Пссс, хочешь немного токсичных сезонов?

Классическая загадка из книжного: угадай книгу по обложке.

Сегодня мне снилось, как известный литературовед нашёптывает мне на ухо лекцию о Шопенгауэре, но я вам не скажу, кто именно, а то вдруг он с меня деньги за неё возьмёт. А я не вот уж очень сильно люблю Шопенгауэра. Так сказать, обшопенгауэрена насильно.

Омнимен?

#итоги_недели восемнадцатой. Астрологи объявили начало погружения в фолк-хорроры.

Саманта Швеблин — Кентуки. А чой-то я раньше её не прочитала? Непонятно. Небольшой роман-"лоскутное одеяло" и чёрное_зеркало. Изобрели социальную игрушку, у которой странная суть: один человек покупает плюшевое существо (30 см в высоту, колесики, глазки-камеры и пищалка, в виде разных животных). Другой рандомный человек покупает доступ к этому существу и управляет им с весьма ограниченным набором действий. Из этого рождается десяток остро- и неостросоциальных историй, из которых складывается роман Швеблин. Обаятельно и местами жутко.

Деймон Захариадис — Дел до жопы. Прилежный реферат пятиклассника по всем системам управления списками дел. Можно сделать восемь маленьких дел в день, а можно пять больших (вчера раки по пять, но маленькие...) Важное дело красным карандашом подчеркни. Хорошо дела делай, плохо дела не делай. В целом бесполезная вещь, если вы хотя бы одну книгу по тайм-менеджменту до этого читали. Или статью. Или резюме статьи. Или спросите у нейросетей, не хуже вам напишут.

Татьяна Мастрюкова — Болотница. Две очевидно хорошие страшные сцены и попытка стать фольклорным Стайном. Пока что сыровато, но есть потенциал. В целом от происходящего так горела жопа, что я прочитала всю Мастрюкову (но этот печальный опыт опишу на следующей неделе отчётов). Не понимаю, почему издательство поленилось вычитать роман хотя бы к четвертому-пятому-шестому переизданию. Ну хотя бы корректор!

Надя Сова — Станция Лихо. А вот это уже фолк-хоррор посложнее, который вычитали. И как похорошело! Неплохая сюжетная история со славяновайбской подложкой. Есть условная "изнанка" (читай: сумрак, навь, оборотная сторона Луны) мира, где завелось злодейское зло и произошел локальный апокалипсис с кикиморами и прочими бабайками. В роли злодейского зла само Лихо, только не одноглазое, а фиг-пойми-сколькиглазое. Борьба, компромиссы, движуха. Вот так и надо в подростковые фолк-хорроры.

Надя Сова — Бессмертник. Интересно, как часто она слышит фразу: "А я думала сова"? Предыстория первой книги и парочки персонажей из нее, но можно читать и безотносительно оной. Всегда люблю, когда так можно делать в циклах книг. Тоже крепкая история о бабайках, перерождениях и нави, но вкратце пересказать не получится, потому что слишком много внутрикнижных понятий. Очень хорошо.

Надя Сова — Сквозь туман меня не видно. Как вы уже понимаете, я редко читаю циклы, потому что если вляпаюсь, то фиг выберусь обратно. Эта книга (которую снова можно читать совершенно обособленно от остальных) понравилась даже больше предыдущих. Сюжет: две девчонки едут на море-горы, попадают в околобабаечный замес с сектантами, ведьмами и медведями-оборотнями. Бабайки весьма сочны и пугающи, сектанты упороты, ведьмы себе на уме. Красота!

В романе "В тайниках памяти" Мохамед Мбугар Сарр (французский писатель сенегальского происхождения) затрагивает тему, что белая французская писательская элита с пренебрежением относится к чернокожим французским писателям, которые на самом деле владеют языком и литературным словом не хуже белых, просто пишут иначе и их не всегда волнует та же тематика. Что вы, что вы! - кричат белые французы. Вот тебе, Мохамед, Гонкуровская премия, ты первый чернокожий, кто её получил, а мы вообще так не делаем, мы всех равняем по мастерству, а не вот это вот самое! Неужто мы проклятые колониалисты?

И вот уже третий книжный магазин, где я вижу Сарра в разделе "иностранная литература". Фамилией и фото на обложке не вышел. Даже нашлепка о премии не спасает.

Жизнь ироничнее литературы.

Настроение сегодня — как у этого чувачка.

Дэвис КейСи в книге "Ненавижу уборку" весьма лаконично сформулировала мысль, которая долгое время витала у меня где-то в области ближнего внимания, но отказывалась кристаллизоваться в конкретные слова:

«У меня сложилось мнение, что многие люди, раздающие советы по продуктивности того или иного вида деятельности, фокусируются на тех областях, в которых они одарены от природы, – областях, где все, что им было нужно, это небольшой толчок или пара советов, чтобы справиться с задачей».

