Дорогие все, праздники окончательно отшумели, а стало быть, самое время поделиться с вами своими страхами и сомнениями планами на будущее (как будто бывают планы на прошлое!). Провожая год предыдущий, я не стал их конкретизировать, поскольку убоялся связанной с этим ответственности, а теперь думаю, что если ничего не наметишь, так ничего и не сделаешь. Но первым делом я хотел бы поприветствовать новичков, пришедших сюда с «Горького»»; это ценное пополнение, и я продолжаю гордиться своей ролью пищинки (от слова «пищать»), на которой нарастает жемчужина нашего весьма профессионального и притом в лучшем смысле любительского сообщества. Должен только предупредить их, а также напомнить старожилам, что канал этот ведется в маниакально-депрессивной манере и приступы лихорадочной активности перемежаются здесь периодами унылого молчания с легким гробовым оттенком.

Так вот, о планах. Основной работой для меня по-прежнему остаются семинары в «Азарте»; скоро мы торжественно объявим о старте нового семестра (и там будет как минимум одна хорошая новость), но вообще-то прием тестовых заданий уже идет, и сам я готов вести три группы: начинающих переводчиков с английского (как всегда, пополам с Голышевым), продолжающих переводчиков (или тоже с Голышевым, или один – это, как всегда, пока неясно) и новый цикл курса о стиле. Два первых формата для нас традиционные, тут все без изменений, а вот в третью группу я приглашаю и новеньких, и тех, кто уже помог мне этот новый курс немножко обкатать (именно благодаря им на «Горьком» и вышли две мои статьи). При этом возвращаться к уже изученным авторам мы будем, только если «старичков» в группе не окажется, а может, и в этом случае не вернемся: уж больно хочется повозиться с теми писателями, которых мы еще не трогали. Надеюсь, по итогам этих занятий будут появляться и новые публикации на «Горьком». А если удастся провести два-три таких курса, все это, возможно, сложится и в более широкую картину: уже сейчас в тумане начинает вырисовываться что-то вроде общих законов стиля, но разогнать этот туман можно только с помощью практического материала, который лучше всего нарабатывается в приятной компании. Кстати, одна просьба к тем, кто у нас уже учился (в любой группе) и может – а главное, хочет – повторить: пожалуйста, сообщайте об этом не нам, ведущим семинаров, и не где придется, а Юле по адресу Школы [email protected], потому что именно там происходит весь учет и контроль и формируются группы.

Список книжек о переводе и не только, которые я хотел бы написать, но ленюсь, отмазываясь перед собой тем, что мне типа некогда, включает в себя пять пунктов: говорю об этом в расчете на то, что мне станет стыдно и я всерьез возьмусь хотя бы за одну из них. Перевести что-нибудь хорошее тоже хочется, но этому продолжает мешать утрата той способности надолго переселиться в созданный автором мир, без которой качественного перевода получиться не может. А утрата эта, в свою очередь, объясняется чувством, что весь наш обычный мир катится к едрене фене, уже гостеприимно распахнувшей ему навстречу свои объятия; боюсь, что с этим чувством придется жить до тех пор, пока она эти объятия не сомкнет.

Разные проблемы перевода постараюсь обсуждать тут по мере сил; называйте их в чате. Ваши предыдущие пожелания я помню, но, увы, не на любую тему могу сказать что-нибудь толковое: например, я читаю очень мало современных переводов, безобразно редко слушаю посвященные переводу подкасты, и вообще роль универсального критика-обозревателя мне не по зубам. Но про что знаю, про то буду писать, а вы спорьте.

С тем и поехали в 2025-й. Посмотрим, что он, хитрец такой, нам приготовил.

Ах да! Еще я планирую выучить три новых языка и слетать на Луну.

А вот и обещанный сюрприз - гвоздь нашего очередного сезона! 🙂
Тест на страничке Школы

После долгого перерыва мы возобновляем КУРС ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПЕРЕВОДА с НЕМЕЦКОГО! Вести семинар будет Анна Кукес, автор многочисленных переводов классиков и современников, доцент кафедры германской филологии РГГУ, преподаватель немецкого языка и литературы немецкоязычного пространства, теории и практики перевода, лауреат премии им. Соломона Апта, номинант на премию «Просветитель. Перевод» (2021) и, конечно, член Гильдии мастеров литературного перевода.
Информация на сайте perevodasart.ru появится в скором времени, а пока не теряйте времени и садитесь за перевод тестового задания (текст в следующем посте). Переводы присылайте по адресу [email protected] до 10 февраля. Новый сезон открываем сказкой!

