Крошечная, только что вышедшая в Издательстве Яромира Хладика книжка «С пищей стало спокойнее» Константина Шимкевича предлагает нам ещё один поразительный и рвущий душу сюжет из середины прошлого века, трагического и беспощадного.
Константин Шимкевич (1887-1953) — филолог с дореволюционным образованием, провёл годы Первой мировой и Гражданской войн на фронте. Вернувшись в 1921 году в новый, незнакомый ему Петроград, он был приглашён в Институт истории искусств лично Жирмунским, возглавил там Кабинет современной литературы, естественным образом влившись в ряды формалистов (вместе с ним в Институте трудились, в частности, Шкловский и Эйхенбаум), одной из его студенток была Ольга Берггольц («Если я не буду знать роли Булгарина и значения Гиппиус, это никому, кроме меня, — если я не Шимкевич — не навредит», — запишет она в дневнике, размышляя о смене специальности). В 1930-м, после разгрома формализма в целом и Института в частности, Шимкевич — навсегда! — пропал из академического мира и больше никогда — никогда! — не публиковался, перебиваясь редкими лекциями. Вместе с женой и дочерью они поселились на окраине города — на Охте, где держали огород и коз, и, видимо, это спасло их от голодной блокадной смерти.
Через неделю после снятия блокады, в начале февраля 1944 года, дочь Шимкевича мобилизуют на восстановление железной дороги в Ленинградской области, а за два года до того его жену, урождённую немку, ссылают в Солехард как «социально опасный элемент». Так что в феврале 1944-го Шимкевич остаётся один, не считаю двух коз, Шоколадки и Бяшки. 10 февраля он пишет первое письмо дочери, и эти тринадцать сохранившихся писем и есть — сюжет и содержание книжки «С пищей стало спокойнее».
В этих коротких и очень личных письмах Константин Антонович, кроме обязательных отцовских нежностей, подробно пишет о быте, который начинает медленно восстанавливаться, о нашествии мышей, о холоде и ценах на продукты, — в общем, о жизни как таковой. Шимкевич плохо себя чувствует (сердце), постоянно волнуется за дочь и жену, постоянно же является свидетелем ссор, пьяных гулянок, убийств, соседи получают похоронки, и единственное, в чём он находит отдохновение, — писание о литературе: «Вчера писал замечательно хорошо, писал о Жуковском, Пушкине, Сумарокове, писал просторно и впё новое. Опять, моя родная, счастливое открытие новых связей...» И ещё одна радость — случайные находки редких книг у букинистов. Напомню, это зима и начало весны 1944 года — и вот так сквозь эти бытовые записки вперемешку с упоминаниями о филологических изысканиях на голодный желудок проступает величественная и страшная картина просыпающегося после апокалипсиса мира.
Кажется, именно во время блокады, или сразу после её снятия, Шимкевич начинает писать огромный труд «История русской поэзии» — несколько тысяч рукописных страниц неподцензурного литературоведения. Шимкевич так и не закончил эту книгу, которая осталась неопубликованной.
Крошечная, только что вышедшая в Издательстве Яромира Хладика книжка «С пищей стало спокойнее» Константина Шимкевича предлагает нам ещё один поразительный и рвущий душу сюжет из середины прошлого века, трагического и беспощадного.
Константин Шимкевич (1887-1953) — филолог с дореволюционным образованием, провёл годы Первой мировой и Гражданской войн на фронте. Вернувшись в 1921 году в новый, незнакомый ему Петроград, он был приглашён в Институт истории искусств лично Жирмунским, возглавил там Кабинет современной литературы, естественным образом влившись в ряды формалистов (вместе с ним в Институте трудились, в частности, Шкловский и Эйхенбаум), одной из его студенток была Ольга Берггольц («Если я не буду знать роли Булгарина и значения Гиппиус, это никому, кроме меня, — если я не Шимкевич — не навредит», — запишет она в дневнике, размышляя о смене специальности). В 1930-м, после разгрома формализма в целом и Института в частности, Шимкевич — навсегда! — пропал из академического мира и больше никогда — никогда! — не публиковался, перебиваясь редкими лекциями. Вместе с женой и дочерью они поселились на окраине города — на Охте, где держали огород и коз, и, видимо, это спасло их от голодной блокадной смерти.
Через неделю после снятия блокады, в начале февраля 1944 года, дочь Шимкевича мобилизуют на восстановление железной дороги в Ленинградской области, а за два года до того его жену, урождённую немку, ссылают в Солехард как «социально опасный элемент». Так что в феврале 1944-го Шимкевич остаётся один, не считаю двух коз, Шоколадки и Бяшки. 10 февраля он пишет первое письмо дочери, и эти тринадцать сохранившихся писем и есть — сюжет и содержание книжки «С пищей стало спокойнее».
В этих коротких и очень личных письмах Константин Антонович, кроме обязательных отцовских нежностей, подробно пишет о быте, который начинает медленно восстанавливаться, о нашествии мышей, о холоде и ценах на продукты, — в общем, о жизни как таковой. Шимкевич плохо себя чувствует (сердце), постоянно волнуется за дочь и жену, постоянно же является свидетелем ссор, пьяных гулянок, убийств, соседи получают похоронки, и единственное, в чём он находит отдохновение, — писание о литературе: «Вчера писал замечательно хорошо, писал о Жуковском, Пушкине, Сумарокове, писал просторно и впё новое. Опять, моя родная, счастливое открытие новых связей...» И ещё одна радость — случайные находки редких книг у букинистов. Напомню, это зима и начало весны 1944 года — и вот так сквозь эти бытовые записки вперемешку с упоминаниями о филологических изысканиях на голодный желудок проступает величественная и страшная картина просыпающегося после апокалипсиса мира.
Кажется, именно во время блокады, или сразу после её снятия, Шимкевич начинает писать огромный труд «История русской поэзии» — несколько тысяч рукописных страниц неподцензурного литературоведения. Шимкевич так и не закончил эту книгу, которая осталась неопубликованной.
BY Babel books TLV
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"Your messages about the movement of the enemy through the official chatbot … bring new trophies every day," the government agency tweeted. Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. One thing that Telegram now offers to all users is the ability to “disappear” messages or set remote deletion deadlines. That enables users to have much more control over how long people can access what you’re sending them. Given that Russian law enforcement officials are reportedly (via Insider) stopping people in the street and demanding to read their text messages, this could be vital to protect individuals from reprisals. Again, in contrast to Facebook, Google and Twitter, Telegram's founder Pavel Durov runs his company in relative secrecy from Dubai. Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country.
from in