Вот почему большинство селф-хелпа и успешного успеха — унылая жижа. Десять лет прошло после чтения книг о раннем пробуждении, а у меня до сих пор жёппа горит. Чтобы вставать рано, просто вставайте пораньше через не могу. Спасибо, блин, авторы, ну вы ваще, конечно, красавчики. А вот вам мой совет: читайте по паре сотен книг в год. Ну просто вот читайте через не могу. Ведь лично мне это легко даётся, а вы что как лохи стоите обоссанные?

Подписочные сервисы нашли новые способы меня изводить, но я уже стала хитрее, так что расслабилась и получаю удовольствие.

Очень медленно (и вы поймёте, почему) читаю "Странника века" Неумана. Это сама по себе супернеспешная книга, стилизация под девятнадцатый век с бесконечными салонными, политическими и философскими разговорами, а читалка подкидывает ещё такой прикол: вообще не запоминает, в каком месте чтения я остановилась. Ставить закладку отдельной кнопкой, само собой, я непривычна и наивно ожидаю, что вот где книгу я закрыла, в том месте и откроется. Ни фига не откроется. Волна загадочности отматывает книгу куда-то назад, а найти завершающую строчку чтения невозможно, потому что... Ну, представьте, что у вас триста страниц разговоров из салона АнныПалныШерер, где от цен на прованское масло все по кругу переходят к Наполеону, статье господина К. в журнале "Т." и (ну как же без этого!) что люди мельчают и совсем книг не читают. И вот тебя куда-то телепортировало из середины этих разговоров в другую часть середины этих разговоров, и ты уже барахтаешься беспомощно, машешь ручками, а Аннушка Шерер прованского маслица подливает и хихикает в веер.

Я уверена, что книга, на самом деле, уже давно домоталась до начала и пошла в обратную сторону, так что я сейчас читаю изнанку "Странника века". Но это даже добавляет ему очков.

#итоги_недели девятнадцатой и двадцатой. С ними очень кратко, потому что меня унесло в Мастрюкову.

Татьяна Мастрюкова — Приоткрытая дверь. Тихие гости. Радио "Морок". Кошачья голова. Блошиный рынок. Приходи вчера. Да, я всё это прочитала. Это ж мои любимые страшилочки. Страшнее всего было смотреть, как автор сознательно отказывался от всего хорошего, что было в первых полутора книгах, постепенно заменяя это всем плохим. Последняя книга из упомянутых — просто чистое "хавайте, карлики", где килгортраутовские зачатки крипипаст насыпаны вперемешку, при этом львиную долю из них мы уже читали в предыдущих книгах. Офигеть. А что так можно было с читателями? Просто писать всё хуже и хуже, даже не стараясь, ещё и огрызаться, что вот читателю-лоху мои сладкие персонажики тупыми кажутся, посмотрела б я на вас, когда к вам в штаны бабайка побежит. Ну, я вот точно знаю, что бы делала в таком случае. Бежала бы в десять раз быстрее бабайки на истерической тяге, а не пошла бы спать или читать газету.

Иван Белов — Заступа: Чернее черного. Ох, Иванушка, милок! Полечил моё сердешко исстрадавшееся, навалил удовольствия с горкой! Почти так же хорошо, как и первая часть. Некоторые ходы показались более предсказуемыми, чем в первой книге, но, может, это моя подозрительность так работает. Грубо говоря, если есть в начале рассказа чертячий хуй, то в конце рассказа он обязательно выстреливает (сначала написала, потом прочитала — ужаснулась и решила оставить; это так плохо звучит, что даже хорошо). Идеальные психологические истории в антураже древнеруси, бесовщины и всякого такого.

Саманта Харви — По орбите. Медитативно-философская книжка с неуловимо японским вайбом. Всего две сотни страниц, но читается как медленный и толстенный альбом, где после каждой сценки или размышлизма тебе тоже надо брать паузу и думать над заявленным коаном. Космонавты и астронавты рутинно облетают Землю на спутнике, думаю о всяком, встречают не очень приятные новости, взаимодействуют между собой, бессильно наблюдают за разрушительным тайфуном. Очень хорошо, но не под каждое читательское настроение.

Константин Мережковский — Рай земной, или Сон в зимнюю ночь. Самая страшная книга, которую я когда-либо читала. Брат Дмитрия Мережковского, осужденный (но сдриснувший от правосудия за границу) педофил написал графоманскую и отвратительную педофильскую "утопию", где все женщины превратились в маленьких похотливых сладкогрудых тинейджеров, а лирический герой Костик порхает среди лолит и пытается под это дело не только философию какую-то подогнать, но и утверждает, что Достоевский вообще за его идеи (при этом сам он Достоевского не читал, но ему Изя напел). Ещё в книге есть расизм, геноцид, треугольные коровы и игра детьми в мяч, но это всё как-то меркнет на фоне ушлёпочного языка и офигитительных влажных фантазий автора.

