Александра Цибуля

Долго идти вдоль шоссе по жаре, ничего не найти
и ни с чем вернуться назад, потому что заблудиться —
это тоже возможное решение, и оно помогает выйти
из состояния потерянности. Жёлтый цветок у дороги,
жестяные банки, бычки, пластиковое
яйцо от киндер-сюрприза. Нашёл ли ты то,
что успокоит твои мысли, утешит твое сердце, развеет
твою печаль? Обгрызенная половинка мыши,
засиженная зелё
ными мухами, мумия или скелетик лягушки. Пластиковые
аисты и фламинго, нарастающий стрёкот, кафе «Три льва».
Но есть и другая прогулка, которую мне хотелось бы
отметить
татуировкой на предплечье в виде косули, являющейся
между деревьев, когда ты рассказываешь сон про «малые
островки речи», и в нём эта реплика
принадлежит мне.

Источник: книга "Татуировка в виде косули"

#выбор_Валерия_Горюнова

Внутренняя речь в стихотворении Александры Цибули раскрывается деталями во внешнем мире. Героиня "ничего не нашла", но в произведении много вещей, которые, скорее всего, подчёркивают её состояние: "потерянность" проявляется сорняком и сором: "жёлтый цветок у дороги, жестяные банки" и др. Если поискать кафе "Три льва", держа в уме косулю, можно предположить, что место прогулки героини — Ясная поляна, шоссе возле посёлка "Лесной". Открыв панораму этого места в яндекс-картах, тоже ничего не найдешь, кроме зарослей, куда не заходит героиня, идя вдоль дороги. "Пластиковое яйцо от киндер-сюрприза" перекликается с "пластиковыми аистами и фламинго", отсылая одновременно к живому и мертвому, к сказке и реальности — к потерянности в этих мерцаниях. А ответом на (возможно) мысленно заданный вопрос героини становятся "обгрызенная половинка мыши" и "мумия или скелетик лягушки", показывающие, что тот, о ком она думает, не нашёл средство от печали. Сказочного исцеления не произошло.

"Другая прогулка" в стихотворении ассоциируется с волшебным лесом, где между стволами ходит ("является", как чудо) косуля. Беседа героев переливается во внешний мир, и тот превращается в сновидческое пространство. И это ощущение волшебства хочется оставить на теле неизгладимым следом. Подобное состояние героиня ищет в новой прогулке, но находит вещи, которые хотят говорить, но не настолько интенсивно, не настолько сказочно.

#комментарий_Валерия_Горюнова

Стихотворения Александры Цибули даже в случае перенесения действия во «внутреннее» пространство сна, памяти, ментальности, отличаются предметностью и топографической точностью в фиксации «внешнего». Это касается не только выбора Валерия Горюнова, то же самое можно сказать о некоторых написанных ранее текстах из подборки «Электрические цветы» (особенно — о стихотворении без заглавия, начинающемся со строк «Если я уеду в Армению или в Лондон и начну вспоминать…») и некоторых стихах из книги «Путешествие на край крови».

В рассматриваемом стихотворении движение внешнее встраивается в параллель с движением (скорее блужданием) внутренним и даже оказывается им обусловлено. И этим во многом определяется то, каким образом все окружающее фиксируется. Памяти, конечно, не свойственно воспроизведение изображения без изменений: некоторого упущения или, наоборот, достраивания, как и человеческому зрению не свойственен захват целостной картинки, доступный, например, камере. Вместо этого происходит фокусировка на некоторых деталях. Носительница зрения и речи в тексте Цибули воспроизводит их с большой точностью. Она фиксирует множество отдельных черт пространства, по которому движется, воедино и стягивает их в своеобразную карту.

Эта ассоциация кажется одним из оснований для того, чтобы подойти к выбранному стихотворению Цибули как к поэтическому травелогу. Она не дает четкого указания на описываемое пространство в названии, не выносит в заголовок пункт назначения (потому что пункта назначения как такового нет, прогулка оказывается мотивирована внутренним, а не внешним: «Долго идти вдоль шоссе по жаре, ничего не найти / и ни с чем вернуться назад, потому что заблудиться — / это тоже возможное решение, и оно помогает выйти / из состояния потерянности…»), однако пространство, как отметил Валерий Горюнов, оказывается вполне узнаваемым, благодаря возникающему в перечислении среди прочих элементов топониму.

