Есть у Лескова такие слова в романе «Соборяне»: «Как у нас живого боятся!» И действительно, в церковной жизни, в РПЦ люди очень боятся живого.
В Российской империи и в царской России епископы, принимая рукоположение, должны были принести присягу императору как крайнему земному судье церкви. Они обещали, что отныне будут действовать его данной властью. Один только император считался тем человеком, выделенным из рода людского, который действует властью от Бога. Эту уродливую форму присяги отменили только в 1901 году. Среди образованных людей уже посеялось отвращение к подобной форме реализации церкви. В РПЦ 1900 года было сто пять тысяч представителей духовенства, пятьдесят тысяч церквей, двадцать тысяч часовен, триста восемьдесят мужских, сто семьдесят женских монастырей, где проживало пятнадцать тысяч монахов и сорок восемь тысяч монахинь. Было четыре духовных академии, пятьдесят восемь семинарий. И как замечает профессор Андрей Зубов, «всё это было абсолютно мёртвым».
Есть у Лескова такие слова в романе «Соборяне»: «Как у нас живого боятся!» И действительно, в церковной жизни, в РПЦ люди очень боятся живого.
В Российской империи и в царской России епископы, принимая рукоположение, должны были принести присягу императору как крайнему земному судье церкви. Они обещали, что отныне будут действовать его данной властью. Один только император считался тем человеком, выделенным из рода людского, который действует властью от Бога. Эту уродливую форму присяги отменили только в 1901 году. Среди образованных людей уже посеялось отвращение к подобной форме реализации церкви. В РПЦ 1900 года было сто пять тысяч представителей духовенства, пятьдесят тысяч церквей, двадцать тысяч часовен, триста восемьдесят мужских, сто семьдесят женских монастырей, где проживало пятнадцать тысяч монахов и сорок восемь тысяч монахинь. Было четыре духовных академии, пятьдесят восемь семинарий. И как замечает профессор Андрей Зубов, «всё это было абсолютно мёртвым».
Oleksandra Matviichuk, a Kyiv-based lawyer and head of the Center for Civil Liberties, called Durov’s position "very weak," and urged concrete improvements. Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country. Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. Ukrainian President Volodymyr Zelensky said in a video message on Tuesday that Ukrainian forces "destroy the invaders wherever we can." Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee.
from in
