Forwarded from Poistine
Мы будем форматировать дискурс, мы будем мыслить, мы будем создавать пространство уникального смысла, в центре которого засияет энергетический полюс нашей правды. С помощью мысли мы реабилитируем физический героизм и сделаем тех, кто был рассеян на земле и ослаблен, предстоятелями, первыми, обладателями триумфа!
На этом пути мы будем беспощадно уничтожать антиинтеллектуальные страхи, комплексы и предрассудки. Мы знаем без тени сомнения, что вера — это воля, а воля является таковой лишь постольку, поскольку она интеллектуальна. Стало быть, непоколебимая вера есть проекция чистого истинного и правильного мышления. У нас есть для этого инструменты, ниспосланные из источников, которые бесконечно превосходят мудрость «архаичных предков».
https://www.poistine.org/about/Poistine.org
О проекте
Интеллектуальная площадка
#цитата
Современное человечество не имеет смысловой перспективы: после того, как Бог «умер» (Ницше), «смерть» человека стала вопросом времени.
Мондиалистская политическая действительность есть лишь административное оформление этой «смерти». Истинная суть мондиализма в том, что он сознательно отрицает за человечеством какой-либо смысл, который отличался бы от самого факта существования под контролем мирового правительства. Иными словами, мондиализм отрицает наличие «Проблемы» и заявляет о конце истории (Фукуяма). В определенном смысле Фукуяма прав. Мондиалистское видение действительности, в принципе, исходит из эсхатологических посылок, только вывернутых на изнанку. Там, где метафизическая картина подразумевает «вечность» (отсутствие времени), мондиалистское сознание имеет в виду «остановившееся время». Мондиализм не обладал бы никакой энергией, не представлял бы столь серьезной угрозы, если бы он не был одержим жаждой «Золотого века», стремлением к раю. Разумеется, это не «рай» Традиции. Эта инфантильная космистская грёза о всемогущем человечестве, для которого объективная действительность превратилась наконец-то в управляемый сон. Поэтому такое сознание принципиально некатастрофично, оно декларирует либеральный гуманизм, не выносит идеи сбоя, взрыва, трагедии. Именно по этому мондиалистское сознание является тоталитарно-террористическим, и естественным проявлением его антикатастрофизма оказывается мировая война. По сути дела, остановка истории может проявляться как непрерывная мировая война. Первая и Вторая мировые войны на самом деле лишь две фазы одного конфликта. Без лишнего шума человечество вошло в третью фазу — третью мировую войну.
Против кого ведется мировая война? Разумеется против сил самой истории, против тех энергетических очагов, которые способны ввести в контролируемое пространство новые неожиданные измерения. С точки зрения мондиализма то, что выходит за рамки его контроля, есть катастрофа. Чтобы не допустить этого, мондиализм идет на перманентную катастрофу.
Гейдар Джемаль:РУССКИЙ ВЫБОР, 1994 г.
Современное человечество не имеет смысловой перспективы: после того, как Бог «умер» (Ницше), «смерть» человека стала вопросом времени.
Мондиалистская политическая действительность есть лишь административное оформление этой «смерти». Истинная суть мондиализма в том, что он сознательно отрицает за человечеством какой-либо смысл, который отличался бы от самого факта существования под контролем мирового правительства. Иными словами, мондиализм отрицает наличие «Проблемы» и заявляет о конце истории (Фукуяма). В определенном смысле Фукуяма прав. Мондиалистское видение действительности, в принципе, исходит из эсхатологических посылок, только вывернутых на изнанку. Там, где метафизическая картина подразумевает «вечность» (отсутствие времени), мондиалистское сознание имеет в виду «остановившееся время». Мондиализм не обладал бы никакой энергией, не представлял бы столь серьезной угрозы, если бы он не был одержим жаждой «Золотого века», стремлением к раю. Разумеется, это не «рай» Традиции. Эта инфантильная космистская грёза о всемогущем человечестве, для которого объективная действительность превратилась наконец-то в управляемый сон. Поэтому такое сознание принципиально некатастрофично, оно декларирует либеральный гуманизм, не выносит идеи сбоя, взрыва, трагедии. Именно по этому мондиалистское сознание является тоталитарно-террористическим, и естественным проявлением его антикатастрофизма оказывается мировая война. По сути дела, остановка истории может проявляться как непрерывная мировая война. Первая и Вторая мировые войны на самом деле лишь две фазы одного конфликта. Без лишнего шума человечество вошло в третью фазу — третью мировую войну.
Против кого ведется мировая война? Разумеется против сил самой истории, против тех энергетических очагов, которые способны ввести в контролируемое пространство новые неожиданные измерения. С точки зрения мондиализма то, что выходит за рамки его контроля, есть катастрофа. Чтобы не допустить этого, мондиализм идет на перманентную катастрофу.
Гейдар Джемаль:РУССКИЙ ВЫБОР, 1994 г.
#цитата
Россия в 1917 году предложила некий осмысленный вектор мировой глобальной истории. В этот момент она стала сверхдержавой и тем самым превратилась в политический маяк для миллиардов людей, в том числе и для жителей колониального пространства — будущего «третьего мира». В 1917 году царская Россия потерпела поражение, фронт против немцев распался, армия разбежалась. Царская империя рухнула, от неё отделились все национальные окраины, все, что колониальным путем было взято Романовыми, все это разбежалось, распалось и вернулось назад только благодаря тому, что народы бывшей «тюрьмы народов» поверили в «красный проект». Они составили СССР, полагая, что речь идет о совершенно новом проекте отношений между народами, интернациональном братстве. Что СССР — это только начало. Это не возвратившаяся царская империя, это начало расширяющегося пространства, где все вновь прибывающие члены будут членами семьи народов. Но Сталин с номенклатурой повернул дело иначе, в результате фактически произошло восстановление царской империи, без Романовых, зато с ракетами и танковыми армадами. Но, что хуже всего, изначально руководство этой восстановленной империи было в сговоре с империалистическими режимами Запада. Именно благодаря этому Сталин мог утверждать, что возможно построение социализма в отдельно взятой стране. Хотя и Маркс, и Ленин писали, что это невозможно, потому что если социализм возникнет в отдельно взятой стране и дальше не пойдет, а мировой революции не будет, он обязательно проиграет. Он проиграет потому, что система производства и распределения в социалистической стране не сможет бороться с рынком вокруг, это вопрос ресурсов. Принцип изоляции удушит социализм, и только мировая революция может его спасти. От этого же мы сразу отказались, Сталин в первую очередь. После чего была борьба с Коминтерном, когда его уничтожили в 1943 году по требованию Черчилля и Рузвельта. Дележка Европы была абсолютно антиидеологической. Достаточно вспомнить, из-за чего произошел разрыв Сталина с Тито. Тито пытался помочь греческим коммунистам, и Сталин сказал: «Брось этим заниматься, я обещал Черчиллю сдать Грецию ему, это его зона, и мы не будем нарушать наших обещаний».
Но до тех пор, пока этот идеологический проект хоть как-то жил, пульсировал, создавал некий красный элемент надежды, страна существовала и даже была на подъеме. Экономических причин для краха системы, даже при всех срывах плановой экономики на самом деле не было. Сейчас, оглядываясь на «пиашевых» и «явлинских», понимаешь, что многое в срывах плановой экономики было проявлениями злой воли, референтной игры. То, что страна развалилась, то, что страна потерпела поражение в «холодной войне» — это было чисто политическим решением, это было платой за то, что Запад позволил советской партхозноменклатуре остаться у руля.
Из интервью «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ», 2005 г.
Россия в 1917 году предложила некий осмысленный вектор мировой глобальной истории. В этот момент она стала сверхдержавой и тем самым превратилась в политический маяк для миллиардов людей, в том числе и для жителей колониального пространства — будущего «третьего мира». В 1917 году царская Россия потерпела поражение, фронт против немцев распался, армия разбежалась. Царская империя рухнула, от неё отделились все национальные окраины, все, что колониальным путем было взято Романовыми, все это разбежалось, распалось и вернулось назад только благодаря тому, что народы бывшей «тюрьмы народов» поверили в «красный проект». Они составили СССР, полагая, что речь идет о совершенно новом проекте отношений между народами, интернациональном братстве. Что СССР — это только начало. Это не возвратившаяся царская империя, это начало расширяющегося пространства, где все вновь прибывающие члены будут членами семьи народов. Но Сталин с номенклатурой повернул дело иначе, в результате фактически произошло восстановление царской империи, без Романовых, зато с ракетами и танковыми армадами. Но, что хуже всего, изначально руководство этой восстановленной империи было в сговоре с империалистическими режимами Запада. Именно благодаря этому Сталин мог утверждать, что возможно построение социализма в отдельно взятой стране. Хотя и Маркс, и Ленин писали, что это невозможно, потому что если социализм возникнет в отдельно взятой стране и дальше не пойдет, а мировой революции не будет, он обязательно проиграет. Он проиграет потому, что система производства и распределения в социалистической стране не сможет бороться с рынком вокруг, это вопрос ресурсов. Принцип изоляции удушит социализм, и только мировая революция может его спасти. От этого же мы сразу отказались, Сталин в первую очередь. После чего была борьба с Коминтерном, когда его уничтожили в 1943 году по требованию Черчилля и Рузвельта. Дележка Европы была абсолютно антиидеологической. Достаточно вспомнить, из-за чего произошел разрыв Сталина с Тито. Тито пытался помочь греческим коммунистам, и Сталин сказал: «Брось этим заниматься, я обещал Черчиллю сдать Грецию ему, это его зона, и мы не будем нарушать наших обещаний».
