Когда захватили «Крокус», мы курили гашиш с актуальными поэт_ками, ничего не пропагандируя, смеялись и ели зефир в пиковской квартире района текстильщики. Бог не заглядывал в окошко квартиры группы ПИК в текстильщиках, у него были дела в Подмосковье, Мьянме, Украине, Газе, Афганистане, — во всех горячих точках, где не сидят три актуальных поэт_ки и курят гашиш.
Богу снились наши укуренные лица, он вспоминал как дышит первый снег, как автобус останавливается, будто переминаясь с ноги на ногу, и капли пыли взрываются под пристальным взглядом солнца.
Мы слушали Валерия Меладзе и внезаконных рэперов, обсуждали ад локальных скандалов, я вспоминала свою мертвую прабабушку и мертвых детей Осетии — держать равнение на смерть привычно, я вспоминаю, засыпаю без сил.
Когда захватили «Крокус», меня волновал мой вес, институт, цвет волос, бывшие парни и баланс на карте — я не пошла сдавать кровь: плакала и читала.
Я боялась спуститься в метро, слушала радио в отцовской машине: мне было 8, мир казался безмерным и вечным, почти неживым. Возможно, я там и осталась лежать — укуренная и маленькая совсем.
Когда захватили «Крокус», мы курили гашиш с актуальными поэт_ками, ничего не пропагандируя, смеялись и ели зефир в пиковской квартире района текстильщики. Бог не заглядывал в окошко квартиры группы ПИК в текстильщиках, у него были дела в Подмосковье, Мьянме, Украине, Газе, Афганистане, — во всех горячих точках, где не сидят три актуальных поэт_ки и курят гашиш.
Богу снились наши укуренные лица, он вспоминал как дышит первый снег, как автобус останавливается, будто переминаясь с ноги на ногу, и капли пыли взрываются под пристальным взглядом солнца.
Мы слушали Валерия Меладзе и внезаконных рэперов, обсуждали ад локальных скандалов, я вспоминала свою мертвую прабабушку и мертвых детей Осетии — держать равнение на смерть привычно, я вспоминаю, засыпаю без сил.
Когда захватили «Крокус», меня волновал мой вес, институт, цвет волос, бывшие парни и баланс на карте — я не пошла сдавать кровь: плакала и читала.
Я боялась спуститься в метро, слушала радио в отцовской машине: мне было 8, мир казался безмерным и вечным, почти неживым. Возможно, я там и осталась лежать — укуренная и маленькая совсем.
14.08.24
#стишки
BY день собак в кроссовках
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
But Telegram says people want to keep their chat history when they get a new phone, and they like having a data backup that will sync their chats across multiple devices. And that is why they let people choose whether they want their messages to be encrypted or not. When not turned on, though, chats are stored on Telegram's services, which are scattered throughout the world. But it has "disclosed 0 bytes of user data to third parties, including governments," Telegram states on its website. So, uh, whenever I hear about Telegram, it’s always in relation to something bad. What gives? Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. For Oleksandra Tsekhanovska, head of the Hybrid Warfare Analytical Group at the Kyiv-based Ukraine Crisis Media Center, the effects are both near- and far-reaching. Telegram does offer end-to-end encrypted communications through Secret Chats, but this is not the default setting. Standard conversations use the MTProto method, enabling server-client encryption but with them stored on the server for ease-of-access. This makes using Telegram across multiple devices simple, but also means that the regular Telegram chats you’re having with folks are not as secure as you may believe.
from in