Послушал вчерашний открытый вебинар CWS с Александром Филипповым-Чеховым и Ритой Ключак (ссылку не даю, но найти легко) и удивлен скорее тем, что кое с чем из услышанного я вдруг оказался согласен – например, со взаимовыгодной необходимостью делать пробный перевод перед заключением договора с издательством. Почти по всем остальным пунктам мы с Александром катастрофически расходимся во взглядах (что для нас обоих давно не секрет), но по одной из затронутых на этом вебинаре тем мне все же захотелось высказаться, поскольку она занимала меня и раньше.

Издатели, сказал Александр, решительно предпочитают молодых, начинающих переводчиков старым и опытным, потому что первые 1) горят желанием переводить, 2) делают это быстрее, 3) гораздо лучше стариков знают иностранный язык, 4) технически подкованы, тогда как 99% опытных не способны правильно отформатировать свой текст (видимо, до сих пор пишут при свечах гусиным пером) и 5) меньше капризничают во всех отношениях. Спорить со всеми этими доводами кажется мне бессмысленным (замечу только, что многие из моих знакомых издателей с ними не согласятся), но я бы выделил из них зерно, которое и впрямь интересно обсудить, а именно: компенсирует ли опыт утрату молодого задора, или, формулируя это иначе, каков оптимальный возраст для занятий переводом?

В двух словах, оставив в стороне понятные субъективные различия, я бы ответил на это так. У молодых действительно есть очевидные преимущества; они и правда энергичнее и азартнее старикашек… простите, устал, пойду вздремну.

Ну вот, отдохнул, попил чайку с таблетками, продолжаю. По-моему, молодым и горячим не хватает двух важных вещей. Во-первых, житейского опыта (не буду объяснять, зачем он нужен, я про это писал в книжке), а во-вторых – именно что технической подкованности, под которой я понимаю не столько компьютерную грамотность (хотя она тоже никому не мешает) и даже не столько владение профессиональными приемами (а их, видит бог, чертова туча), сколько актерскую привычку влезать в чужую шкуру, перестраиваться на чужой лад – а это ведь тоже профессиональный навык, который приобретается не то чтобы сразу. Да, нехватка опыта (любого) отчасти компенсируется азартом и чутьем, врожденной способностью к имитации, у кого она есть, – но где тут найти оптимальный баланс? Как обычно, где-то посередине. Пардон май френч, но не зря же кто-то умный (и, подозреваю, довольно старый) грустно сказал: si jeunesse savait, si vieillesse pouvait!

А что говорит практика? Кажется, все по-настоящему крутые переводчики начинали довольно ярко и почти всегда с книжки, которая им ужасно нравилась – в этом случае азарт, подкрепленный, как бы это сказать, генетической предрасположенностью, и вправду может заменить многое. Но все же по произведению количества на качество самый продуктивный возраст – средний, лет сорок плюс-минус десять… нет, двадцать… так, стоп. Но и старичков, несмотря на их немощь и капризы, я бы оптом списывать в утиль не стал.

В общем, вы меня поняли. Пойду вздремну.

Ну вот, now it's official. Репостните, пожалуйста, кому не лень.

Друзья, мы открываем набор на весенний семестр! Предлагаем онлайн-курсы художественного перевода с английского, французского, немецкого и итальянского языков (проза), а также перевода французской и английской поэзии. Занятия ведут лучшие мастера своего дела, опытные преподаватели – Виктор Голышев и Владимир Бабков (английская проза), Наталья Мавлевич (французская проза), Анна Кукес (немецкая проза), Анна Ямпольская (итальянская проза), Елена Баевская (французская поэзия), Григорий Кружков (английская поэзия).
Чтобы записаться на курс, пришлите тестовое задание (https://perevodasart.ru/test/) по адресу [email protected] до 15 февраля

И еще такое у нас есть

Дополнение к предыдущему анонсу:

Курс Владимира Бабкова "Как писать с(т)ильно" - изучение литературной техники, анализ особенностей стиля русско- и англоязычных авторов; разбираясь в тонкостях хорошей прозы, вы будете оттачивать свой авторский стиль.

