...Полуторагодовалую Милану хоронили в закрытом гробу. Его длина - около метра. Малюсенький такой, словно игрушечный. Каждый человек, что попадал в траурный зал, видел этот гроб самым первым. Видел, осознавал и срывался. Рыдали даже те, кому делать это на людях не положено по статусу, кому всегда нужно демонстрировать самообладание и выдержку. Но истинное, человеческое неизменно брало свое над искусственным, напускным. Держать такое в себе решительно невозможно.
Чуть дальше, в глубине зала, стояли гробы родителей Миланы – Анастасии и Игоря. Перед входом они все вместе, улыбчивые и счастливые, смотрели на пришедших со снимка, сделанного во время модной фотосессии. К каждому из членов погибшей семьи есть нелепые, абсурдные, иррациональные, кричащие, вопиющие вопросы. Какие планы на Новый, 2019 год? Как встретите его? Что загадаете под бой курантов? Что поставите на праздничный стол?
Молчание.
Это тихое существительное гнетущим авторитетом висит в атмосфере. Люди встречаются взглядами, здороваются взглядами, обмениваются взглядами. Взглядами находят друг в друге поддержку. Вот так, без слов. Речь – отмирающая за ненадобностью способность, бесполезная и бессмысленная функция. Мы снова чувствуем.
Самое страшное на месте обрушения двух подъездов – это когда натыкаешься на разбросанные детские вещи. Сердце ошпаривается крутым кипятком. Чей этот плюшевый заяц? Чей трехколесный велосипед? Чей подростковый спортивный снаряд? Чьи учебники?
Молчание.
Вся спасательная операция на месте трагедии - под Божьим наблюдением. Икону заметили те, у кого зрение – «единичка». Квартира верхнего этажа обрушилась частично, обнажив православный предмет поклонения и представив его на всеобщий обзор. Быть может, взгляд, направленный с иконы во внешний мир, оберегал молодых парней – спасателей, разгребавших завалы все эти дни, рисковавших своими жизнями во имя едва возможных жизней чужих.
Быть может, взгляд, направленный с иконы во внешний мир, хотел явить миру чудо. И явил его - во спасение Ванечки. Мы не знаем, мы просто предполагаем, чувствуем.
Когда мальчишка подрастет, он обязательно узнает о трагедии. Про то, что более суток пролежал на морозе в легкой домашней одежде. Посмотрит видео, как его доставали из-под завалов, и неизменно задаст простые вопросы и непростые: "Папа, почему я и почему это произошло со мной? Мама, скажи, что ты чувствовала? Где души погибших людей? Существует ли Бог и где он сейчас?"
К ответам на них невозможно подготовиться. Можно попробовать, но все пойдет по совершенно другому сценарию. Родители знают это.
Молчание.
Воспоминание. Дом со стороны проспекта – словно жилой. Если не знать о трагедии, можно подумать, что с ним все в порядке. Свидетельство тому - свет в окнах. Это не галлюцинация. Прожектор, установленный во дворе для того, чтобы спасательная операция велась круглосуточно, светит настолько ярко и мощно, что пробивает дом насквозь и создает страшную оптическую иллюзию, будто подъезды на месте, в целости и сохранности, а внутри квартир идет своим ходом размеренная предновогодняя жизнь.
Все эти дни возле ограждения стоят, сменяя друг друга, молчаливые люди. В определенные моменты их собирается здесь больше полусотни. Покидаешь место трагедии поздно вечером – они еще здесь. Возвращаешься рано утром – они уже здесь. С этих точек практически невозможно ничего увидеть, уловить и понять. Но люди – здесь. Все эти дни мне казалось, что они верили. Верили в то, что их бессмысленное в прагматичном, обывательском значении стояние что-то и для кого-то значит.
...Полуторагодовалую Милану хоронили в закрытом гробу. Его длина - около метра. Малюсенький такой, словно игрушечный. Каждый человек, что попадал в траурный зал, видел этот гроб самым первым. Видел, осознавал и срывался. Рыдали даже те, кому делать это на людях не положено по статусу, кому всегда нужно демонстрировать самообладание и выдержку. Но истинное, человеческое неизменно брало свое над искусственным, напускным. Держать такое в себе решительно невозможно.
