Сейчас документальный фильм Дзиги Вертова «Человек с киноаппаратом» (1929) считается одним из шедевров мирового кино, однако так было далеко не всегда. Вертов умер в 1954 году непризнанным и не востребованным коллегами, зрителями, начальством, а его самый личный фильм в течение десятилетий называли его самой большой ошибкой. О «Человеке с киноаппаратом» много говорят, но еще никто не обращался к архивным документам, чтобы проследить, как формировался замысел режиссера, как Вертов пришел к окончательному варианту картины и какие препятствия вставали на пути создания, а потом и показа фильма. Книга Кирилла Горячка «Жизнь врасплох. История создания „Человека с киноаппаратом“», которую готовит к публикации «Киноартель 1895», закрывает этот пробел в истории кино и раскрывает читателям до сих пор неизвестные подробности жизни и работы легендарного советского документалиста. С разрешения издательства мы публикуем отрывок из будущей книги.

https://gorky.media/fragments/bashnya-hotite-vozglavit-vosstanie/

В Горьком опубликовали коротенький кусочек из первой главы, в которой намечены первые шаги Вертова к замыслу «Человека с киноаппаратом».

Есть ощущение, что режиссер любил выступать и ораторствовать с трибуны, но на самом деле это не так. Его первые публичные выступления в 1923 году окончились оглушительным провалом, и Вертов даже публично объявлял, что киноки больше докладов делать не будут, а докажут свою программу делом, на пленке. Отсюда и начался путь к «Человеку», киноманифесту.

Вертов не раз еще выступал со сцены, рассказывал о своем методе, защищал свои фильмы. Однако неизменно его речи смущали публику, вызывали в лучшем случае улыбку. Мы привыкли думать, что Вертова стали громить только в 1930е, но, в сущности, уже с момента публикации первых манифестов, он и его коллектив воспринимались несерьезно, чудиками из тусовки футуристов. Только пресса помогла выстроить другой образ группы «Кино-Глаз», и Вертов был настоящим мастером пиара, рекламных кампаний и громких заголовков. Бумага была полем его сражения, а не кафедра. И когда дело дошло до защиты «Человека с киноаппаратом» в 1929 году, режиссер сумел на время переломить общественное мнение о фильме чисто путем умелой работы с прессой. Его удивительной рекламной кампании посвящена последняя глава книги.

Следом на "Кино-театр.ру" опубликовали другой фрагмент моей книги. На этот раз из последней главы, в которой речь идет о прокатной судьбе "Человека с киноаппаратом". В частности, подробно рассказываю о поездке Вертова в Германию и Францию весной-летом 1929 года.

В опубликованном кусочке можно почитать о приготовлениях Вертова к командировке, о ВОКСе и экспорте советского кино в Германию. Наш герой много лет добивался от кинофабрик возможности поехать в Европу. Но только благодаря Софи Кюпперс, жене Эля Лисицкого, настоявшей на участии "Человека с киноаппаратом" и самого Вертова в Штутгартской выставке в мае-июне 1929го, у него наконец получилось.

Режиссер сперва поехал в Германию в составе внушительной делегации советских кинематографистов, в которую входили, в частности, Довженко и Шуб. Об этом довольно беспрецедентном мероприятии известно ужасно мало, практически только из мемуаров самой Шуб. Но мне удалось наскрести чуть больше информации, и можно примерно понять, что они там делали (кино смотрели) и кого видели (лучших!). Но это уже читайте в самой книге, издание которой никогда не поздно поддержать!

Делюсь новостями о нашем сборе на издание моей книги про "Человека с киноаппаратом".

Прежде всего хочу поблагодарить каждого, кто уже поддержал этот проект (мы собрали уже больше половины, ура!). Бесконечно ценно чувствовать поддержку и интерес к своему труду от будущих читателей. Историю создания фильма я хотел сделать максимально увлекательной и интересной, чтобы читалась она как приключение, в котором есть интриги и ссоры, мечты и чудеса. Верю, что каждый найдет в ней что-то свое. За великим кино всегда скрывается великая история. Очень жду, когда книжка окажется у всех вас в руках!

А пока на сайте журнала "Сеанс" появился свеженький отрывок. О том, как Вертов формировал новое представление о профессии оператора, и как из этого складывался первый замысел "Человека с киноаппаратом". К сожалению, мечта режиссера о создании горизонтального коллектива кинематографистов, в котором авторство принадлежало бы каждому, включая операторов и монтажеров, не увенчалась успехом. Парадокс в том, что подсвечивая труд людей с киноаппаратами, Вертов не допускал в своей работе чужого мнения, ведь он видел себя кинопоэтом, воздействующим на сознание масс. Остальные же, по его мнению, были учениками, последователями, которые помогали реализовать его смелые замыслы. На этой почве и развился их конфликт с братом, который достиг апогея на съемках "Человека". Михаил Кауфман к 1928 году вырос в самостоятельного мастера, у него было свое мнение о том, как нужно снимать неигровое кино. Практически как в сериале "Наследники" Вертов кричал — I am the eldest boy!