А также курс Натальи Мавлевич - сравнительной грамматики французского и русского языков в применении к художественному переводу. Иначе говоря, как привести в соответствие грамматические особенности французской и русской художественной прозы.

Подробнее на странице https://perevodasart.ru/i-course

СТИХИ ПРО ЗАЕК (№5)

В Литературном институте мне не раз приходилось оценивать поэтические переводы и даже судить соответствующие конкурсы (студенты – народ азартный), и я, хоть и не эксперт по этой части, все же брал на себя смелость высказывать кое-какие общеразумные соображения. Одной из самых распространенных неприятностей было то, что ребята, завороженные метром и рифмой, этой качающейся перед глазами серебряной ложечкой, забывали, что у многих стихотворений есть еще и смысл, – и жертвовали им в угоду по-разному понимаемой «красоте». Давайте посмотрим, как одно неудачно выбранное слово может полностью изменить весь смысл стиха, на примере одного совсем даже не студенческого перевода.

Есть у Эдгара По такое позднее стихотвореньице – «Аннабель Ли». Напомню его сюжет. Жила-была где-то у моря влюбленная парочка, их любви позавидовали ангелы на небе (видать, скучно им там), ну и не нашли ничего лучшего, кроме как уморить девчонку ледяным ветром. А герой, понятно, забыть ее не может, и кончается все так:

And so, all the night-tide, I lie down by the side
Of my darling, my darling, my life and my bride
In her sepulchre there by the sea –
In her tomb by the side of the sea.

Жуткая, вообще-то, история. Вдумайтесь: спит любимая в гробу (простите за эту неуместную ассоциацию, но как тут без нее), а безутешный любовник приходит на кладбище каждую ночь (и не днем ведь, как нормальные люди), залезает в склеп, ложится рядом и погружается в грезы о своей душечке, которая вот тут, под боком, и, очевидно, с каждой ночью становится все прекраснее и прекраснее. Это вам не цветочки на могилку принести; это чистый хоррор абсолютно в духе По, у которого любовь и смерть – неразлучные сестры.

А вот как выглядят эти заключительные строчки в переводе Рогова:

Много, много ночей там покоюсь я с ней,
С дорогой и любимой невестой моей –
В темном склепе у края земли,
Где волна бьет о кромку земли.

Это что ж получается? Покоюсь, да еще много ночей, – стало быть, покойник? Ну, помер и лежит рядом, прямо как Ромео с Джульеттой. Странно только, что стихи на том свете пишет да еще как-то сюда их переправлять умудряется, – ну ладно, поэт все-таки, они и не такое умеют.

Что помешало Рогову вместо там покоюсь я с ней написать я ложусь рядом с ней? Заодно и аспект глагола (кажется, так это называется) изменился бы на более подходящий. Наверное, ложусь выглядело для него недостаточно поэтично; не может же поэт просто лечь, как обычный человек, он может только упокоиться, даже если еще жив. Но По-то не постеснялся написать тут вполне обычное слово…

В следующем посте покажу, как с этим местом справились другие переводчики, – это тоже любопытно.

СТИХИ ПРО ЗАЕК (№6)

Как нетрудно заметить, По присутствовал в нашей по-эзии с самого ее возникновения, но прославил его у нас своими переводами – а заодно и катализировал ими взлет своей собственной блестящей по-этической карьеры – не кто иной, как тогда еще сравнительно юный Костя Бальмонт (хотя к тому времени он уже чуть было не покончил с собой, прочитавши «Крейцерову сонату» – вот оно до чего книжки-то доводят!). С его версии и начнем.

И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной – с невестой – с любовью моей –
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли.

Если этот саркофаг – фигуральный, то выходит, что героя Бальмонт просто похоронил. Точно так же поступил и Брюсов:

И всю ночь, и всю ночь не уйду я прочь,
Я все с милой, я с ней, я с женой моей,
Я – в могиле, у края земли,
Во склепе приморской земли.