Но до тех пор, пока этот идеологический проект хоть как-то жил, пульсировал, создавал некий красный элемент надежды, страна существовала и даже была на подъеме. Экономических причин для краха системы, даже при всех срывах плановой экономики на самом деле не было. Сейчас, оглядываясь на «пиашевых» и «явлинских», понимаешь, что многое в срывах плановой экономики было проявлениями злой воли, референтной игры. То, что страна развалилась, то, что страна потерпела поражение в «холодной войне» — это было чисто политическим решением, это было платой за то, что Запад позволил советской партхозноменклатуре остаться у руля.
Из интервью «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ», 2005 г.
#цитата
Геополитика, заменяющая сегодня у некоторых национал-патриотов марксистскую идею в качестве мировоззренческой базы, есть в действительности идеологический продукт, разработанный западными консервативными интеллектуалами как своего рода метафизическое обоснование империализма. Эта доктрина позволяет представить мировую империалистическую систему (сегодня более экономически и политически свирепую, чем во времена В. И. Ленина) как некий продукт неизменных геофизических условий существования рода человеческого, благодаря которым история обречена воспроизводить одни и те же модели.
В российских условиях геополитика становится совершенно обезоруживающим политически активные силы грубо материалистическим мировоззрением, которое обрекает российское государство на подчиненное положение в мировой системе.
Евразийская концепция, созданная в идеологических лабораториях ГПУ, есть ни что иное, как воскрешение политической философии «панмонголизма» и чингизидства, способствующее установлению бюрократической тирании на территории России и соседствующих с ней стран.
Выход этих идей из глубокой маргинальности, в которой они пребывали в последние несколько десятилетий, на публику является результатом идеологической диверсии, за которой стоят организаторы проекта «Хазария». Согласно этому проекту, Россия должна войти силовым компонентом в новый империалистический блок, который кроме нее включает Израиль и Западную Европу. За завесой антиглобалистской риторики управленческие круги мировой системы готовят альтернативу на случай крушения США как главного мирового жандарма.
В этой форме «национальная идея» России может соответствовать только тем особым задачам, которые так называемое «мировое сообщество» (эвфемизм для крипто-олигархической верхушки международного правящего класса) ставит перед нашей ослабленной, проигравшей холодную войну страной: быть жандармом Евразии, вести бесконечную пограничную войну против южных соседей, охранять военно-административными методами «великую сушу» от движений пассионарно-революционного порядка. Иными словами, современные евразийцы-геополитики оказываются исполнителями плана, исходящего с берегов ненавистной им Атлантики.
Гейдар Джемаль: СУДЬБА ПОНЯТИЙ, 2001 г.
Геополитика, заменяющая сегодня у некоторых национал-патриотов марксистскую идею в качестве мировоззренческой базы, есть в действительности идеологический продукт, разработанный западными консервативными интеллектуалами как своего рода метафизическое обоснование империализма. Эта доктрина позволяет представить мировую империалистическую систему (сегодня более экономически и политически свирепую, чем во времена В. И. Ленина) как некий продукт неизменных геофизических условий существования рода человеческого, благодаря которым история обречена воспроизводить одни и те же модели.
В российских условиях геополитика становится совершенно обезоруживающим политически активные силы грубо материалистическим мировоззрением, которое обрекает российское государство на подчиненное положение в мировой системе.
Евразийская концепция, созданная в идеологических лабораториях ГПУ, есть ни что иное, как воскрешение политической философии «панмонголизма» и чингизидства, способствующее установлению бюрократической тирании на территории России и соседствующих с ней стран.
Выход этих идей из глубокой маргинальности, в которой они пребывали в последние несколько десятилетий, на публику является результатом идеологической диверсии, за которой стоят организаторы проекта «Хазария». Согласно этому проекту, Россия должна войти силовым компонентом в новый империалистический блок, который кроме нее включает Израиль и Западную Европу. За завесой антиглобалистской риторики управленческие круги мировой системы готовят альтернативу на случай крушения США как главного мирового жандарма.
В этой форме «национальная идея» России может соответствовать только тем особым задачам, которые так называемое «мировое сообщество» (эвфемизм для крипто-олигархической верхушки международного правящего класса) ставит перед нашей ослабленной, проигравшей холодную войну страной: быть жандармом Евразии, вести бесконечную пограничную войну против южных соседей, охранять военно-административными методами «великую сушу» от движений пассионарно-революционного порядка. Иными словами, современные евразийцы-геополитики оказываются исполнителями плана, исходящего с берегов ненавистной им Атлантики.
Гейдар Джемаль: СУДЬБА ПОНЯТИЙ, 2001 г.
#цитата
Уровень сознания, который здесь нами рассматривается, настолько же высок, насколько и прост. Аспекты, на которые это сознание разлагается, суть фундаментальные первичные позиции или, если угодно, «движения духа». Принятие бытия как своего безальтернативного содержания, его «переутверждение» в субъективном отрефлектированном ключе и, соответственно, воля к тому, чтобы это утверждение пребывало всегда вне изменений и убытка, — вот одна фундаментальная позиция сознания, которую назовем здесь «традиционалистским», консервативно-созерцательным «модусом».
С другой стороны, восприятие того же самого бытия как скрытого заблуждения, которое нужно разоблачить и преодолеть в серии испытаний, — противоположная, но не менее фундаментальная позиция, которую можно назвать радикальным, или экстремистским модусом. Эти позиции не единственны, но они предельны в своей оппозиции друг другу.
Драма признания сущего или отвержения его — это осевой сюжет мировой длительности. Именно он зашифрован в крайне сложном многоподтекстовом описании, на первый взгляд предельно простой коллизии между Богом и Адамом в начале Книги Бытия.
Были бы неуместными в нашем случае любые предположения, что такая концепция сознания в качестве внутреннего содержания драмы «мирового времени» представляет собой некие вариации на гегелевские темы. Более того, излагаемое здесь — это, скорее, своего рода «Антигегель», причем не только в том плане, что германский философ находился в луче воздействия первой фундаментальной позиции из только что упомянутых нами, в то время как мы сами вдохновляемся, скорее, второй.
Более принципиально то, что для Гегеля бытие и сознание безусловно совпадали, как, впрочем, и для всей славной вереницы его предшественников, восходящей к Платону... Для нас же существует безусловное нетождество бытия и сознания, таким образом, что если одно есть жизнь, то другое — смерть, если одно есть свет, то другое — тьма. Причем на данном этапе принципиально неважно, что в этой паре является светом и жизнью (или, может быть, светом и смертью), а что — наоборот!
Добавим, прежде чем перейти к другому плану изложения, то, что сознание — телеологично, в то время как бытие — ни в коем случае; попросту говоря, в этом оппозиционном противостоянии бытие не имеет никакой цели, а сознание обладает способностью к целеполаганию. Сюжетность же и исход глобальной драмы определяются именно тем, какова будет «на выходе» цель Сознания.
Гейдар Джемаль: ОЧЕРКИ К «ТЕОЛОГИЧЕСКОМУ МАНИФЕСТУ», 2008 г.
Уровень сознания, который здесь нами рассматривается, настолько же высок, насколько и прост. Аспекты, на которые это сознание разлагается, суть фундаментальные первичные позиции или, если угодно, «движения духа». Принятие бытия как своего безальтернативного содержания, его «переутверждение» в субъективном отрефлектированном ключе и, соответственно, воля к тому, чтобы это утверждение пребывало всегда вне изменений и убытка, — вот одна фундаментальная позиция сознания, которую назовем здесь «традиционалистским», консервативно-созерцательным «модусом».
С другой стороны, восприятие того же самого бытия как скрытого заблуждения, которое нужно разоблачить и преодолеть в серии испытаний, — противоположная, но не менее фундаментальная позиция, которую можно назвать радикальным, или экстремистским модусом. Эти позиции не единственны, но они предельны в своей оппозиции друг другу.
Драма признания сущего или отвержения его — это осевой сюжет мировой длительности. Именно он зашифрован в крайне сложном многоподтекстовом описании, на первый взгляд предельно простой коллизии между Богом и Адамом в начале Книги Бытия.
Были бы неуместными в нашем случае любые предположения, что такая концепция сознания в качестве внутреннего содержания драмы «мирового времени» представляет собой некие вариации на гегелевские темы. Более того, излагаемое здесь — это, скорее, своего рода «Антигегель», причем не только в том плане, что германский философ находился в луче воздействия первой фундаментальной позиции из только что упомянутых нами, в то время как мы сами вдохновляемся, скорее, второй.
Более принципиально то, что для Гегеля бытие и сознание безусловно совпадали, как, впрочем, и для всей славной вереницы его предшественников, восходящей к Платону... Для нас же существует безусловное нетождество бытия и сознания, таким образом, что если одно есть жизнь, то другое — смерть, если одно есть свет, то другое — тьма. Причем на данном этапе принципиально неважно, что в этой паре является светом и жизнью (или, может быть, светом и смертью), а что — наоборот!
Добавим, прежде чем перейти к другому плану изложения, то, что сознание — телеологично, в то время как бытие — ни в коем случае; попросту говоря, в этом оппозиционном противостоянии бытие не имеет никакой цели, а сознание обладает способностью к целеполаганию. Сюжетность же и исход глобальной драмы определяются именно тем, какова будет «на выходе» цель Сознания.
Гейдар Джемаль: ОЧЕРКИ К «ТЕОЛОГИЧЕСКОМУ МАНИФЕСТУ», 2008 г.
#цитата
Сегодня на Западе существует потребность в своего рода интеллектуальном алиби для того, чтобы, оставаясь демократом и правозащитником, перестать в обязательном порядке быть юдофилом. После 1945-го юдофилия была возведена в буквальном смысле в ранг юридической нормы. Однако если в 30–40-е годы еврейский фактор ассоциировался в первую очередь с левыми и в широком смысле протестными международными движениями, то к концу столетия это положение радикально изменилось.