С одной стороны, в этом контексте важно вспомнить конкретистские «предметники», которые исследователи также рассматривают как своеобразные травелоги. Манера «коллекционировать» детали (от жестяных банок и бычков — до скелетика лягушки) напоминает то, как наблюдение за окружающей средой производится в стихах Михаила Соковнина («Застекленная терраса»), как в его текстах организуются целые перечни предметов. С другой стороны, поэзия Александры Цибули вообще и это стихотворение в частности от конкретистских перечислений отдаляются. Здесь важно обратить внимание на еще одну «генетическую доминанту» — связь с линией ленинградской поэзии (местами в выбранном стихотворении слышатся отголоски самых разных поэтик от Мандельштама — до Леонида Аронзона, у которых, конечно, тоже находятся стихотворения-наблюдения и стихотворения-путешествия).

#комментарий_Софьи_Прохоровой

Стихотворение Цибули напоминает стихотворение Штеффена Поппа "Это воспоминание обрывается у моря" (Diese Erinnerung endet am Meer). Вот оно:

Ты гуляешь по соли, морской бриз, морские слоны
потом я позабыл тайные имена прибоя
- как ты касалась песка, мертвой древесины
все, что море выбрасывает в грозу
здесь ты не просто друг
воспоминание из моего золотого альбома.

Что выпадает из рук, образует линию берега
движения блекнут, жесты распадаются в темноте
- ночь снова отпирает космос
звезды - искусственный свет, но они снова определяют
ось взгляда в твоей голове, которой здесь нет.

Ты уходишь прочь с редкими растениями, камнями
уводишь черепаху на синей нитке
- я не могу различить, это мир
утопая, распускает пряжу из моей кожи
или всего лишь заблудший демон
пластиковая рептилия из детства

(перевод мой)

Оба текста повествуют о прогулке и находках во время нее.
У Цибули прогулка происходит вдоль шоссе, у Штеффена - вдоль моря. У Цибули говорится "ничего не найти", но при этом перечисляется множество находок: желтый цветок, жестяные банки, бычки, яйцо от киндер-сюрприза, обгрызенная половинка мыши, скелетик лягушки и так далее. У Штеффена тоже целая коллекция находок, "все, что море выбрасывает в грозу": мертвая древесина, растения, камни, черепаха на синей нитке. И хотя у Цибули говорящему приходится "ни с чем вернуться назад", а Штеффен Попп этого просто "не может различить", в итоге оба приобретают: одна - реплику из сна, другой - воспоминание. При этом "пластиковая рептилия" Штеффена отзывается у Цибули "пластиковыми аистами", а морские слоны превращаются во львов. И даже ритмически я слышу сходство. Трудно сказать, читала ли Александра стихотворение Штеффена, тем более в моем переводе, но это не столь важно и мой комментарий ни в коем случае не предъявление заимствований или отсылок. Скорее, я про то, как поэты - а точнее, сами стихи - соприкасаются снами, попадают в пересекающиеся пространства.

#комментарий_Евгения_Никитина

Спасибо коллегам и друзьям за этот праздник, крутые монологические высказывания и разговор! Тут по ссылке запись

Видела во сне Кристофера Уокена в земляном песчаном гнезде, с меховыми крыльями, он был жертвой мутации и экологической катастрофы. Кажется, он собирался меня убить. Я только успела подумать: «Какой же он красивый и сексуальный, это не Васнецов».

Расшифровка (орфография автора сохранена):

Когда он животом вперёд стоял на солнце
стоял
из окна противоположного дома упала вылетела дама.
Вылетела дама в одной рубашке и с криком вниз полетела.
Он видел как ветер задрав рубашку обнажил молодое женское тело
Он бедра увидел и крепкие белые груди и в теле его шевельнулась приятная сладость.
Когда же ударилась дама о землю и треснул череп и хрустнули рёбра
Он отвернулся и выставил спину, чтобы солнце его подогрело сзади.