Но даже если саркофаг земли и склеп земли означают лишь соответствующие объекты, находящиеся на приморской земле, выглядят оба перевода не очень удачными. Первый – потому что попробуйте-ка распростереться в саркофаге, и потом, прямо в гроб герой По, кажется, все-таки не залезал, это уж было бы как-то совсем неловко. А второй – потому что могила в первую очередь воспринимается как захоронение в земле, и заявление «я в могиле» звучит так, будто герой туда закопался (или его закопали уже мертвого).

Федоров высказался еще определеннее:

Вместе с ней мы одни —
сквозь все ночи и дни —
С дорогой и любимой невестой одни
Под тяжелом настилом земли
Там, в могиле приморской земли.

Жаботинский, перевод которого в советский сборник не включили (еще чего, сионистов всяких туда пускать), поддержал коллег в этой кровожадной трактовке:

Если ж ночь и темна — снова я и она,
Я, и друг, и сестра, и невеста-жена,
Тихо спим под покровом земли —
Где у берега спят корабли.

Но двое переводчиков, слава богу, все же оставили героя в живых. Впрочем, вариант Оленича-Гнененко еще допускает разные толкования:

Бьет ночной прибой – и я рядом с тобой,
С моею душой и женой дорогой, –
Там, в гробнице, где край земли,
Там, у моря, где край земли!

Самым же добросердечным (и единственным, кто выбрал глагол в форме, снимающей всякие сомнения) оказался Садовников, хотя из его перевода, увы, пропал оригинальный макабр:

Я расстаться с моей дорогой не могу
И всю ночь провожу на морском берегу,
На могиле родной мне земли,
Возле Аннабель Ли.

Ох, и трудная это работа – переводить стихи! Труднее, чем из болота тащить бегемота: у него, похоже, больше шансов уцелеть, чем у героя лирического стихотворения.

Обычно мы не рассказываем, какие тексты ждут наших курсистов на семинарах (и сами не всегда заранее это знаем), но на сей раз решили приоткрыть дверцу в наш новый немецкий теремок:

Тех, кто придет в нашу школу на весенний курс литературного перевода с немецкого, ждет интересная, плотная программа. Посмотрите, каких авторов ХХ и XXI века предлагает переводить Анна Кукес (https://perevodasart.ru/about#kukes):
ПРОЗА:
- фрагмент одного из детективных романов Ингрид Нолль, немецкой Агаты Кристи;
- Маттиас Наврат:
- Кристоф Магнуссон
ДЕТСКАЯ ПРОЗА:
- Франциска Бирман, фрагменты из двух книг о приключениях лиса-детектива Джеки Рыжика
НОН-ФИКШЕН:
- эссе Ульрике Мозер и/или Каролин Эмке
В зависимости от уровня и настроения участников семинара могут быть добавлены пьеса и стихи

Присылайте тестовые переводы (https://perevodasart.ru/test/) по адресу [email protected] до 15 февраля

В своем эссе How Should One Read a Book? Вирджиния Вулф пишет (для удобства перевожу): «Чтобы прочесть книгу правильно, надо читать ее так, как будто вы сами ее написали. Займите место не за столом рядом с судьями, а на скамье рядом с подсудимым. Станьте его напарником, его соучастником».

Переводчик выполняет эту рекомендацию не в переносном, а в самом прямом смысле: он действительно становится напарником, соучастником, подельником автора. Конечно, читая книгу впервые, вы можете краем глаза замечать ее недостатки, но если наступает момент, когда вы говорите себе: «Эта книга мне нравится и я хочу ее перевести», – в этот самый момент критическое мышление должно быть отключено до самого конца работы.

И это не так трудно, как кажется. Если, играя Отелло, вы хоть раз подумаете про себя: «Боже, какой он (= я) кретин!», то не сможете убедительно задушить Дездемону. Но ведь именно ради этого вы и вышли на сцену.

СТИХИ ПРО ЗАЕК (№7)

…Когда мы употребляем слово «текст», создается впечатление о линейной последовательности слов, подлежащих «воспроизведению», в то время как поэтическое произведение обладает огромным количеством вертикальных связей – в чем его главное отличие от прозы.