Чуть дальше, в глубине зала, стояли гробы родителей Миланы – Анастасии и Игоря. Перед входом они все вместе, улыбчивые и счастливые, смотрели на пришедших со снимка, сделанного во время модной фотосессии. К каждому из членов погибшей семьи есть нелепые, абсурдные, иррациональные, кричащие, вопиющие вопросы. Какие планы на Новый, 2019 год? Как встретите его? Что загадаете под бой курантов? Что поставите на праздничный стол?
Молчание.
Это тихое существительное гнетущим авторитетом висит в атмосфере. Люди встречаются взглядами, здороваются взглядами, обмениваются взглядами. Взглядами находят друг в друге поддержку. Вот так, без слов. Речь – отмирающая за ненадобностью способность, бесполезная и бессмысленная функция. Мы снова чувствуем.
Самое страшное на месте обрушения двух подъездов – это когда натыкаешься на разбросанные детские вещи. Сердце ошпаривается крутым кипятком. Чей этот плюшевый заяц? Чей трехколесный велосипед? Чей подростковый спортивный снаряд? Чьи учебники?
Молчание.
Вся спасательная операция на месте трагедии - под Божьим наблюдением. Икону заметили те, у кого зрение – «единичка». Квартира верхнего этажа обрушилась частично, обнажив православный предмет поклонения и представив его на всеобщий обзор. Быть может, взгляд, направленный с иконы во внешний мир, оберегал молодых парней – спасателей, разгребавших завалы все эти дни, рисковавших своими жизнями во имя едва возможных жизней чужих.
Быть может, взгляд, направленный с иконы во внешний мир, хотел явить миру чудо. И явил его - во спасение Ванечки. Мы не знаем, мы просто предполагаем, чувствуем.
Когда мальчишка подрастет, он обязательно узнает о трагедии. Про то, что более суток пролежал на морозе в легкой домашней одежде. Посмотрит видео, как его доставали из-под завалов, и неизменно задаст простые вопросы и непростые: "Папа, почему я и почему это произошло со мной? Мама, скажи, что ты чувствовала? Где души погибших людей? Существует ли Бог и где он сейчас?"
К ответам на них невозможно подготовиться. Можно попробовать, но все пойдет по совершенно другому сценарию. Родители знают это.
Молчание.
Воспоминание. Дом со стороны проспекта – словно жилой. Если не знать о трагедии, можно подумать, что с ним все в порядке. Свидетельство тому - свет в окнах. Это не галлюцинация. Прожектор, установленный во дворе для того, чтобы спасательная операция велась круглосуточно, светит настолько ярко и мощно, что пробивает дом насквозь и создает страшную оптическую иллюзию, будто подъезды на месте, в целости и сохранности, а внутри квартир идет своим ходом размеренная предновогодняя жизнь.
Все эти дни возле ограждения стоят, сменяя друг друга, молчаливые люди. В определенные моменты их собирается здесь больше полусотни. Покидаешь место трагедии поздно вечером – они еще здесь. Возвращаешься рано утром – они уже здесь. С этих точек практически невозможно ничего увидеть, уловить и понять. Но люди – здесь. Все эти дни мне казалось, что они верили. Верили в то, что их бессмысленное в прагматичном, обывательском значении стояние что-то и для кого-то значит.
Молчание.
↪️
BY Что, простите? (Федечкин)
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
If you initiate a Secret Chat, however, then these communications are end-to-end encrypted and are tied to the device you are using. That means it’s less convenient to access them across multiple platforms, but you are at far less risk of snooping. Back in the day, Secret Chats received some praise from the EFF, but the fact that its standard system isn’t as secure earned it some criticism. If you’re looking for something that is considered more reliable by privacy advocates, then Signal is the EFF’s preferred platform, although that too is not without some caveats. DFR Lab sent the image through Microsoft Azure's Face Verification program and found that it was "highly unlikely" that the person in the second photo was the same as the first woman. The fact-checker Logically AI also found the claim to be false. The woman, Olena Kurilo, was also captured in a video after the airstrike and shown to have the injuries. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. Despite Telegram's origins, its approach to users' security has privacy advocates worried. Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care.
from id