На YouTube еще можно посмотреть наше с Натальей Рябчиковой и Виктором Прокофьевым авангардное выступление-экспромт перед показом фильма "Человека с киноаппаратом" в московском кинотеатре "Пионер" в начале января. Читали отрывки стихов и манифестов, очень футуристично!

Краудфандинг продолжится до конца февраля, и у вас еще есть время ухватить редкие лоты с автографами, вебинарами, рисунками и комплектами книг. Всех обнимаю!

Мальчик Коля увидал, как повешенный человек воскрес через 10 минут. И Коля... решил попробовать.

Снова о тлетворном влиянии кино на детей — в строгой статье профессора Россолимо, директора клиники нервных болезней. "Для детей, склонных к преступлению, кино — настоящая Академия Наук", — заключает психолог.

Ему вторит доктор Сегалов: во все времена "вокруг кулис театра, конюшен цирка, на почве любого мюзик-холла и обязательно вокруг каждой пивной создавалось целое поле сил, втягивающих в преступность". Кинотеатр, по его мнению, не исключение!

На фотографии: склонный к преступности мальчик (надеюсь, не Коля), на свою беду полюбивший Гарри Пиля. Интересно, что во всех статьях о вреде кино на детскую психику, которые мне встречались, Пиль изображается настоящим чудовищем, склоняющим детей на темную дорожку. Следом идет Дуглас Фэрбенкс, которого профессор Россолимо тоже упоминает (в роли Зорро).

Советский экран, 1928, № 12.

Пришло время поделиться грандиозной новостью!

25 февраля выходит книга "Киноки: Школа Дзиги Вертова", посвященная коллективу документалистов, которые собрались в начале 1920-х годов под знаменем Кино-Глаза. В ней я попытался рассказать о том, что представляла из себя эта таинственная группа, кто входил в нее, и чем они на самом деле занимались в то бурное авангардное время.

Писалась она одновременно с книгой о "Человеке с киноаппаратом", и я вижу их как дилогию, потому что обе, в сущности, об одном: о противостоянии идеи и времени, художника и коллектива. Обе, на разном материале, разных годах и фильмах, показывают почему Вертов и киноки не пережили 1920-е (или остались в них навсегда), почему все так быстро закончилось, но продолжает жить и интересовать нас спустя столетие. Но главный вопрос, который я задавал себя во время работы: а были ли киноки? Может, это лишь плод фантазии Вертова, человека мифологизировавшего свою жизнь, и жизнь вокруг него?

________

Что в "Киноки: Школа Дзиги Вертова" рассказано впервые:

— Как и когда появилась группа, кого в нее принимали, каков был устав киноков и чем они отличались от других киноавангардных коллективов 1920-х;

— Как относились к кинокам профессиональные хроникеры и кинематографисты. Почему Вертов в конце 1923 года заявил, что больше никогда не будет выступать на публике (и очень быстро нарушил это обещание);

— Что представляли собой собрания киноков, что на них обсуждалось, и как члены группы взаимодействовали друг с другом;

— О так называемых ячейках Кино-Глаза, организованных Вертовым кружках кинолюбителей в Москве, Московской области и Одессе;

— Какое отношение к коллективу имели авангардисты Алексей Ган и Александр Родченко, почему их сотрудничество с Вертовым было таким недолгим;

— Причины распада группы и судьба эстетики Кино-Глаза в 1930-е годы. Как бывшие киноки вспоминали о своей работе (и вспоминали ли вообще?). А главное — как поссорились Михаил Кауфман и министр кинематографии Борис Шумяцкий, и почему это было важно для всего советского документального кино.

_________

На сайте издательства "Бослен", которое вместе с Центром "Зотов" любезно предложили мне осуществить этот замысел, книгу уже можно заказать. Предисловие к "Кинокам: Школа Дзиги Вертова" написал Наум Клейман.

2 марта приходите в Центр "Зотов" на презентацию, где я расскажу подробнее о книге (к сожалению, только в онлайн формате), а поддержат меня дорогие коллеги Максим Семенов и Кирилл Власкин. Обсудим Вертова, архивы и любимые 1920-е годы.

Книга про киноков во многом вдохновлена трудами Виктора Листова, одного из пионеров киноархивных исследований, можно сказать переоткрывшим Дзигу Вертова в 1970-е годы. Много ссылаюсь на его книжки, в частности, на "Ленин и кино", очень захватывающе написанную, несмотря на официозную тему.