Вот тут хотелось бы с Григорий Михалычем чуточку поспорить – вернее, порассуждать об одно-, дву- или многомерности художественного произведения (кстати, само это слово как синоним перемножения подразумевает объемность). Мне кажется, идея вертикальности спровоцирована здесь внешним видом стихотворений, которые всегда стоят столбиком, как тушканчики. Но если под вертикальными связями понимаются внутренние переклички, прошивающие стихи насквозь, то их полно и в хорошей прозе. Какую бы форму она ни принимала – рассказа, повести или романа, – без этих внутренних сил, мгновенно действующих на расстоянии (кажется, в физике это называется entanglement), она тут же вырождается в унылую цепочку слов, бредущих друг за дружкой без всякого смысла и цели, в тот самый шекспировский tale told by an idiot, signifying nothing. Особенно отчетливо это видно на сочинениях малой формы: рассказ может сворачиваться ужом, кусая себя за хвост, или вертеться, как тот же уж, но уже на сковородке, или выписывать самые замысловатые кренделя, но цельность ему придают именно сквозные, нелинейные связи.

Оттолкнувшись от приведенной цитаты, я предложил бы немножко другую систему координат. Сквозные связи, «перпендикулярные» линейному развитию событий, назвал бы тоже горизонтальными – работающими, так сказать, по оси игрек, – а вертикаль, ось зет, оставил бы для тех связей, которые и впрямь выходят из плоскости произведения вглубь – в литературную традицию. И вот от них-то, пожалуй, поэзия действительно зависит гораздо сильнее, чем проза. Ведь там даже рифмы, и те наперечет: скажешь слезы, а читатель ждет уж рифмы розы, кровь всегда подразумевает морковь, и так далее; куда бедному поэту податься?

Конечно, и прозаики без обращения к традиции ничего толком написать не могут: отбери ее у нас, и мы все мигом растеряемся и потеряемся, как дети ночью в дремучем лесу. Но все же эти отзвуки, аллюзии и обертона действуют в стихах куда сильнее. Вот в этом и вправду можно увидеть серьезное отличие поэзии от прозы – и не зря такая большая часть книжки Кружкова посвящена именно проблеме вписывания переводных стихов в другую поэтическую традицию. Корни, истоки и, не побоюсь этих слов, отеческие гробы – вот курьи ножки поэтической избушки, без которых она не в силах не то что далеко убежать, но даже тронуться с места.

Чую, на этой бредовой картинке пора заканчивать.

NEVER SAY NEVER

В переводе как профессии все настолько туманно и расплывчато, что перед теми, кто начинает его (ее) осваивать, возникают два соблазна. Первый: согласиться с теми, кто считает и не стесняется заявлять, что учиться тут, в общем-то, нечему – ну разве что иностранный язык имеет смысл подтянуть – и достаточно просто любить это дело. Примерно по слову апостола Павла: любовь, мол, не перестает, хотя и знание упразднится. И второй: уцепиться хоть за какие-нибудь правила. Если во мгле, которая тебя окружает, светят пускай даже редкие маяки, плыть становится гораздо веселее.

С теми, кто уже поддался первому соблазну, спорить не хочется: опыт показывает, что переубедить их все равно невозможно. Жертвы второго более восприимчивы – надо просто вовремя их разочаровать. Покажу на одном примере, что кораблекрушения порой случаются и тогда, когда переводчик берет курс на самый (казалось бы) надежный маяк.

Кого из нас не учили тому, что нельзя повторять в переводе однокоренные или попросту одинаковые слова? Кого редакторы не били по рукам за два или три одинаковых слова в одной фразе? Мы быстро привыкаем подбирать синонимы, чтобы избежать этих повторов, но забываем, что иногда на них все и держится. Книжка Терри Пратчетта Monstrous Regiment начинается так:

Polly cut off her hair in front of the mirror, feeling slightly guilty about not feeling very guilty about doing so.

Ясно, что все обаяние этой стартовой фразы заключено в повторах, как в песенке «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». Но вот опубликованный перевод (В.Сергеевой):

Полли отрезала волосы, стоя перед зеркалом, и почувствовала себя слегка виноватой из-за того, что ничуть этого не устыдилась.

Синонимы найдены, еще один повтор, ненароком возникший при переводе, убран (правильнее было бы написать «Полли отрезала себе волосы», но дальше уже есть себя) – а весь кайф пропал. Попробуем его вернуть:

Полли отрезала себе волосы, и ей стало немножко стыдно за то, что не стало очень стыдно за то, что она это сделала.