Сегодня мировое еврейство вышло из интернационала обездоленных и лишенных доступа к распределению мировых благ. Конечно, среди разрозненных и дезориентированных левых и левацких групп еще заметно присутствие функционеров еврейского происхождения, но в основном еврейская политическая воля сегодня на стороне власть имущих, обозначивших себя кодовым наименованием «мировое сообщество». Достаточно указать на два примера: переход сионизма в целом с левого политического фланга на правый и ультраправый и измену молодежных лидеров 1968 года своим протестным идеалам с последующим встраиванием в агрессивно буржуазный истеблишмент.
Для западного либерала, осознающего разрыв еврейской массы с мировой революционной традицией, книга Солженицына («Двести лет вместе») будет кстати пришедшимся методологическим инструментом.
Гейдар Джемаль "Понять евреев".
Сегодня на Западе существует потребность в своего рода интеллектуальном алиби для того, чтобы, оставаясь демократом и правозащитником, перестать в обязательном порядке быть юдофилом. После 1945-го юдофилия была возведена в буквальном смысле в ранг юридической нормы. Однако если в 30–40-е годы еврейский фактор ассоциировался в первую очередь с левыми и в широком смысле протестными международными движениями, то к концу столетия это положение радикально изменилось.
Сегодня мировое еврейство вышло из интернационала обездоленных и лишенных доступа к распределению мировых благ. Конечно, среди разрозненных и дезориентированных левых и левацких групп еще заметно присутствие функционеров еврейского происхождения, но в основном еврейская политическая воля сегодня на стороне власть имущих, обозначивших себя кодовым наименованием «мировое сообщество». Достаточно указать на два примера: переход сионизма в целом с левого политического фланга на правый и ультраправый и измену молодежных лидеров 1968 года своим протестным идеалам с последующим встраиванием в агрессивно буржуазный истеблишмент.
Для западного либерала, осознающего разрыв еврейской массы с мировой революционной традицией, книга Солженицына («Двести лет вместе») будет кстати пришедшимся методологическим инструментом.
Гейдар Джемаль "Понять евреев".
#цитата
В этом смысле теология является чем-то принципиально и сугубо противоположным и метафизике, и философии, потому что теология исходит из нетождества. Теология есть доктрина нетождества. И она начинается с того момента, когда появляется Откровение, которое есть совершенно иной источник знания, совершенно иной метод получения знания, нежели созерцание, нежели видение, нежели перцепция, нежели всё, чем обладает естественный человек. Вот Откровение сталкивается с уже развитой имеющейся метафизикой. Откровение, которое получали авраамические Пророки, Откровение, которое пришло к Пророку Мухаммаду (мир ему и благословение Аллаха), столкнулось с пространством эллинизма, излагавшем на языке койне – всеобщем греческом языке, – универсальные истины: истины метафизики, истины тождества, которые были сформулированы для Запада Платоном, а для Востока наиболее адекватно были выражены в философии санкхьи, артикулированы в интеллектуальной традиции брахманизма и индуизма.
На самом деле метафизика, будучи основополагающей интерпретацией первичного восприятия, как мы уже сказали, всюду говорит об одном и том же: она говорит о тождестве, о сводимости всего конечного к фундаментальному, нелимитированному, к фундаментальной первооснове, к тому, что германская метафизическая традиция называет «urgrund», то есть «первооснова».
И вот с этим сталкивается Откровение, говорящее о некой принципиальной, трансцендентной альтернативе всему воспринимаемому сущему, которая непостижима ни в созерцании, ни в интуиции, ни в интеллекте, ни путем логической конструкции умозрения методом аналогии и так далее: она должна прорваться в сознание, в пространство интеллектуальное, ментальное, которое для нее закрыто. То есть зеркалу говорят, что есть нечто, что в нем не отражается, но оно как бы вводится туда, вводится неким волевым, но при этом социальным и неким пропедевтическим образом. И возникает авраамическое сознание, что есть Тот, Кто противостоит определению есть, потому что это определение есть нормально применяется к видимым и невидимым вещам, которые так или иначе положены, даны в обычном, естественном бытии, сопряженном с возможностью, чем характеризуется объектное бытие, к которому присоединяется предикат есть, что это есть – реализация некой возможности.
Всё возможно, и вот всё возможное так или иначе мыслится, воспринимается или выводится из восприятия. И вдруг в Откровении звучит через посланника, через передатчика, голос Того трансцендентного Субъекта, Который не сопряжен с возможностью, утверждение о Котором не является реализацией возможного, Который противоположен всему возможному и претендует на то, что все возможное стало таковым через факт Его противопоставления и противопоставленности этому. Иными словами, глаголет Тот, Кого нет в «нормальном» онтологическом, метафизическом смысле.
Гейдар Джемаль, Из книги "Новая теология".
В этом смысле теология является чем-то принципиально и сугубо противоположным и метафизике, и философии, потому что теология исходит из нетождества. Теология есть доктрина нетождества. И она начинается с того момента, когда появляется Откровение, которое есть совершенно иной источник знания, совершенно иной метод получения знания, нежели созерцание, нежели видение, нежели перцепция, нежели всё, чем обладает естественный человек. Вот Откровение сталкивается с уже развитой имеющейся метафизикой. Откровение, которое получали авраамические Пророки, Откровение, которое пришло к Пророку Мухаммаду (мир ему и благословение Аллаха), столкнулось с пространством эллинизма, излагавшем на языке койне – всеобщем греческом языке, – универсальные истины: истины метафизики, истины тождества, которые были сформулированы для Запада Платоном, а для Востока наиболее адекватно были выражены в философии санкхьи, артикулированы в интеллектуальной традиции брахманизма и индуизма.
На самом деле метафизика, будучи основополагающей интерпретацией первичного восприятия, как мы уже сказали, всюду говорит об одном и том же: она говорит о тождестве, о сводимости всего конечного к фундаментальному, нелимитированному, к фундаментальной первооснове, к тому, что германская метафизическая традиция называет «urgrund», то есть «первооснова».
И вот с этим сталкивается Откровение, говорящее о некой принципиальной, трансцендентной альтернативе всему воспринимаемому сущему, которая непостижима ни в созерцании, ни в интуиции, ни в интеллекте, ни путем логической конструкции умозрения методом аналогии и так далее: она должна прорваться в сознание, в пространство интеллектуальное, ментальное, которое для нее закрыто. То есть зеркалу говорят, что есть нечто, что в нем не отражается, но оно как бы вводится туда, вводится неким волевым, но при этом социальным и неким пропедевтическим образом. И возникает авраамическое сознание, что есть Тот, Кто противостоит определению есть, потому что это определение есть нормально применяется к видимым и невидимым вещам, которые так или иначе положены, даны в обычном, естественном бытии, сопряженном с возможностью, чем характеризуется объектное бытие, к которому присоединяется предикат есть, что это есть – реализация некой возможности.
Всё возможно, и вот всё возможное так или иначе мыслится, воспринимается или выводится из восприятия. И вдруг в Откровении звучит через посланника, через передатчика, голос Того трансцендентного Субъекта, Который не сопряжен с возможностью, утверждение о Котором не является реализацией возможного, Который противоположен всему возможному и претендует на то, что все возможное стало таковым через факт Его противопоставления и противопоставленности этому. Иными словами, глаголет Тот, Кого нет в «нормальном» онтологическом, метафизическом смысле.
Гейдар Джемаль, Из книги "Новая теология".
#цитата
Это контрэлитный прорыв, но не на уровне Советской России 1917 года — заснеженного Санкт-Петербурга, Москвы. Это была очень сырая, полуфабрикатная ситуация. Задача, не решавшаяся никогда, состоит в том, чтобы реально вывести контрэлиту на передний план в качестве мирового игрока. Потому что все попытки, которые до сих пор предпринимались, делались незрелой контрэлитой — слабой, неорганизованной, которая постоянно проигрывала мировому истеблишменту. Это было при якобинцах, это было с партией большевиков. Задача состоит в том, чтобы вывести контрэлиту, потому что только она может распахнуть закрывающиеся створки моллюска навстречу истории. Этот моллюск есть господствующая часть человечества, которая создаст глобальную империю и большую часть населения выбросит за скобки истории. Это моллюск, который для истории закрывается. После этого ничего не будет происходить, эта знать станет теофанией — богом, шествующим в космосе, по ту сторону времени. Это коллективное воплощение Брахмы в соединении с той самой знатью, которая является двором Антихриста. И это утвердится вовеки веков. И чтобы не дать этому всему состояться, чтобы человечество не было слито за пределы смысла, этому надо противостоять. История и смысл тесно связаны. История — это развивающийся сюжет, который и дает значимость нашим поступкам, нашим делам, всему, что происходит. Дела людей не должны быть слиты за пределы смысла, как это произошло с египетскими рабами, о которых мы ничего не знаем, кроме того, что они носили кувшины с зерном, строили пирамиды, рыли каналы вокруг Нила. И то, если мы знаем о них, то потому, что есть Египет, который является частью истории. А если мы представим себе рабов, которые не сохранились в исторической реальности, например, рабов Карфагена, о котором мы не знаем ничего, кроме того, что он пытался уничтожить Рим. Эти люди исчезли бесследно и бессмысленно. Такая же опасность грозит и большей части человечества после того, как ситуация упростится предельно. Вот в этой ситуации шанс есть только в контрглобальном мышлении, только у контрэлиты. Шанс есть у тех пассионариев, которые будут готовы жертвовать собой, чтобы не дать исторической ночи, полярной космической ночи окончательно сойти на нашу землю.
Из интервью «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ», 2005 г.