Балуюсь с литературной раскраской. Конечно, это Дракула, пусть и немного всратенький. Но почему-то я на данном этапе раскрашивания уверена, что картинка должна называться "Николай Жаринов сообщил поклоннице, что её литературный вкус — это говно".

Торжественно заявляю об открытии Бесстыжего книжного клуба.

Мы можем читать один абзац целый месяц, а можем гнать по полному собранию сочинению пару дней. Можем и вообще ничего не читать. Можем врать, что что-то прочитали. Или загадочно молчать.

Можно читать невнимательно и по диагонали, можно слышать звон или слушать поющего Изю, можно ныть, что читается не то и не так, можно докапываться до каждого слова и сравнивать с оригиналом, если книга переводная.

Можно участвовать в обсуждении, можно не участвовать в обсуждении, можно забить болт на обсуждение, можно вообще ничего не делать или делать слишком много.

Можно никому не говорить, что ты вступил в этот клуб, можно не вступать в этот клуб, можно вступать в него с гордостью, а можно всем врюнькать, что у бесстыжего книжного клуба есть первое правило никогда не... И далее по списку.

Словом, Бесстыжий книжный клуб — страна возможностей. Чтобы вы прониклись духом книгобесстыдства, вот клубное задание номер один. За июнь прочитайте одну книгу. Любую. Вот всё равно какую. Можете наврать, что прочитали, или взять книгу, прочитанную в мае, я всё равно бесстыже не буду проверять. Будем ли мы обсуждать прочитанное в следующем месяце? Кто знает...

Всё, до встречи на следующем заседании Бесстыжего книжного клуба в июле. Или не до встречи. Вы уже автоматически в него вступили. Или нет, если вам не хочется.

#бесстыжий_книжный_клуб

Поздравляю Саманту Харви ("По орбите") соврамши:

"После того как Роман провел в космосе примерно месяц, по ночам ему начала сниться жена. Он испытывал безумное, мучительное желание, пожирая взглядом ее худосочную наготу, белые следы от купальника на загорелой коже, темные волосы под мышками, линии ребер, сомкнутые запястья, вспотевшую от жары грудь".

Волосы под мышками у жены русского космонавта, ага. Может быть, он еще нежно вспоминал, как каждый день мыл посуду или уходил в декретный отпуск, пока она работала начальницей? (Впрочем, может быть, после этого на жопной тяге страдания в космос и улетел. Как говорится, в некоторых случаях для полета в космос ракета не нужна).

Меня удивляет, какие страшные проблемы понимания возникают у людей при чтении или прослушивании. Вот говоришь или пишешь: "Я ем зелёное яблоко", а на тебя набрасываются: "Вы утверждаете, что все яблоки зелёные!" или "Ага, значит, красные яблоки недостойны вашего внимания?" Или пишешь: "Я уехала из Грузии в другую страну", а тебе отвечают: "Вот и сиди в своей Грузии". Что это? Невнимательность? Пофигизм? Додумывание? Всё сразу, вперемешку, и можно без хлеба? Как эти люди умудряются читать книги и не умирать, если, очевидно, не могут справиться с одной строчкой простого текста без словесных вывертов? Можно ли с ними пытаться вести диалог, если они всё равно вместо твоих слов увидят что-то другое?

Думаю, что пару примеров кривого чтения смогу в ближайшее время вам продемонстрировать.

Пока же для себя я этот процесс вижу как эволюционное развитие притчи о слепцах, ощупывающих и описывающих слона. Только тут слепцы заходят в комнату со слоном, но вместо того, чтобы пытаться его трогать и рассказывать, на что это похоже, они просто хватают себя за свою же задницу и громко кричат в потолок от негодования.

Сегодня жара-жарецкая, но настроение почему-то как у этих трёх обложек. Нравятся.

Верьте Лайвлибу, говорили они...

История про наглядность образов. Простите, она длинная, но я постараюсь далеко не уходить и скипну всё интересное, но не относящееся к делу.

В школе я с первого и до последнего года училась в одном и том же классе, который считался самым ужасным и самым легендарным в школе. Тот самый класс, на который сразу по умолчанию вешают всех собак, если что-то в школе случается (кстати, почти всегда действительно мы и были виноваты). За это в средней школе нас наградили классным руководителем, которому было запрещено классное руководство (совершенно потрясающая история, почему оно было запрещено, но эта история не относится к делу, так что её скипну). Руководитель был офигенный. Он приносил нам на школьные праздники пистолет Макарова, ходил с нами в походы и придумывал совершенно чумовые активности. Без иронии, золотой дядька.

