Акула с пером

Два города, которых больше нет

Много лет подряд родители возили меня в Анталью: оптимальный вариант моря для немного нездорового ребенка в нулевых. Страны и города всегда были для меня отдельными от политики явлениями. Анталья была такой роскошной заморской бабулей, которая весь год занята, но на лето можно приехать, понюхать море, погонять чаи с лукумом и подремать под уханье огромных цикад.

Лет 5 назад я снова была в Турции, но она уже не та. Как бабушки стареют и больше не могут быть прежними. Даже чай из чайданлыка – специального двойного чайника – не такой вкусный. Почти не говорят по-турецки и по-английски, много – по-русски. Возможно, глупо привязываться к курортному отдыху, но скучаю я далеко не по лежакам и шведскому столу.

Похожую – и одновременно совсем другую – расслабленность можно ощутить в Дамаске, но его уже не вернуть ни в прямом, ни в переносном смысле. В 2018, когда мы приехали туда в ночи, он как-то сгреб нас своими сильными лапами, усадил за стол и стал рассказывать истории, как дед, который через многое прошел. И долго, долго не отпускал. Может, это и чужой дедушка, но в его присутствии чувствуешь себя внуком, которому рады. Так умеют принимать в каждом сирийском доме. Конечно, эту способность сирийцы возят с собой по всему миру, но это же не совсем то.

Я вдруг понимаю, что чувствует переполненный чемодан. Столько всего внутри, как всё это тащить? Уже не получится забыть истории из плена, расшутить шутки о смерти, развидеть лица алеппских детей, забыть вкус местной еды. Закрываешь глаза и видишь жужжащий ночной рынок. Степь и министерства в зелени за высокими заборами. Кривляющихся школьников. Страну, в которую хочется вернуться, ведь только там, в шуме дамасского ресторана, можно снова почувствовать это — когда тебе по-арабски спокойно.

Теперь, когда я опаздываю, я говорю себе: иншалла, успею — во мне просто проснулась сирийка. Спустя два года мне продолжают писать сирийские знакомые. Поздравляют с праздниками на смеси английского, арабского и русского. Иногда могут прислать фото зашитой ноги. «I was shot. A month ago, I'm okay now habibi». Habibi — это если к тебе хорошо относятся.

Иногда оно появляется, но мимолётно, это чувство беспечности, желание идти пить чай в полночь, сидеть и смотреть куда-то сквозь и вглубь всего. Сирийский синдром.

(отрывок из книги "Уродины")

- - -

Текст подготовлен для Телеграм-сериала про отношения писательниц с городами, вдохновлённого Леной Тимохиной, она же Дочь Достоевского. За информационную поддержку спасибо литературному медиа Фальтер!

В следующих сериях читайте:
🎥 Любовный треугольник Дочери Достоевского: Лондон – Питер – Москва
🎥 Надя Хедвиг в каменных объятиях Берлина
🎥 Катя Янсон и ее турецкие и сирийские каникулы у бабушки и дедушки
🎥 Питер – лав-стори Юлии Бабчинской
🎥 Череповец, Великий Новгород, Ртищево, Петербург, Будва – у Юли Фим нет дома
🎥 Париж, только по любви от Марии Баларёвой

www.group-telegram.com/in/etokatastropha.com/1592

409 viewsDec 13 at 08:01

Два города, которых больше нет

Много лет подряд родители возили меня в Анталью: оптимальный вариант моря для немного нездорового ребенка в нулевых. Страны и города всегда были для меня отдельными от политики явлениями. Анталья была такой роскошной заморской бабулей, которая весь год занята, но на лето можно приехать, понюхать море, погонять чаи с лукумом и подремать под уханье огромных цикад.

Лет 5 назад я снова была в Турции, но она уже не та. Как бабушки стареют и больше не могут быть прежними. Даже чай из чайданлыка – специального двойного чайника – не такой вкусный. Почти не говорят по-турецки и по-английски, много – по-русски. Возможно, глупо привязываться к курортному отдыху, но скучаю я далеко не по лежакам и шведскому столу.

Похожую – и одновременно совсем другую – расслабленность можно ощутить в Дамаске, но его уже не вернуть ни в прямом, ни в переносном смысле. В 2018, когда мы приехали туда в ночи, он как-то сгреб нас своими сильными лапами, усадил за стол и стал рассказывать истории, как дед, который через многое прошел. И долго, долго не отпускал. Может, это и чужой дедушка, но в его присутствии чувствуешь себя внуком, которому рады. Так умеют принимать в каждом сирийском доме. Конечно, эту способность сирийцы возят с собой по всему миру, но это же не совсем то.

Я вдруг понимаю, что чувствует переполненный чемодан. Столько всего внутри, как всё это тащить? Уже не получится забыть истории из плена, расшутить шутки о смерти, развидеть лица алеппских детей, забыть вкус местной еды. Закрываешь глаза и видишь жужжащий ночной рынок. Степь и министерства в зелени за высокими заборами. Кривляющихся школьников. Страну, в которую хочется вернуться, ведь только там, в шуме дамасского ресторана, можно снова почувствовать это — когда тебе по-арабски спокойно.

Теперь, когда я опаздываю, я говорю себе: иншалла, успею — во мне просто проснулась сирийка. Спустя два года мне продолжают писать сирийские знакомые. Поздравляют с праздниками на смеси английского, арабского и русского. Иногда могут прислать фото зашитой ноги. «I was shot. A month ago, I'm okay now habibi». Habibi — это если к тебе хорошо относятся.

Иногда оно появляется, но мимолётно, это чувство беспечности, желание идти пить чай в полночь, сидеть и смотреть куда-то сквозь и вглубь всего. Сирийский синдром.

(отрывок из книги "Уродины")

- - -

Текст подготовлен для Телеграм-сериала про отношения писательниц с городами, вдохновлённого Леной Тимохиной, она же Дочь Достоевского. За информационную поддержку спасибо литературному медиа Фальтер!

В следующих сериях читайте:
🎥 Любовный треугольник Дочери Достоевского: Лондон – Питер – Москва
🎥 Надя Хедвиг в каменных объятиях Берлина
🎥 Катя Янсон и ее турецкие и сирийские каникулы у бабушки и дедушки
🎥 Питер – лав-стори Юлии Бабчинской
🎥 Череповец, Великий Новгород, Ртищево, Петербург, Будва – у Юли Фим нет дома
🎥 Париж, только по любви от Марии Баларёвой

BY Акула с пером