Это контрэлитный прорыв, но не на уровне Советской России 1917 года — заснеженного Санкт-Петербурга, Москвы. Это была очень сырая, полуфабрикатная ситуация. Задача, не решавшаяся никогда, состоит в том, чтобы реально вывести контрэлиту на передний план в качестве мирового игрока. Потому что все попытки, которые до сих пор предпринимались, делались незрелой контрэлитой — слабой, неорганизованной, которая постоянно проигрывала мировому истеблишменту. Это было при якобинцах, это было с партией большевиков. Задача состоит в том, чтобы вывести контрэлиту, потому что только она может распахнуть закрывающиеся створки моллюска навстречу истории. Этот моллюск есть господствующая часть человечества, которая создаст глобальную империю и большую часть населения выбросит за скобки истории. Это моллюск, который для истории закрывается. После этого ничего не будет происходить, эта знать станет теофанией — богом, шествующим в космосе, по ту сторону времени. Это коллективное воплощение Брахмы в соединении с той самой знатью, которая является двором Антихриста. И это утвердится вовеки веков. И чтобы не дать этому всему состояться, чтобы человечество не было слито за пределы смысла, этому надо противостоять. История и смысл тесно связаны. История — это развивающийся сюжет, который и дает значимость нашим поступкам, нашим делам, всему, что происходит. Дела людей не должны быть слиты за пределы смысла, как это произошло с египетскими рабами, о которых мы ничего не знаем, кроме того, что они носили кувшины с зерном, строили пирамиды, рыли каналы вокруг Нила. И то, если мы знаем о них, то потому, что есть Египет, который является частью истории. А если мы представим себе рабов, которые не сохранились в исторической реальности, например, рабов Карфагена, о котором мы не знаем ничего, кроме того, что он пытался уничтожить Рим. Эти люди исчезли бесследно и бессмысленно. Такая же опасность грозит и большей части человечества после того, как ситуация упростится предельно. Вот в этой ситуации шанс есть только в контрглобальном мышлении, только у контрэлиты. Шанс есть у тех пассионариев, которые будут готовы жертвовать собой, чтобы не дать исторической ночи, полярной космической ночи окончательно сойти на нашу землю.
Из интервью «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ», 2005 г.
#цитата
В Коране существует 125-ый аят в шестой суре: «Кого Аллах хочет вести прямым путем, уширяет тому грудь для ислама, а кого хочет сбить, делает тому грудь прямой и узкой, как если бы он возносился в небо».
Заметьте потрясающую семантику. Ведь во время низведения этого откровения не существовало ни парапланов, ни взлетающих ракет, ни самолетов, а что значит «возносился в небо»? Этот физический образ в VII веке для слушающих на арабском языке не имел никаких аналогов, ведь поблизости не было и гор, на которые можно было взойти, чтобы испытать высоту. Стало быть, это фигуральное выражение, которое имеет невидимый спиритуальнай план. Что значит «грудь прямая и узкая»? Если подойти к этому нестандартным образом, то прямая и узкая грудь для вознесения в небо — это дыхательные йогические практики, которые на самом деле нацелены на то, чтобы сделать физическое существо не зависимым от воздуха, потому что при правильной трансформации оно питается уже праной. Расстояние между вдохами все больше до тех пор, пока на каком-то этапе не станет возможным зарыть человека в могилу, опустить в барокамеру, а он оттуда через сутки выйдет живым в состоянии глубокого анабиоза. Это то, что называется прямой и узкой грудью, а «вознесение в небо» — это, естественно, восхождение от грубых коагуляционных пластов присутствия, воплощенности к тонким и субтильным слоям. Так вот, заметьте, аят прямо говорит, что кого Бог ведет прямым путем — уширяет тому грудь. А грудь — это синоним мужества, экспансии, открытости, конфронтации, вызова. Уширение груди для ислама — это горизонтальная экспансия, контрдавление на социум, среду. А кого Аллах сбивает с прямого пути, тому он делает грудь узкой и прямой, как бы для вознесения на небо. То есть ведет путем эксклюзивной мистики, эксклюзивного эзотеризма, индивидуальных практик, которые являются сферой шайтана. Все эзотерические, инициатические практики — это сфера, в которой человек находит подключение к так называемому Великому существу, который принимается за эталон, архетип, образ Бога. Это Великое существо является первым из творений Аллаха, которое отказалось поклониться человеку, поскольку человек бесконечно слабее его, и было низвергнуто. Это Денница, Люцифер, он же Ормузд. Потому что Ормузд и Люцифер — это синонимы, в языческих традициях это существо Света. Соединение и работа с ним — в этом и заключаются все оккультные эзотерические практики, которые составляют традицию и наследие всех известных орденов. Это уход от прямого пути, а вот прямой путь — уширение груди, то есть как раз политические и революционные практики, в результате которых меняется политическое содержание горизонтали, на которой реализуется человеческий фактор. Это абсолютно четкое истолкование всего лишь одного из 6600 аятов Корана, который является колоссальным документом новой теологии и нового мышления. К сожалению, истолкователи по своему психотипу гораздо ближе к тем, у кого грудь сделали прямой и узкой для вознесения на небо, чем к тем, кто должен расширять свою грудь, чтобы воздействовать на природу вещей в человеческом плане.
Из интервью «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ», 2005 г.
В Коране существует 125-ый аят в шестой суре: «Кого Аллах хочет вести прямым путем, уширяет тому грудь для ислама, а кого хочет сбить, делает тому грудь прямой и узкой, как если бы он возносился в небо».
Заметьте потрясающую семантику. Ведь во время низведения этого откровения не существовало ни парапланов, ни взлетающих ракет, ни самолетов, а что значит «возносился в небо»? Этот физический образ в VII веке для слушающих на арабском языке не имел никаких аналогов, ведь поблизости не было и гор, на которые можно было взойти, чтобы испытать высоту. Стало быть, это фигуральное выражение, которое имеет невидимый спиритуальнай план. Что значит «грудь прямая и узкая»? Если подойти к этому нестандартным образом, то прямая и узкая грудь для вознесения в небо — это дыхательные йогические практики, которые на самом деле нацелены на то, чтобы сделать физическое существо не зависимым от воздуха, потому что при правильной трансформации оно питается уже праной. Расстояние между вдохами все больше до тех пор, пока на каком-то этапе не станет возможным зарыть человека в могилу, опустить в барокамеру, а он оттуда через сутки выйдет живым в состоянии глубокого анабиоза. Это то, что называется прямой и узкой грудью, а «вознесение в небо» — это, естественно, восхождение от грубых коагуляционных пластов присутствия, воплощенности к тонким и субтильным слоям. Так вот, заметьте, аят прямо говорит, что кого Бог ведет прямым путем — уширяет тому грудь. А грудь — это синоним мужества, экспансии, открытости, конфронтации, вызова. Уширение груди для ислама — это горизонтальная экспансия, контрдавление на социум, среду. А кого Аллах сбивает с прямого пути, тому он делает грудь узкой и прямой, как бы для вознесения на небо. То есть ведет путем эксклюзивной мистики, эксклюзивного эзотеризма, индивидуальных практик, которые являются сферой шайтана. Все эзотерические, инициатические практики — это сфера, в которой человек находит подключение к так называемому Великому существу, который принимается за эталон, архетип, образ Бога. Это Великое существо является первым из творений Аллаха, которое отказалось поклониться человеку, поскольку человек бесконечно слабее его, и было низвергнуто. Это Денница, Люцифер, он же Ормузд. Потому что Ормузд и Люцифер — это синонимы, в языческих традициях это существо Света. Соединение и работа с ним — в этом и заключаются все оккультные эзотерические практики, которые составляют традицию и наследие всех известных орденов. Это уход от прямого пути, а вот прямой путь — уширение груди, то есть как раз политические и революционные практики, в результате которых меняется политическое содержание горизонтали, на которой реализуется человеческий фактор. Это абсолютно четкое истолкование всего лишь одного из 6600 аятов Корана, который является колоссальным документом новой теологии и нового мышления. К сожалению, истолкователи по своему психотипу гораздо ближе к тем, у кого грудь сделали прямой и узкой для вознесения на небо, чем к тем, кто должен расширять свою грудь, чтобы воздействовать на природу вещей в человеческом плане.
Из интервью «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ», 2005 г.
Forwarded from Традиция Пророков
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Патриотизм - оружие язычества
© Гейдар Джемаль. Ислам и патриотизмГейдар Джахидович, не могли бы коротко прокомментировать данный текст:
"Гераклит говорил, что есть бытие и есть небытие, Парменид же утверждал, что бытие есть, а небытия вовсе нет.
Про бытие и небытие, а точнее, про соответствующие слова. В других языках это понятие обычно выражается или причастием "существующее" (греч. ον, лат. ens, англ. being), или субстантивированным инфинитивом "быть" (фр. être, нем. Sein). А у нас - существительным "бытие". Почему-то принято утверждать, что автором такого перевода был Григорий Теплов в середине 18 века. На самом же деле этот перевод уходит глубоко в церковнославянскую традицию. Так, в литургических текстах периодически встречается выражение, связанное с догматом о творении мира Богом из ничего (в противовес античному учению о появлении мира из хаоса): "Ты от небытия в бытие вся привел еси" (т.е. "Ты всё привёл от небытия в бытие"). В древнерусских богослужебных книгах именно этот перевод регулярен, тогда как в послениконовских текстах вместо "от небытия в бытие" периодически встречается более буквальная, но невразумительная калька с греческого "от не сущих во еже быти".
Интересно, есть ли ещё такие языки, где понятия "существование", с одной стороны, и "происхождение" (γενεσις), с другой, были бы переведены одним и тем же словом, подобно славянскому "бытие"."
Гейдар Джемаль:
Костя, вопрос сугубо филологический. Вероятно, такие языки есть, но это тема не по существу.
Если бы вы спросили меня, кто прав Гераклит или Парменид, отвечу, что, конечно, первый.
Не в том смысле, что небытие есть, а в том, что его "отсутствие" является беспощадной реальностью в центре самого бытия.