Страшно так написать, да еще в самом начале книги? Еще бы! Последствия мерещатся жуткие: редактор озвереет, забракует весь перевод, издатели внесут тебя в черный список, репутация будет безнадежно загублена… Словом, кошмар. Да и вышло-то не ахти, особенно из-за калечки она это сделала. Подрихтуем:

Полли отрезала себе волосы перед зеркалом, и ей стало немножко стыдно за то, что не стало за это ужасно стыдно.

Годится? Решайте сами. Призрак взбесившегося редактора, конечно, никуда не денется, но тут уж надо выбирать, с кем вы меньше хотите встречаться: с ним или с духом расстроенного Пратчетта…

Не знаю, как вы, а я страшно не люблю писать на английском в первую очередь из-за артиклей: сколько ни ломай над ними голову, все равно где-нибудь да ошибешься. При переводе с английского (или любого другого языка, в котором они есть) на русский эти козявки вроде бы не очень мешают, но если потерять бдительность, могут подложить переводчику довольно крупную свинью. На первой странице все той же книги Пратчетта в русском изводе (по-прежнему В.Сергеевой) есть такое описание:

Это была скверная гравюра, раскрашенная вручную, преимущественно в два цвета — синий и красный. Она изображала пожилую женщину; отвисший подбородок и слегка выпученные глаза могли навести иного циника на мысль, что кто-то сунул ей в вырез платья рыбу, но в этом странном, безжизненном выражении лица художник сумел передать нечто большее.

При внимательном чтении здесь настораживают два обстоятельства. Первое: физиономия человека, которому сунули за пазуху рыбу, едва ли будет выглядеть безжизненной (если только он не скончается мгновенно от шока). И второе: что-то уж больно буйная, а главное, нездоровая у автора фантазия! Если бы все это было написано от лица малолетнего хулигана вроде Тома Сойера, тогда другое дело, но здесь, кажется, не тот случай. Самое время посмотреть в оригинал:

It was a poor woodcut, hand-coloured mostly in blue and red. It was of a plain, middle-aged woman whose sagging chin and slightly bulging eyes gave the cynical the feeling that someone had put a large fish in a dress, but the artist had managed to capture something extra in that strange, blank expression.

Теперь все ясно: вместо «in a dress» переводчица прочла «in her dress»! И сразу все изменилось: безобидное сравнение противной тетки с одетой в платье рыбиной превратилось в поступок опасного социопата, к тому же еще и лишенного всякого чувства самосохранения (на портрете-то ни много ни мало герцогиня!). Всего одна буковка, а сколько неприятностей…

Свеженькое!
https://www.youtube.com/watch?v=RKu1VmTNPPI

Тема артиклей оказалась прямо-таки животрепещущей. Да оно и понятно: все эти неведомы зверушки, которых нет в русском, эти артикли, какой-нибудь там аорист или, прости господи, эргатив, конечно, производят ошеломительное впечатление, потому что открывают в мозгах дверцы, о существовании которых мы даже не подозревали. (А когда, скажем, артикль не стоит перед словом по-человечески, а прилепляется к его концу, как в болгарском или арамейском, – тут от изобретательности высших сил и вовсе дух захватывает.) Так что давайте еще чуточку пожуем эту тему – тем более что для этого не надо даже уходить все с той же первой страницы все той же книги Пратчетта.

Многие знают, что артикли иногда «переводятся» порядком слов в русском предложении. Фраза «В комнату вошел сантехник» говорит нам, что этот персонаж появляется на сцене впервые, а стало быть, в оригинале перед ним стоял неопределенный артикль; если же этот герой нам уже знаком, а значит, имеет при себе в оригинале артикль определенный, то в переводе надо писать «Сантехник вошел в комнату». И вот в переводе «Пехотной баллады» (так называется русская версия Monstrous Regiment) читаем:

Герцогиня смотрела на Полли со стены над кроватью.

Напрашивается вывод, что при слове duchess стоит определенный артикль. Так оно и есть:

The Duchess watched her from above the bed.

И тем не менее перевод неправильный! Почему? Да потому, что, несмотря на определенный артикль, Герцогиня упоминается здесь в первый раз; определенный же артикль означает не то, что мы с ней уже встречались, а то, что герцогиня это не абы какая, а вполне конкретная – об этом говорит и прописная буква, с которой она начинается. Поэтому и перевести надо было по-другому:

Со стены над кроватью на Полли смотрела Герцогиня.