Мне нравится его историко-архивный прагматизм, попытка найти в творческих процессах логическую закономерность. Исследуя деятельность группы киноков я старался следовать такому же принципу. Я не писал о творческих открытиях группы (хотя об этом в книге есть), но хотел проследить логику создания, деятельности и распада коллектива. Это не история о великих художниках, изменивших киноискусство, но о простых людях, которые в условиях голода и нищеты фанатично следовали идее, жаждали творить и создавать новое. И многое получалось на ощупь, из-за ограничений, которые ставила им жизнь.

Манифесты Дзиги Вертова рождались в полемике с другими кинематографистами и художниками, и мне хотелось показать этот профессиональный круг как поле битвы. В конце концов история киноков, это история поражения, – Вертов так это и понимал. Он не смог захватить власть по примеру большевиков, не сумел удержать свою организацию, свою партию, – все разошлись, он считал, что предали. Во многом именно эта ужасная обида, что ничего не получилось в 1920-е годы, что вообще этот авангардный проект жизнестроительства провалился, преследовала режиссера до конца дней. Книга об этом поражении, которое испытывали в тот момент многие сочувствовавшие революции.

Множество архивных документов, которые я использовал в книге о киноках, раньше не было введено в оборот. Что-то я нашел в очень неожиданных местах, совершенно случайно проглядывая толстые папки киностудийной документации. Несколько раз в книге я позволил себе очень полемические и даже, скажем, ревизионистские оценки деятельности группы, самого Вертова. Какие конкретно указывать не буду, но, предполагаю, что многие, кто в целом знаком с этой историей будут удивлены.

С другой стороны, что вообще известно о киноках? Я часто находил ужасные ляпы и допущения даже в авторитетных статьях и монографиях, – просто по причине отсутствия источников и историографии по этим вопросам. Как много путаницы, вы не представляете. Надеюсь, что какие-то базовые вещи о работе группы и ее членах мне удалось прояснить.

Книга, кстати, сегодня официально вышла!

Кембриджская жизнь переполнена событиями и встречами, и порой трудно облечь впечатления в слова. Но вот кусочек из последних наблюдений:

Много общаюсь с английскими и американскими славистами, каждый раз поражаюсь их гигантскому интересу к русскому языку и советской истории. Когда обыкновенный студент четверокурсник или матерый phd-аспирант подходит и спрашивает по-русски, например, «как тебе Балабанов?», или от досады говорит «офигеть блин!», то это всегда забавляет и удивляет. Недавно одна студентка сказала, что ей задали эссе о разнице между москвичами и жителями других городов России. А мне есть, что рассказать!

Но показательно, что, например, на показ современного казахского фильма «Мадина», который мы проводили с Гульнарой Абикеевой и Катрионой Келли в конце февраля в Тринити Колледже, пришла пара десятков человек, а на авторскую документалку филолога Юрия Левинга про «ахматовский сирот», — только 5-6 человек. Как будто традиционный литературный канон, как тут говорят «белых великих мужчин», уже мало кому интересен. Я спрашивал нескольких англичан (которые далеки, но более-менее в курсе советской культуры), а им вообще имя Бродского малоизвестно. Фильм Левинга, который он сложил из многочасовых интервью с тем самым ахматовским кругом поэтов, тоже на самом деле об этом, — о старении и смерти мифа, о том, как все прекрасное, что связывало некогда этих людей, превратилось в груду обид, разочарований и раздражений. Все повторяют заезженные «пластинки», а на самом деле медленно теряют и голос, и смысл. Пустой зал, в котором шел фильм, как будто продолжал это ощущение умирания целого поколения.

Сейчас интересно про мультиидентичность, национальную специфику, про маргинализированное и не каноничное. Один из самых популярных советских фильмов здесь: «Первый учитель» Андрея Кончаловского, о котором я практически ни от кого не слышал в Москве. Здесь же он обсуждается на каждой второй лекции или докладе. Даже Дзига Вертов интересует не «Человеком с киноаппаратом», а «Шестой частью мира» и «Тремя песнями о Ленине», то есть, женщинами, которые снимают чадру. Сюжет более волнительный, чем приключения кино-глаза.

Исследовательница из Оксфорда как-то спросила меня, кем считал себя Вертов: евреем, украинцем или русским. Мне кажется, он видел себя советским космополитом, а домом своим считал Москву. Но, если подумать, он сочетал в себе сразу все. Пожалуй, в целом эта мультиидентичность советских людей страшно захватывает новые поколения славистов: как один человек мог мыслить себя сразу внутри разных культур и национальностей, быть разным на бумаге, на работе, в семье и среди друзей. При желании все это можно найти у Бродского и его товарищей, но пока они продолжают растворяться в своем утраченном времени, бессильные достучаться до сердца современности.