Логика Парменида двумерная, Гераклита трехмерная. Мы должны мыслить в пятимерном пространстве.
Из бесед. 24.04.2016 г.
"Гераклит говорил, что есть бытие и есть небытие, Парменид же утверждал, что бытие есть, а небытия вовсе нет.
Про бытие и небытие, а точнее, про соответствующие слова. В других языках это понятие обычно выражается или причастием "существующее" (греч. ον, лат. ens, англ. being), или субстантивированным инфинитивом "быть" (фр. être, нем. Sein). А у нас - существительным "бытие". Почему-то принято утверждать, что автором такого перевода был Григорий Теплов в середине 18 века. На самом же деле этот перевод уходит глубоко в церковнославянскую традицию. Так, в литургических текстах периодически встречается выражение, связанное с догматом о творении мира Богом из ничего (в противовес античному учению о появлении мира из хаоса): "Ты от небытия в бытие вся привел еси" (т.е. "Ты всё привёл от небытия в бытие"). В древнерусских богослужебных книгах именно этот перевод регулярен, тогда как в послениконовских текстах вместо "от небытия в бытие" периодически встречается более буквальная, но невразумительная калька с греческого "от не сущих во еже быти".
Интересно, есть ли ещё такие языки, где понятия "существование", с одной стороны, и "происхождение" (γενεσις), с другой, были бы переведены одним и тем же словом, подобно славянскому "бытие"."
Гейдар Джемаль:
Костя, вопрос сугубо филологический. Вероятно, такие языки есть, но это тема не по существу.
Если бы вы спросили меня, кто прав Гераклит или Парменид, отвечу, что, конечно, первый.
Не в том смысле, что небытие есть, а в том, что его "отсутствие" является беспощадной реальностью в центре самого бытия.
Логика Парменида двумерная, Гераклита трехмерная. Мы должны мыслить в пятимерном пространстве.
Из бесед. 24.04.2016 г.
#видео
https://youtu.be/2RCdJ5saO3I
Основные темы:
- История кириллицы: от дохристианской письменности до неовизантийского символа
- Латинизация и кириллизация: борьба алфавитов и культур
- Ислам и арабская графика в СССР: от союзничества до репрессий
- Узбекистан, Казахстан, Таджикистан: алфавитные реформы и культурный разрыв
- 3 мифа о смене алфавитов, которые до сих пор используют политики и реформаторы
Это глубокий анализ роли кириллицы в геополитике и культурной идентичности народов постсоветского пространства. Разбираемся, как алфавит может быть не просто средством общения, а политическим оружием.
https://youtu.be/2RCdJ5saO3I
Основные темы:
- История кириллицы: от дохристианской письменности до неовизантийского символа
- Латинизация и кириллизация: борьба алфавитов и культур
- Ислам и арабская графика в СССР: от союзничества до репрессий
- Узбекистан, Казахстан, Таджикистан: алфавитные реформы и культурный разрыв
- 3 мифа о смене алфавитов, которые до сих пор используют политики и реформаторы
Это глубокий анализ роли кириллицы в геополитике и культурной идентичности народов постсоветского пространства. Разбираемся, как алфавит может быть не просто средством общения, а политическим оружием.
YouTube
КИРИЛЛИЦА КАК ОРУЖИЕ И ЖЕРТВА КУЛЬТУРНОГО ИМПЕРИАЛИЗМА | ГЕЙДАР ДЖЕМАЛЬ
Кириллица как оружие и жертва культурного империализма | История, политика и алфавитные войны
Почему кириллица — больше, чем просто алфавит? В этом видео вы узнаете о том, как кириллическое письмо стало не только культурным символом славянских народов, но…
Почему кириллица — больше, чем просто алфавит? В этом видео вы узнаете о том, как кириллическое письмо стало не только культурным символом славянских народов, но…
#цитата
У пантеизма есть два полюса. Первый — спинозизм, отождествляющий полюс манифестирования мира с существованием, которое рассматривается как обладание личностью неотъемлемого качества самопредставлением о существовании. Существование вечно, бесконечно, поэтому оно ничем не отличается от тех категорий, которые выдвигаются в качестве описания природы Бога. Спиноза, будучи иудеем и не тождественным по своим корням чисто европейским мыслителем, проговорил европейский секрет. То, о чем Платон говорил красиво, а Спиноза, последовав чеховскому совету, стал говорить некрасиво, в результате чего выболтал этот секрет. Для европейца никакого Бога как личности не существует. Для него Бог всегда сводится к Абсолюту и является в лучшем случае псевдонимом. У Фомы Аквината это просто очевидно, у Аристотеля это очевидно, это достаточно четко звучит у Кузанского. Бог и Абсолют — это синонимы. А Абсолют — это объективная категория. Это парадигма некоего безусловного и безальтернативного объекта. Потому что субъект уже сам в себе содержит характер противопоставления. Он уже предполагает некую антитезу. Эта антитеза заявлена в откровении пророков, но в христианстве сложилось так, что, номинально апеллируя, к этим откровениям, мысль опиралась не на них, а на эллинскую традицию, а также на митраизм, который был распространен до принятия христианства по всей Римской империи. Так называемая христианская теология — это митраизм чистой воды. Это история нисхождения Ормузда в мир тьмы и спасение света, его захват силами тьмы и распятие, посылка бога Духа Святого, который нисходит, освобождает Ормузда, и они с остатками света поднимаются наверх, как в сцене Света Фаворского — Преображения. Они поднимаются и здесь остаются еще крупицы света, которые надо доспасти практикой аскезы, вобрать их в себя и выйти из этого мира тьмы. Если посмотрим на разные старообрядческие бегунские согласия, там просто один к одному — чистое манихейство. Митраизм апеллирует к библейским персонажам в качестве референтного материала. Эта комбинация составляет специфику исторического христианства, а его серьезная мысль — это чистый эллинизм. В итоге Спиноза это выбалтывает. Он говорит, что характеристикой безусловной мысли является существование, которое не имеет границ, и мы не можем себе их представить. Мы не способны представить, что было время, когда существования не было, что есть место, где существования нет. Поскольку существование безгранично и вечно, оно совпадает с теми атрибутами, которые мы предъявляем к Абсолюту, который, тем самым, ничем не отличается от чистого существования. Никакой дистинкции между существующим объектом и Богом, как Абсолютом, тоже нет. Спиноза был вехой, этапом. Декарт — это одна сторона, Спиноза — другая. Здесь они размежевались. Поэтому преодоление монизма, преодоление Спинозы, преодоление пантеизма — это фундаментальное условие для того социального движения, внутри которого человек будет заново переформулирован как агент провиденциальной Мысли, агент Провидения. Он будет понят как некая точка, которая противостоит протяженности. Декарт это проинтуировал, но рано умер, или может быть, вовремя. Декарт — это мыслитель, который на европейском пространстве был ближе всего к Корану. Фактически на фоне всего остального, в том числе и собственно цивилизационно-культурных мусульманских мыслителей, самым исламским философом был Декарт.
Из интервью «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ», 2005 г.
У пантеизма есть два полюса. Первый — спинозизм, отождествляющий полюс манифестирования мира с существованием, которое рассматривается как обладание личностью неотъемлемого качества самопредставлением о существовании. Существование вечно, бесконечно, поэтому оно ничем не отличается от тех категорий, которые выдвигаются в качестве описания природы Бога. Спиноза, будучи иудеем и не тождественным по своим корням чисто европейским мыслителем, проговорил европейский секрет. То, о чем Платон говорил красиво, а Спиноза, последовав чеховскому совету, стал говорить некрасиво, в результате чего выболтал этот секрет. Для европейца никакого Бога как личности не существует. Для него Бог всегда сводится к Абсолюту и является в лучшем случае псевдонимом. У Фомы Аквината это просто очевидно, у Аристотеля это очевидно, это достаточно четко звучит у Кузанского. Бог и Абсолют — это синонимы. А Абсолют — это объективная категория. Это парадигма некоего безусловного и безальтернативного объекта. Потому что субъект уже сам в себе содержит характер противопоставления. Он уже предполагает некую антитезу. Эта антитеза заявлена в откровении пророков, но в христианстве сложилось так, что, номинально апеллируя, к этим откровениям, мысль опиралась не на них, а на эллинскую традицию, а также на митраизм, который был распространен до принятия христианства по всей Римской империи. Так называемая христианская теология — это митраизм чистой воды. Это история нисхождения Ормузда в мир тьмы и спасение света, его захват силами тьмы и распятие, посылка бога Духа Святого, который нисходит, освобождает Ормузда, и они с остатками света поднимаются наверх, как в сцене Света Фаворского — Преображения. Они поднимаются и здесь остаются еще крупицы света, которые надо доспасти практикой аскезы, вобрать их в себя и выйти из этого мира тьмы. Если посмотрим на разные старообрядческие бегунские согласия, там просто один к одному — чистое манихейство. Митраизм апеллирует к библейским персонажам в качестве референтного материала. Эта комбинация составляет специфику исторического христианства, а его серьезная мысль — это чистый эллинизм. В итоге Спиноза это выбалтывает. Он говорит, что характеристикой безусловной мысли является существование, которое не имеет границ, и мы не можем себе их представить. Мы не способны представить, что было время, когда существования не было, что есть место, где существования нет. Поскольку существование безгранично и вечно, оно совпадает с теми атрибутами, которые мы предъявляем к Абсолюту, который, тем самым, ничем не отличается от чистого существования. Никакой дистинкции между существующим объектом и Богом, как Абсолютом, тоже нет. Спиноза был вехой, этапом. Декарт — это одна сторона, Спиноза — другая. Здесь они размежевались. Поэтому преодоление монизма, преодоление Спинозы, преодоление пантеизма — это фундаментальное условие для того социального движения, внутри которого человек будет заново переформулирован как агент провиденциальной Мысли, агент Провидения. Он будет понят как некая точка, которая противостоит протяженности. Декарт это проинтуировал, но рано умер, или может быть, вовремя. Декарт — это мыслитель, который на европейском пространстве был ближе всего к Корану. Фактически на фоне всего остального, в том числе и собственно цивилизационно-культурных мусульманских мыслителей, самым исламским философом был Декарт.