Заодно и важная прописная сохранилась бы. В общем, это еще одно подтверждение того, что никаких жестких правил в переводе нет и главным инструментом переводчика остается не словарь и не сборник даже самых полезных советов, а мозги. Грустно, правда? Хотя как посмотреть…

ПЕСНЯ ОБ АРТИКЛЯХ

Не думай об артиклях свысока (с),
Наступит время – сам поймешь, наверное,
Зачем их надо ставить и когда,
Где верные артикли, где неверные…

Проходят без понятия года,
Проходят без него десятилетия,
И я не понимаю иногда,
Где первые артикли, где последние?

У каждого артикля свой резон,
Свои колокола, своя отметина,
Артикли раздают – кому позор,
Кому бесславие, а кому бессмертие!

Бывает без артикля только дождь,
Течет с небес вода обыкновенная,
И ты порой почти полжизни ждешь,
Когда поймешь его употребление…

Придет оно, большое, как глоток,
Глоток воды во время зноя летнего,
А в общем, надо просто помнить долг
От первого артикля до последнего!

Не думай об артиклях свысока,
Наступит время – сам поймешь, наверное,
Зачем их надо ставить и когда,
Где верные артикли, где неверные…

Лет этак несколько тому назад была у меня в фейсбуке такая серия – кажется, в десять постов, – где я разбирал трудности перевода отдельных фраз из разных книжек. Старожилы (или, как когда-то написала одна моя студентка, «седые сторожилы» – так и видишь грустных старичков с берданками), возможно, помнят. Ниже – пост, с которого та серия стартовала (mutatis mutandis), а дальше будет ее продолжение. Не знаю, хватит ли меня на второй сезон, но... лиха беда начало.

ОДНА ФРАЗА

Как многим известно, переводчики переводят фразами. Щелкают их по очереди, как орешки. Но вдруг попадается среди них одна, которая не желает раскусываться. Ты ее и так, и этак, – а она никак. В оригинале все понятно, а по-русски выходит какая-то околесица.

Это раздражает. Тебе ж надо норму выполнить – ну хоть пять-шесть тысяч знаков в день. А ты с одной фразой, в которой этих знаков от силы сорок, уже целый час возишься. И сколько ты такими темпами к ночи напереводишь – знаков пятьсот? Ладно, думаешь, потом еще помучаюсь, а пока оставлю черновой вариант.

So far so good. Заканчиваешь перевод – допустим, это всего лишь рассказ. Возвращаешься к той самой одной фразе, которая теперь уже стала ОДНОЙ ФРАЗОЙ. Но она по-прежнему тебе не дается! Проходит день, другой. Тебя злит уже не только она, но и автор (нельзя было попроще написать, что ли?), и заказчики (это я за их три копейки кровью харкать должен?), и читатели (ты тут пластаешься, а они все равно ничего не заметят), и ты сам (куда смотрел, когда брал?). Наконец думаешь: да гори она синим огнем! Вот хоть так напишу – кривенько, ну да ничего, авось сойдет.

Отправляешь редактору. Через пару дней звонит. Говорит: вроде бы все нормально, но есть ОДНА ФРАЗА…

Не прокатило.

И все начинается снова. ОДНА ФРАЗА над тобой издевается. Глумится. Ты терпишь. Но вдруг в одно прекрасное утро встаешь – и вот он в голове, вариант! Не фолкнер, конечно, но вполне приемлемый. Где он раньше-то был? Уф…

Вот я и придумал этот… проект, что ли? ОДНА ФРАЗА. Время от времени буду публиковать анализ одной фразы с существующими, если они есть, и возможными вариантами ее перевода и их обсуждением. Фразы эти буду брать иногда у всем известных авторов, иногда у не очень, а иногда и у совсем не. Иногда они будут довольно длинными и замысловатыми, а иногда – коротенькими. Но главная цель этой затеи, честно говоря, не в том, чтобы продемонстрировать приемы борьбы с заковыристыми фразами (хотя будет и это), а скорее в другом: показать, какие разные соображения выступают на первый план при переводе всего лишь ОДНОЙ ФРАЗЫ. И вот это очень важно.

Потому что каждая фраза – это и есть ОДНА ФРАЗА.