Telegram Group & Telegram Channel
Во многих, если не большинстве более современных сюжетов результат ностоса откровенно раздражает, — и потому он кажется ненужной, излишней частью, которую на месте героя как-то и не хочется реализовывать.

Ибо подобное возвращение домой лишь отнимает, но ничего не даёт, тогда как по идее должно делать героя повелителем обоих миров. Ностос в фэнтези обычно превращают пережитое в нечто вроде сна, того, чего на самом деле вовсе и не бывало, но только казалось. А это профанирует всё начинание, лишает его всякого смысла. Да и возвращение из мира, где тебя считают полубогом, через посредство волшебного шкафа назад, под немецкие бомбёжки, не кажется привлекательной долей.

Право создать семью, которое грек получал только лишь по итогу ностоса, также не прельщает современника, в том числе потому, что он и представить не может, что такое может быть нужно заслужить — увы, гуманизм и «Декларация прав человека» ввели народонаселение в заблуждение, что это всё неотъемлемое право и последнего из нашего вида. Сейчас любой во всякий момент может это устроить, никаких особенных достижений уже не требуется. Да и сама семья также, как правило, скорее внушает мужчине ужас — потому что ничем не напоминает греческую. Такой ностос не способен привлечь, он ничтожен, его хочется избегнуть.

Да не осуществляется он сейчас полноценно, герой ныне не способен полноценно вернуться, часть его так и оседает обрывками на терновом кусте фронтира, а то неполноценное существо, которое всё же добирается до дому, часто страдает от т.н. ПТСРа — болезненных воспоминаний о пережитом. Первые случаи такого расстройства можно обнаружить уже у римских легионеров, — именно тогда война впервые по-настоящему стала массовой, а её участниками не только кастовые, прирождённые воины, живущие духом смертоубийства, в пропитанной кровью атмосфере чувствующие себя как рыба в воле, но простолюдины, обычные мальчики из деревни, люди уже не сакрального, но профанного, которым страшно и боязно видеть ужасы войны.

«Отсутствие инициационных практик, практик очищения и включения приводит … к неумению общества должным образом „переключить“ и адаптировать человека, пережившего лиминальный опыт», пишет Михайлин (2006): «Великая война 1914-1918 годов, первая „мобилизационная“ война в истории Европы, породила первое „потерянное поколение“. С тех пор история культур европейского круга добросовестно ведет потерянным поколениям счет, именуя их по названиям войн: „алжирцы“, „вьетнамцы“, „афганцы“, „чеченцы“».

Так был профанировано всё действо, в него проникла мораль рабов, а с ней и страх смерти как неотъемлемая черта реальности. Тогда как герой этот страх должен преодолеть, растоптать и уничтожить, утвердив в своём разуме мораль господ. Примитивный же разум обывателя на войне способен увидеть только кошмар, единственная его мысль в отношении неё — это желание, чтобы всё поскорее закончилось, чтобы войны в принципе перестали быть; в наши дни только таких людей, как можно легко заметить, и слышно, тогда как тот же Гераклит учил, что «война отец всего, мать всего».

#monomif
⬅️⬆️ «Тот самый мономиф: как античные ритуалы взросления породили знаменитый „Путь героя“», 7/10 ⤴️➡️



group-telegram.com/hellenistics/213
Create:
Last Update:

Во многих, если не большинстве более современных сюжетов результат ностоса откровенно раздражает, — и потому он кажется ненужной, излишней частью, которую на месте героя как-то и не хочется реализовывать.

Ибо подобное возвращение домой лишь отнимает, но ничего не даёт, тогда как по идее должно делать героя повелителем обоих миров. Ностос в фэнтези обычно превращают пережитое в нечто вроде сна, того, чего на самом деле вовсе и не бывало, но только казалось. А это профанирует всё начинание, лишает его всякого смысла. Да и возвращение из мира, где тебя считают полубогом, через посредство волшебного шкафа назад, под немецкие бомбёжки, не кажется привлекательной долей.

Право создать семью, которое грек получал только лишь по итогу ностоса, также не прельщает современника, в том числе потому, что он и представить не может, что такое может быть нужно заслужить — увы, гуманизм и «Декларация прав человека» ввели народонаселение в заблуждение, что это всё неотъемлемое право и последнего из нашего вида. Сейчас любой во всякий момент может это устроить, никаких особенных достижений уже не требуется. Да и сама семья также, как правило, скорее внушает мужчине ужас — потому что ничем не напоминает греческую. Такой ностос не способен привлечь, он ничтожен, его хочется избегнуть.

Да не осуществляется он сейчас полноценно, герой ныне не способен полноценно вернуться, часть его так и оседает обрывками на терновом кусте фронтира, а то неполноценное существо, которое всё же добирается до дому, часто страдает от т.н. ПТСРа — болезненных воспоминаний о пережитом. Первые случаи такого расстройства можно обнаружить уже у римских легионеров, — именно тогда война впервые по-настоящему стала массовой, а её участниками не только кастовые, прирождённые воины, живущие духом смертоубийства, в пропитанной кровью атмосфере чувствующие себя как рыба в воле, но простолюдины, обычные мальчики из деревни, люди уже не сакрального, но профанного, которым страшно и боязно видеть ужасы войны.

«Отсутствие инициационных практик, практик очищения и включения приводит … к неумению общества должным образом „переключить“ и адаптировать человека, пережившего лиминальный опыт», пишет Михайлин (2006): «Великая война 1914-1918 годов, первая „мобилизационная“ война в истории Европы, породила первое „потерянное поколение“. С тех пор история культур европейского круга добросовестно ведет потерянным поколениям счет, именуя их по названиям войн: „алжирцы“, „вьетнамцы“, „афганцы“, „чеченцы“».

Так был профанировано всё действо, в него проникла мораль рабов, а с ней и страх смерти как неотъемлемая черта реальности. Тогда как герой этот страх должен преодолеть, растоптать и уничтожить, утвердив в своём разуме мораль господ. Примитивный же разум обывателя на войне способен увидеть только кошмар, единственная его мысль в отношении неё — это желание, чтобы всё поскорее закончилось, чтобы войны в принципе перестали быть; в наши дни только таких людей, как можно легко заметить, и слышно, тогда как тот же Гераклит учил, что «война отец всего, мать всего».

#monomif
⬅️⬆️ «Тот самый мономиф: как античные ритуалы взросления породили знаменитый „Путь героя“», 7/10 ⤴️➡️

BY Эллиниcтика




Share with your friend now:
group-telegram.com/hellenistics/213

View MORE
Open in Telegram


Telegram | DID YOU KNOW?

Date: |

"Someone posing as a Ukrainian citizen just joins the chat and starts spreading misinformation, or gathers data, like the location of shelters," Tsekhanovska said, noting how false messages have urged Ukrainians to turn off their phones at a specific time of night, citing cybersafety. Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee. On Feb. 27, however, he admitted from his Russian-language account that "Telegram channels are increasingly becoming a source of unverified information related to Ukrainian events." But Kliuchnikov, the Ukranian now in France, said he will use Signal or WhatsApp for sensitive conversations, but questions around privacy on Telegram do not give him pause when it comes to sharing information about the war. On December 23rd, 2020, Pavel Durov posted to his channel that the company would need to start generating revenue. In early 2021, he added that any advertising on the platform would not use user data for targeting, and that it would be focused on “large one-to-many channels.” He pledged that ads would be “non-intrusive” and that most users would simply not notice any change.
from id


Telegram Эллиниcтика
FROM American