Из интервью «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ», 2005 г.
Forwarded from Poistine
السلام عليكم ورحمة الله وبركاته
Уважаемые читатели «Поистине», братья и сёстры по вере!
По милости Аллаха, мы встречаем великий праздник единобожников - Ид аль-Адха!
Праздник в память о подвиге высшей веры, великом акте предания себя Всевышнему. Акте, который декларирует тщету всего сущего и величие Всевышнего и грядущего Его Царства. И подобно нашему праотцу Ибрахиму, алейхи салям, на каждом мусульманине лежит обязанность не разменивать приказы Всевышнего на быстротечную ближнюю жизнь.
Пусть Аллах, Свят Он и Велик, примет от нас и от вас, и позволит нам всем хотя бы раз в жизни посетить Его Дом в благородной Мекке.
Продолжайте оставаться с нами, следите за обновлениями и проявляйте активность в нашем общем деле.
Ид мубарак! Вместе в исламе!
Уважаемые читатели «Поистине», братья и сёстры по вере!
По милости Аллаха, мы встречаем великий праздник единобожников - Ид аль-Адха!
Праздник в память о подвиге высшей веры, великом акте предания себя Всевышнему. Акте, который декларирует тщету всего сущего и величие Всевышнего и грядущего Его Царства. И подобно нашему праотцу Ибрахиму, алейхи салям, на каждом мусульманине лежит обязанность не разменивать приказы Всевышнего на быстротечную ближнюю жизнь.
Пусть Аллах, Свят Он и Велик, примет от нас и от вас, и позволит нам всем хотя бы раз в жизни посетить Его Дом в благородной Мекке.
Продолжайте оставаться с нами, следите за обновлениями и проявляйте активность в нашем общем деле.
Ид мубарак! Вместе в исламе!
#цитата
Не удивительно ли, что левый Сартр — общественный защитник радикалов и террористов эсеровской закваски — вышел из академической шинели Хайдеггера, почвенника, вступившего в НСДАП, расплевавшись со своим еврейским учителем Гуссерлем? Нет, совершенно логично, ибо для Хайдеггера революцией и нонконформизмом было примкнуть к политическим маргиналам, отрицающим актуальный мировой порядок, а для Сартра таким же вызовом было поддержать левых и объявить о своей моральной солидарности с евреями. Контенты разные, адаптированные к противоположным по сути эпохам, довоенной и послевоенной. Но принцип — один!
Правда, Хайдеггер не интуирует разражающийся кризис, он сам старается его организовать, вытянуть на поверхность из гниющего тела умершей европейской философии. Две с половиной тысячи лет от Платона до Ницше — насмарку! Хайдеггеровская мысль вопрошает о подлинно сущем, которое так и не обнаружено ни в идеальном реализме Платона, ни в трансценденталиях Канта. Хайдеггер дошел до рубежа, за которым следует ослепительная вспышка понимания, он задал правильные вопросы (в частности, «почему есть нечто, а не Ничто» — удивительный по своей точности вопрос), но все-таки он не шагнул в саму эту вспышку. Хайдеггерианство — пролегомены ко всякому будущему пониманию (перефразируя название одной кантовской работы).
Сартр на порядок поверхностнее германского мэтра, но при этом гораздо ближе к тайне. Сущим оказывается на самом деле «Ничто», которое живет внутри человека как основание его подлинной свободы. Тут вам не только Хайдеггер и Ницше, тут весь Иван Карамазов с Кирилловым и Свидригайловым вместе. Как жаль, что Петенька Верховенский не читал «Бытие и Ничто» — гораздо лучше бы получилось у него создать организацию в далеком и вместе с тем «нашенском» Скотопрогоньевске!
Гейдар Джемаль: СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРИЗИС МИРОВОЙ СИСТЕМЫ, 2006 г.
Не удивительно ли, что левый Сартр — общественный защитник радикалов и террористов эсеровской закваски — вышел из академической шинели Хайдеггера, почвенника, вступившего в НСДАП, расплевавшись со своим еврейским учителем Гуссерлем? Нет, совершенно логично, ибо для Хайдеггера революцией и нонконформизмом было примкнуть к политическим маргиналам, отрицающим актуальный мировой порядок, а для Сартра таким же вызовом было поддержать левых и объявить о своей моральной солидарности с евреями. Контенты разные, адаптированные к противоположным по сути эпохам, довоенной и послевоенной. Но принцип — один!
Правда, Хайдеггер не интуирует разражающийся кризис, он сам старается его организовать, вытянуть на поверхность из гниющего тела умершей европейской философии. Две с половиной тысячи лет от Платона до Ницше — насмарку! Хайдеггеровская мысль вопрошает о подлинно сущем, которое так и не обнаружено ни в идеальном реализме Платона, ни в трансценденталиях Канта. Хайдеггер дошел до рубежа, за которым следует ослепительная вспышка понимания, он задал правильные вопросы (в частности, «почему есть нечто, а не Ничто» — удивительный по своей точности вопрос), но все-таки он не шагнул в саму эту вспышку. Хайдеггерианство — пролегомены ко всякому будущему пониманию (перефразируя название одной кантовской работы).
Сартр на порядок поверхностнее германского мэтра, но при этом гораздо ближе к тайне. Сущим оказывается на самом деле «Ничто», которое живет внутри человека как основание его подлинной свободы. Тут вам не только Хайдеггер и Ницше, тут весь Иван Карамазов с Кирилловым и Свидригайловым вместе. Как жаль, что Петенька Верховенский не читал «Бытие и Ничто» — гораздо лучше бы получилось у него создать организацию в далеком и вместе с тем «нашенском» Скотопрогоньевске!
Гейдар Джемаль: СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРИЗИС МИРОВОЙ СИСТЕМЫ, 2006 г.
#цитата
Богом люди называют разное. Мы только что говорили о том, что для большинства язычников «бог» есть синтез сознания и Бытия. Или для других – «встреча Бытия с самим собой». Для третьих это – «максимальное Бытие в чистом виде». На то и язычники, чтобы абсолютизировать объект. Дело в том, что эти объекты им никак не помогут. «Абсолютное» Бытие, даже если бы они ткнули в него пальцем, точно так же не поможет им, как «абсолютный» глиняный идол. Представьте себе глиняного идола, которого не объехать, не обогнуть. Его глина так тяжела, что если он развалится, то рухнет и задавит все человечество. От этого вам не легче, потому что максимальное «наличие наличного» никак вас не поднимает и никуда не выводит, оно вас не трансцендирует.
…Все есть неведение о Нем, вы постоянно проводите работу ограничения этого неведения. Оно имеет внешние, внутренние признаки, какие угодно. Озарение и прочее – это вещи эфемерные. Вас сегодня озарило и вы думаете, допустим, что вы католик, а завтра вам другая шлея под хвост попадет – и вы об этом забудете. Озарение преходяще. Это как поэзия. Поэму написал, а потом смотришь и думаешь: зачем я ее написал?
Тем не менее это все-таки не из области интеллекта – это из области фундаментальной экзистенции, которая ставит себе интеллект на службу. Вы знаете, что решение вашей проблемы только в том, что вы полагаете нечто, утверждающее все на финише вашей веры, а вы знаете это, потому что вы испытали шок встречи с другим, который, опять же повторю, внутри вас самих.
Из книги «Логика монотеизма», 2021 г.
Богом люди называют разное. Мы только что говорили о том, что для большинства язычников «бог» есть синтез сознания и Бытия. Или для других – «встреча Бытия с самим собой». Для третьих это – «максимальное Бытие в чистом виде». На то и язычники, чтобы абсолютизировать объект. Дело в том, что эти объекты им никак не помогут. «Абсолютное» Бытие, даже если бы они ткнули в него пальцем, точно так же не поможет им, как «абсолютный» глиняный идол. Представьте себе глиняного идола, которого не объехать, не обогнуть. Его глина так тяжела, что если он развалится, то рухнет и задавит все человечество. От этого вам не легче, потому что максимальное «наличие наличного» никак вас не поднимает и никуда не выводит, оно вас не трансцендирует.
…Все есть неведение о Нем, вы постоянно проводите работу ограничения этого неведения. Оно имеет внешние, внутренние признаки, какие угодно. Озарение и прочее – это вещи эфемерные. Вас сегодня озарило и вы думаете, допустим, что вы католик, а завтра вам другая шлея под хвост попадет – и вы об этом забудете. Озарение преходяще. Это как поэзия. Поэму написал, а потом смотришь и думаешь: зачем я ее написал?
Тем не менее это все-таки не из области интеллекта – это из области фундаментальной экзистенции, которая ставит себе интеллект на службу. Вы знаете, что решение вашей проблемы только в том, что вы полагаете нечто, утверждающее все на финише вашей веры, а вы знаете это, потому что вы испытали шок встречи с другим, который, опять же повторю, внутри вас самих.
Из книги «Логика монотеизма», 2021 г.