СТРАШНАЯ СМЕРТЬ

Однажды один человек чувствуя голод сидел за столом и ел с апетитом телячьи кишки
А рядом стояла его супруга и всё утверждала, что кишки страшная гадость.
Однако он ел и ел и ел и ел и ел покуда
не почувствовал где то в желудке смертельную тяжесть.
Тогда отодвинув коварную пищу он задрожал и заплакал.
В кармане его золотые часы перестали тикать.
Волосы вдруг у него посветлели, взгляд прояснился
Уши упали на пол как падают осенью с тополя желтые листья
И он скоропостижно умер.
19 апр

Посмотрели с подружкой французский фильм про писательскую резиденцию. Специально пошли на показ с титрами — и не зря: признание героя «Она изменяла мне со всем литературным факультетом, с мужчинами, с женщинами» [les hommes, les femmes] нам на голубом глазу переводят как «с мужчинами постарше и мужчинами помладше». Еще такие термины дейтинговой культуры, как «гостинг» и «брэдкрамбинг», уже вроде знакомые (про них даже русскоязычный Forbes недавно писал), переводят не кальками (французы в разговорной речи используют оч много калек с английского), а более развернутыми выражениями (типа «ты бросаешь хлебные крошки» и пр.). Еще прикол с афишей фильма, во французской версии за окном — ламы (ламы там по сюжету гуляют по садам резиденции), а для русскоязычных зрителей в качестве пейзажа поставили Эйфелеву башню, видимо, чтобы увеличить продажи и добавить вайбов фильма «Амели». Хотя Эйфелевой башни в фильме нет, Париж показывают мельком, а резиденция, где героиня и сидит на окне с книгой, находится в Англии. Получилась такая туристическая картинка, к фильму отношения не имеющая.
А кино мне понравилось, там много сцен про абсурдную неромантичную awkwardness повседневности, по-хорошему неловких и человеческих.

Коллега Александр Марков решил зарифмовать наши книги с Германом Лукомниковым, что мне, конечно, оч приятно. Еще, отвечая на вопрос о главном событии полугодия, он отмечает работу над музеем ОБЭРИУ, открытия которого я тоже очень жду и слежу за всеми новостями.

Стыдно признаться, коллеги, но у меня сегодня был счастливый денёк. Сначала дочитала (то есть доперечитала) к кандидатскому экзамену «Анну Каренину», там, если помните, уже после сцены смерти Анны (довольно лаконичной, жёсткой, беспощадной и пр.) идёт дающая полноту сердца глава про Лёвина, обретающего веру и внутреннее спокойствие, он тем самым спасается от суицида, о котором прежде много думал (и специально прятал ружьё). Потом ко мне подошёл незнакомый старичок с вопросом: «Вы можете меня поддержать?». Но после этого он не денег начал просить, а стал обсуждать со мной клумбу с высокой травой и разнообразной растительностью, которая даже напомнила ему его детство в деревне. Можно представить, какой энтузиазм у меня это вызвало. Потом пришла моя подруга и одногруппница, и мы пошли в рнб. В рнб было очень интересно (извините), я читала Эйхенбаума про Толстого, периодически с ним спорила. Посетители были смешные, один чувак смотрел фильм на планшете со звуком, снял ботинки и носки, другой парень ходил туда-сюда в больших наушниках, девчонки смотрели видосы и хихикали, в принципе библиотеку стали использовать, скорее, как коворкинг, где можно побыть наедине со своими девайсами. Еще в рнб на выставке про советские новаторские фишки был отдельный стенд и витрина про пластмассовый дом архитектора Щербенка, который я очень люблю (я тоже живу в доме Щербенка). После библиотеки немного прошла через дворы, чтобы отдохнуть и посмотреть на цветы, и, кажется, впервые видела жёлтые пионы. Чувствую себя очень довольной, по этому поводу вот вам великий трэк Петра Мамонова.

Если вы не хотите использовать слово «флексить» (пример из поэзии Марии Земляновой: «вороны флексят во дворе домика»), то вот вам такой ретроаналог из «Лафертовской маковницы»: «манежиться».