартина Хайдеггера (1889–1976) составляют важный метатекст произведений выдающегося французского писателя и мыслителя Мориса Бланшо (1907–2003) — от его прозы и эссеистики 1940-х годов до поздних фрагментарных книг. Опубликованные лишь недавно записи из архива Бланшо, относящиеся в основном к 1950-м годам, свидетель- ствуют о его погружении в мысль немецкого философа через конспек- тивный перевод. Отбор фрагментов и терминологические решения, принятые Бланшо-переводчиком, проливают свет на эволюцию его собственной мысли и позволяют судить о рецепции во Франции середины XX века мысли Хайдеггера, отдельные моменты которой могут быть уточнены через трехголосное — немецко-французско-русское — проговаривание ходов, прокладываемых ею в языке.
Настоящее издание включает в себя записи Бланшо, посвященные главной работе Хайдеггера «Бытие и время» (1927).

Столкнувшись с заглавием «Мое погоняло Берроуз» (в оригинале у Майлза - «Call Me Burroughs: A Life») я подумал не о Мелвилле, а о том, что давненько не слышал слова «погоняло». Что ж, в целом Алекс Керви держит марку: огромный указатель имен просто перенесен из оригинала, его завершают фамилии на З и С, а номера страниц отсылают к американскому изданию. Впрочем, на это отчаянное пиратство можно посмотреть и как на реализацию метода разрезок. Что странно, перевод, кажется, не совсем убийственный - полистав книгу, заметил только ошибки в управлениях. Да и вообще, если три года назад я бы, может, написал какой-нибудь издевательский отзыв, то теперь скорее надо радоваться тому, что биография Берроуза опубликована без черных полос на страницах.

"Какое отношение к связи теологии и права имеет чистейше литературная, казалось бы, работа главных героев глав книги: Жана Жене, Пьера Гийота, Шарля Фердинанда Рамю, Рене Домаля, Клода Луи-Комбе, Луи-Рене Дефоре, Сэмюэля Беккета, Антуана Володина? (Спойлер: именно их тексты в силу специфики своего устройства позволяют увидеть подход к этой проблеме, может быть, наилучшим образом.)"

Ольга Балла написала рецензию на мою книгу "Образ без цели". https://www.nlobooks.ru/upload/iblock/b86/4wjvs3ynm2f7owcjo4rzlnb3rxstce11/157-NZ-Reviews.pdf

Накануне нового года анонсируем новую книгу, одну из наших любимых новинок следующих месяцев, — «Сны и рассказы» Вальтера Беньямина в переводе Анны Глазовой. В сборник войдут разрозненные прозаические тексты, написанные в разные периоды жизни Беньямина. Первую часть составляет особая категория — сны, но это не совсем дневник сновидений, поскольку они переработаны в повествования или философские фрагменты. Вторая часть — рассказы, написанные еще в студенческие, а также в более зрелые годы.

Из предисловия Анны Глазовой:

Беньямин говорил, что успех его писательского стиля обусловлен отказом от первого лица во всех текстах, кроме писем. Тем не менее в рассказах о снах нельзя избежать самого глубокого проникновения в свое «я» и пересказ сновидений по необходимости включает в себя «мне снилось» или «я видел во сне». По Гераклиту, для бодрствующих существует один и общий космос, а во сне — у каждого свой собственный. Можно к этому добавить, что, хотя все увиденное во сне принадлежит первому лицу, рассказ о снах смыкает мир ночного одиночества с общим миром яви. В собственном мире сна господствует воображение и яснее проступают желания, а наяву они вступают в соприкосновение с жизнью среди людей и их отношений.

После праздников покажем обложку и откроем предзаказ. Оставайтесь на связи даже во время сна.