#цитата
То, что нынешние евразийцы, с легкой руки Л. Н. Гумилева, принимают за политическую модель Евразии, является на самом деле чингисхановской «мировой контрреволюцией» против последствий сверхпроекта великого Атрида. Известно, что Чингисхан получил благословение на свою завоевательную миссию от последних потомков великих шаманских родов Северной Азии, которые завершились вместе с так называемым «высоким шаманизмом» именно в его время — первой трети 13 века. Чингисхан создал эту типовую модель евразийской империи, столь милую сердцу некоторых наших патриотов, в которой «цветущая сложность» местечковых туземных традиций патронажно перекрывается единой централизованной системой абсолютно бездуховной и совершенно прагматичной бюрократии. Система, созданная монголами, в принципе ничем не отличается от римской имперской системы. Единственная, но весьма важная разница — в атмосфере взаимоотношений между централизующей бюрократией и автохтонами. Политический пафос чингизидства выражается в отчетливой благосклонности к любым корпорациям туземного жречества при бескомпромиссной ненависти к военно-религиозной демократии, каковой с оговорками было исламское цивилизационное пространство до монгольского завоевания. После этого завоевания в исламе возникла корпорация профессионального духовенства, та самая «муллократия», которая сегодня препятствует исламскому миру в реализации его провиденциальной исторической миссии.
Именно чингизидская реакция на свершения Александра Великого, ставшая, говоря прямо, глобальным клерикальным реваншем, является базовым архетипом, вокруг которого сегодняшние евразийцы выстраивают свои геополитические концепции. Проблема, однако, в том, что чингизидство, будучи аналогом «Рима», и даже имея некоторые важные организационные преимущества перед ним, тем не менее фатально занимает по отношению к этому «Риму» подчиненное положение. В России, существование которой бесспорно связано с историко-политическими последствиями монгольских завоеваний, образ «Рима» на протяжении столетий был куда более привлекателен, чем монгольское политическое наследие. От Иоанна III до Николая II российская политическая система старательно лелеяла в себе именно западную административную составляющую. Внезапный возврат имперского «панмонголизма» в умы и сердца наших граждан произошел во многом благодаря Сталину. Именно он оживил дух Чингисхана в противовес архетипическому «Риму», и для этого были особые основания.
Чингизидская имперская модель лучше соответствует задачам контрреволюции, является более эффективным политическим инструментом в руках сил мировой тирании, для которых самым актуальным вопросом ХХ века стала ликвидация последствий и завоеваний Октябрьской революции. У «Рима», кажущегося более эффективным и прогрессивным, нет, тем не менее, иммунитета против социальной революции. «Рим» хрупок, потому что его централизованная бюрократия, будучи высокомерно толерантной, дистанцирована от туземной почвы. Чингизидская бюрократия не просто толерантна, она стремится всегда опираться на эту почву, в какой бы форме та не проявлялась. Она стремится к симбиозу с туземным фактором, отвечающим этой бюрократии верноподданнической любовью на уровне коллективного бессознательного, на уровне наиболее косных хтонических элементов человеческого субстрата. «Риму» наплевать на варваров, если те не бунтуют, поскольку он имеет собственную независимую бюрократическую квази-духовность в самом пафосе своей организованности. Чингизидская бюрократия, как упоминалось выше, абсолютно бездуховна, поэтому она в некотором смысле зависит от эманаций «почвы», которая ее питает.
Сталин, решивший положить конец мировой революции, ликвидировать Коминтерн и вернуть СССР в мировую систему, инстинктивно прибег к опыту наиболее контрреволюционной из политических структур в истории.
Гейдар Джемаль: СУДЬБА ПОНЯТИЙ, 2001 г.
То, что нынешние евразийцы, с легкой руки Л. Н. Гумилева, принимают за политическую модель Евразии, является на самом деле чингисхановской «мировой контрреволюцией» против последствий сверхпроекта великого Атрида. Известно, что Чингисхан получил благословение на свою завоевательную миссию от последних потомков великих шаманских родов Северной Азии, которые завершились вместе с так называемым «высоким шаманизмом» именно в его время — первой трети 13 века. Чингисхан создал эту типовую модель евразийской империи, столь милую сердцу некоторых наших патриотов, в которой «цветущая сложность» местечковых туземных традиций патронажно перекрывается единой централизованной системой абсолютно бездуховной и совершенно прагматичной бюрократии. Система, созданная монголами, в принципе ничем не отличается от римской имперской системы. Единственная, но весьма важная разница — в атмосфере взаимоотношений между централизующей бюрократией и автохтонами. Политический пафос чингизидства выражается в отчетливой благосклонности к любым корпорациям туземного жречества при бескомпромиссной ненависти к военно-религиозной демократии, каковой с оговорками было исламское цивилизационное пространство до монгольского завоевания. После этого завоевания в исламе возникла корпорация профессионального духовенства, та самая «муллократия», которая сегодня препятствует исламскому миру в реализации его провиденциальной исторической миссии.
Именно чингизидская реакция на свершения Александра Великого, ставшая, говоря прямо, глобальным клерикальным реваншем, является базовым архетипом, вокруг которого сегодняшние евразийцы выстраивают свои геополитические концепции. Проблема, однако, в том, что чингизидство, будучи аналогом «Рима», и даже имея некоторые важные организационные преимущества перед ним, тем не менее фатально занимает по отношению к этому «Риму» подчиненное положение. В России, существование которой бесспорно связано с историко-политическими последствиями монгольских завоеваний, образ «Рима» на протяжении столетий был куда более привлекателен, чем монгольское политическое наследие. От Иоанна III до Николая II российская политическая система старательно лелеяла в себе именно западную административную составляющую. Внезапный возврат имперского «панмонголизма» в умы и сердца наших граждан произошел во многом благодаря Сталину. Именно он оживил дух Чингисхана в противовес архетипическому «Риму», и для этого были особые основания.
Чингизидская имперская модель лучше соответствует задачам контрреволюции, является более эффективным политическим инструментом в руках сил мировой тирании, для которых самым актуальным вопросом ХХ века стала ликвидация последствий и завоеваний Октябрьской революции. У «Рима», кажущегося более эффективным и прогрессивным, нет, тем не менее, иммунитета против социальной революции. «Рим» хрупок, потому что его централизованная бюрократия, будучи высокомерно толерантной, дистанцирована от туземной почвы. Чингизидская бюрократия не просто толерантна, она стремится всегда опираться на эту почву, в какой бы форме та не проявлялась. Она стремится к симбиозу с туземным фактором, отвечающим этой бюрократии верноподданнической любовью на уровне коллективного бессознательного, на уровне наиболее косных хтонических элементов человеческого субстрата. «Риму» наплевать на варваров, если те не бунтуют, поскольку он имеет собственную независимую бюрократическую квази-духовность в самом пафосе своей организованности. Чингизидская бюрократия, как упоминалось выше, абсолютно бездуховна, поэтому она в некотором смысле зависит от эманаций «почвы», которая ее питает.
Сталин, решивший положить конец мировой революции, ликвидировать Коминтерн и вернуть СССР в мировую систему, инстинктивно прибег к опыту наиболее контрреволюционной из политических структур в истории.
Гейдар Джемаль: СУДЬБА ПОНЯТИЙ, 2001 г.
#цитата
Хрупкость политической системы Запада, основанной на римско-имперской традиции, подтвердилась в конце XVIII века и на протяжении всего революционного XIX века, полностью посвященного социальным бурям. Социалистическая традиция насчитывает около 2,5 тысячелетий, поскольку наиболее авторитетные исследователи возводят ее к Платону. В Платоне же следует искать и корни «космизма», который подспудно проходит через всю историю западной философии. «Космистское» мировоззрение в определенной мере можно назвать левым платонизмом; оно присутствует в интеллектуальных исканиях средневековой и возрожденческой Европы как оппозиция догматическому католицизму. Наиболее яркими вспышками радикального космизма были выступления Бруно, Бэкона, Мора и Кампанеллы. К XVIII веку космизм утрачивает мощное неоплатоническое вдохновение и вырождается у французских утопических социалистов в доморощенную теософию, замешанную на спиритизме. От них космистская эстафета переходит в Россию. На самом деле этот скверный социальный мистицизм, единственной искупающей чертой которого была жажда абсолютной справедливости, совсем не годился в качестве идеологического оружия революции, и уж во всяком случае, не был способен противостоять догматической теологии клерикалов. Но тут явился марксизм, одно из наиболее непонятых и недооцененных учений в истории мысли.
Возможно, основная вина за это лежит на самом учении. И Маркс, и, разумеется, его последователи изо всех сил настаивали на том, что их доктрина представляет собой сугубый материализм, основана на научном методе, бескомпромиссно противостоит «фидеизму и поповщине». Все, тем не менее, далеко не так просто. «Материализм» Маркса несет в себе фундаментальную гностическую традицию. Мессианизм этой доктрины давно стал общим местом у всех ее исследователей. Однако не многие современники I Интернационала отдавали себе отчет в том, что эта ориентация на провиденциальный смысл истории позволяет вновь открыть дорогу религиозному измерению в борьбе за социальную справедливость, вернуться на глубоком уровне к пафосу зелотов, пафосу антицерковных революционных войн позднего средневековья.. Стержнем марксизма оказывается историософская мистика времени, с его внутренней телеологической заданностью. Именно время есть сфера проявления Провидения. Исторический материализм, в особенности, после того как попал на российскую предбольшевистскую почву, стал инструментом освобождения скрытого религиозного зерна, на самом деле всегда заключающегося в революционной энергетике, от контроля со стороны корпоративного клерикализма. Иначе можно сказать, что через опыт действенного прикладного марксизма шла подготовка к тому, чтобы в некий грядущий момент освободить суть монотеистической доктрины от духовного и организационного диктата «фарисеев и книжников». Исторический материализм здесь превращается в некий оперативный гнозис, связанный с провиденциальный мистерией Вечной революции. Говоря это, мы не забываем, что форма, в которой был изложен марксизм, не свободна от очень серьезных просчетов, приведших, в конечном счете, к дискредитации всего проекта.
Гейдар Джемаль: СУДЬБА ПОНЯТИЙ, 2001 г.
Хрупкость политической системы Запада, основанной на римско-имперской традиции, подтвердилась в конце XVIII века и на протяжении всего революционного XIX века, полностью посвященного социальным бурям. Социалистическая традиция насчитывает около 2,5 тысячелетий, поскольку наиболее авторитетные исследователи возводят ее к Платону. В Платоне же следует искать и корни «космизма», который подспудно проходит через всю историю западной философии. «Космистское» мировоззрение в определенной мере можно назвать левым платонизмом; оно присутствует в интеллектуальных исканиях средневековой и возрожденческой Европы как оппозиция догматическому католицизму. Наиболее яркими вспышками радикального космизма были выступления Бруно, Бэкона, Мора и Кампанеллы. К XVIII веку космизм утрачивает мощное неоплатоническое вдохновение и вырождается у французских утопических социалистов в доморощенную теософию, замешанную на спиритизме. От них космистская эстафета переходит в Россию. На самом деле этот скверный социальный мистицизм, единственной искупающей чертой которого была жажда абсолютной справедливости, совсем не годился в качестве идеологического оружия революции, и уж во всяком случае, не был способен противостоять догматической теологии клерикалов. Но тут явился марксизм, одно из наиболее непонятых и недооцененных учений в истории мысли.
Возможно, основная вина за это лежит на самом учении. И Маркс, и, разумеется, его последователи изо всех сил настаивали на том, что их доктрина представляет собой сугубый материализм, основана на научном методе, бескомпромиссно противостоит «фидеизму и поповщине». Все, тем не менее, далеко не так просто. «Материализм» Маркса несет в себе фундаментальную гностическую традицию. Мессианизм этой доктрины давно стал общим местом у всех ее исследователей. Однако не многие современники I Интернационала отдавали себе отчет в том, что эта ориентация на провиденциальный смысл истории позволяет вновь открыть дорогу религиозному измерению в борьбе за социальную справедливость, вернуться на глубоком уровне к пафосу зелотов, пафосу антицерковных революционных войн позднего средневековья.. Стержнем марксизма оказывается историософская мистика времени, с его внутренней телеологической заданностью. Именно время есть сфера проявления Провидения. Исторический материализм, в особенности, после того как попал на российскую предбольшевистскую почву, стал инструментом освобождения скрытого религиозного зерна, на самом деле всегда заключающегося в революционной энергетике, от контроля со стороны корпоративного клерикализма. Иначе можно сказать, что через опыт действенного прикладного марксизма шла подготовка к тому, чтобы в некий грядущий момент освободить суть монотеистической доктрины от духовного и организационного диктата «фарисеев и книжников». Исторический материализм здесь превращается в некий оперативный гнозис, связанный с провиденциальный мистерией Вечной революции. Говоря это, мы не забываем, что форма, в которой был изложен марксизм, не свободна от очень серьезных просчетов, приведших, в конечном счете, к дискредитации всего проекта.
Гейдар Джемаль: СУДЬБА ПОНЯТИЙ, 2001 г.
#цитата
На самом деле квалификация сознания как «человеческого» в нашем случае есть фигура речи. Разумеется, сознание проявляется на человеческом уровне, но если бы оно было эпифеноменом человеческого фактора, неким побочным продуктом, возникающим в результате воздействия внешних обстоятельств на биологические существа из отряда приматов, — о таком сознании не стоило бы и говорить изначально.
Нас интересует сознание как некая «точка сборки», вокруг которой структурируется бытие; более того, «точка», которая противостоит этому бытию, выходя из сугубо бытийной сферы, вплоть до того, что не подлежит определению с помощью онтологических квалификативов; ограничивает собой бытие и является «кровоточащей травмой», нанесенной самой «плоти» сущего; иными словами, сознание для нас — это содержательный смысл сущего, которым само сущее не владеет и не распоряжается, но к которому человек на особых условиях имеет определенный доступ.
Именно такое сознание является заложником «мирового времени». Употребляя это выражение, мы дистанцируемся от более или менее известных и ожидаемых понятий, связанных со временем, таких как «космическое время», «историческое время» или, например, «личное экзистенциальное время», относящееся к жизни смертного индивида.
«Мировое время» имеет в виду все это и нечто большее. Оно соединяет в общем пересечении длительность, относящуюся к циклу проявления пространственно-временного континуума, с мимолетным существованием физической личности, которая выглядит на фоне чудовищного костра Универсума как моментальная траектория случайной искры. Тем не менее, и искра, и костер очевидно совместимы как феномены хотя бы в плоскости созерцательного взгляда... В нашем же случае историческое время есть не что иное, как прямая адаптация нескончаемых волн скоротечных существований к небесно-земной клепсидре, где верхние воды капля за каплей перетекают от изначального «Да» к финальному «Нет».
Что же означает только что сказанное? Каким образом столь различные масштабы длительности с безграничными вариациями внутреннего темпа совмещаются в общем представлении, более конкретном, чем просто абстрактные указания на идею времени?
Только благодаря сюжету!
В отличие от «космического времени» как универсального проявления второго начала термодинамики, в отличие от «биологического времени», являющегося частным случаем того же второго начала, в отличие также от «времени исторического» как длинной череде событий и персонажей, находящихся в спорной и плохо доказуемой причинно-следственной зависимости, «мировое время» есть Сюжет. На это в какой-то степени намекают космогонические мифы древних, служащие современным физикам неисчерпаемым источником свежих мыслей.
Сознание есть главное действующее лицо этого Сюжета. Точнее, сознание как перспектива смысла, возможность смысла, проецируется в нескольких фундаментальных, противостоящих друг другу аспектах, каждый из которых выступает в качестве самостоятельного игрока, претендуя на то, чтобы стать решающей и последней реализацией всего сознания.
Это очень напоминает театр. Ведь действующие лица пьесы представляют собой, на самом деле, противостоящие друг другу обличия одного замысла, одной сверхидеи, не могущей состояться без разделения на игроков. В конечном счете, в итоге успешного Сюжета, его подлинный смысл остается единственным действующим лицом, с которым остальные лишь в большей или меньшей степени могут ассоциироваться. Идея сюжета, дух драмы выходят за рамки любой конкретной роли, но все-таки Гамлет как действующее лицо почти совпадает с «Гамлетом» как центральной проблемой шекспировской пьесы.
Гейдар Джемаль: ОЧЕРКИ К «ТЕОЛОГИЧЕСКОМУ МАНИФЕСТУ», 2008 г.
На самом деле квалификация сознания как «человеческого» в нашем случае есть фигура речи. Разумеется, сознание проявляется на человеческом уровне, но если бы оно было эпифеноменом человеческого фактора, неким побочным продуктом, возникающим в результате воздействия внешних обстоятельств на биологические существа из отряда приматов, — о таком сознании не стоило бы и говорить изначально.
Нас интересует сознание как некая «точка сборки», вокруг которой структурируется бытие; более того, «точка», которая противостоит этому бытию, выходя из сугубо бытийной сферы, вплоть до того, что не подлежит определению с помощью онтологических квалификативов; ограничивает собой бытие и является «кровоточащей травмой», нанесенной самой «плоти» сущего; иными словами, сознание для нас — это содержательный смысл сущего, которым само сущее не владеет и не распоряжается, но к которому человек на особых условиях имеет определенный доступ.
Именно такое сознание является заложником «мирового времени». Употребляя это выражение, мы дистанцируемся от более или менее известных и ожидаемых понятий, связанных со временем, таких как «космическое время», «историческое время» или, например, «личное экзистенциальное время», относящееся к жизни смертного индивида.
«Мировое время» имеет в виду все это и нечто большее. Оно соединяет в общем пересечении длительность, относящуюся к циклу проявления пространственно-временного континуума, с мимолетным существованием физической личности, которая выглядит на фоне чудовищного костра Универсума как моментальная траектория случайной искры. Тем не менее, и искра, и костер очевидно совместимы как феномены хотя бы в плоскости созерцательного взгляда... В нашем же случае историческое время есть не что иное, как прямая адаптация нескончаемых волн скоротечных существований к небесно-земной клепсидре, где верхние воды капля за каплей перетекают от изначального «Да» к финальному «Нет».
Что же означает только что сказанное? Каким образом столь различные масштабы длительности с безграничными вариациями внутреннего темпа совмещаются в общем представлении, более конкретном, чем просто абстрактные указания на идею времени?
Только благодаря сюжету!
В отличие от «космического времени» как универсального проявления второго начала термодинамики, в отличие от «биологического времени», являющегося частным случаем того же второго начала, в отличие также от «времени исторического» как длинной череде событий и персонажей, находящихся в спорной и плохо доказуемой причинно-следственной зависимости, «мировое время» есть Сюжет. На это в какой-то степени намекают космогонические мифы древних, служащие современным физикам неисчерпаемым источником свежих мыслей.
Сознание есть главное действующее лицо этого Сюжета. Точнее, сознание как перспектива смысла, возможность смысла, проецируется в нескольких фундаментальных, противостоящих друг другу аспектах, каждый из которых выступает в качестве самостоятельного игрока, претендуя на то, чтобы стать решающей и последней реализацией всего сознания.
Это очень напоминает театр. Ведь действующие лица пьесы представляют собой, на самом деле, противостоящие друг другу обличия одного замысла, одной сверхидеи, не могущей состояться без разделения на игроков. В конечном счете, в итоге успешного Сюжета, его подлинный смысл остается единственным действующим лицом, с которым остальные лишь в большей или меньшей степени могут ассоциироваться. Идея сюжета, дух драмы выходят за рамки любой конкретной роли, но все-таки Гамлет как действующее лицо почти совпадает с «Гамлетом» как центральной проблемой шекспировской пьесы.
Гейдар Джемаль: ОЧЕРКИ К «ТЕОЛОГИЧЕСКОМУ МАНИФЕСТУ», 2008 г.