Как-то раз он повёл нас, ещё совсем мелких жучков, в музей аномалий человеческого тела. Это шестой или седьмой класс, значит, год примерно двухтысячный. Музей аномалий — это наша местная кунсткамера. Сейчас в неё можно спокойно заходить, как в музей, а тогда было почему-то нельзя (или на каких-то мутных условиях, тут я могу и соврать, давно это было), и место просто хранило всякую дичь и активно юзалось студентами медицинского. Экскурсовода не было, и нам там рассказывали всякие кулстори просто какие-то люди, имеющие отношение к музею. Тут могла бы быть ещё одна история про Легендарный Экспонат, Который Нам Запрещено Показывать, но это тоже к делу не относится, так что скипаем.

Честно скажу, что для детской психики это было... Кучеряво. Кто-то блевал, кто-то орал, кто-то благоразумно заранее отказался, кто-то вопил от восторга.

Часть с моралью начинается с того момента, что мы ходили в музей в то волшебное среднероссийское время, когда межсезонье превращает дороги в жидкое снеговно. Поэтому нам всем строго-настрого наказали принести с собой бахилы, иначе придётся их покупать на месте и вообще нас не пустят, стыдобища, хоть один раз сделайте всё путём.

Само собой, половина народу забыла про бахилы и не взяла денег, чтобы их на месте прикупить. Так что началось стандартное школьное нытьё и суета.

Школьники ноют, хаотично перемещаются по предбанникам музея, щедро разбрызгивая ногами снеговнище, музейные работники не слишком рады. Ничего не происходит, потому что дети не могут скооперироваться и организованно решить проблему бахил.

В этот момент и происходит история о важности наглядных образов. Кто-то из музейных работников принимает решение переселить всех школьников в часть коридора, прилегающую к местной анатомичке (или что там вместо неё). Классный руководитель красочно рассказывает, как нам ноги оторвёт за экскурсию без бахил, и в это время открывается дверь и студенты выносят свежеампутированные кровоточащие ступни в тазике. И ставят недалеко от школьничков.

Примерно за пять минут все нашли деньги на бахилы, смиренно их натянули и пошли дальше. А то мало ли что. Образность и наглядность — великая вещь.

Сегодня день лонгридов. Посмотрев интервью с Гогунским, вспомнила великолепный рассказ Чехова. Удивительно, как он про Гогунского написал за много лет до его рождения.

Антон Павлович Чехов
Мой домострой
Утром, когда я, встав от сна, стою перед зеркалом и надеваю галстух, ко мне тихо и чинно входят теща, жена и свояченица. Они становятся в ряд и, почтительно улыбаясь, поздравляют меня с добрым утром. Я киваю им головой и читаю речь, в которой объясняю им, что глава дома – я.

– Я вас, ракалии, кормлю, пою, наставляю, – говорю я им, – учу вас, тумбы, уму-разуму, а потому вы обязаны уважать меня, почитать, трепетать, восхищаться моими произведениями и не выходить из границ послушания ни на один миллиметр, в противном случае… О, сто чертей и одна ведьма, вы меня знаете! В бараний рог согну! Я покажу вам, где раки зимуют! и т. д.

Выслушав мою речь, домочадицы выходят и принимаются за дело. Теща и жена бегут в редакции со статьями: жена в «Будильник», теща в «Новости дня» к Липскерову. Свояченица садится за переписку начисто моих фельетонов, повестей и трактатов. За получением гонорара посылаю я тещу. Если издатель платит туго, угощает «завтраками», то, прежде чем посылать за гонораром, я три дня кормлю тещу одним сырым мясом, раздразниваю ее до ярости и внушаю ей непреодолимую ненависть к издательскому племени; она, красная, свирепая, клокочущая, идет за получкой, и – не было случая, чтобы она возвращалась с пустыми руками. На ее же обязанности лежит охранение моей особы от назойливости кредиторов. Если кредиторов много и они мешают мне спать, то я прививаю теще бешенство по способу Пастера и ставлю ее у двери: ни одна шельма не сунется!

За обедом, когда я услаждаю себя щами и гусем с капустой, жена сидит за пианино и играет для меня из «Боккачио», «Елены» и «Корневильских колоколов», а теща и свояченица пляшут вокруг стола качучу. Той, которая особенно мне угождает, я обещаю подарить книгу своего сочинения с авторским факсимиле и обещания не сдерживаю, так как счастливица в тот же день каким-нибудь поступком навлекает на себя мой гнев и таким образом теряет право на награду. После обеда, когда я кейфую на диване, распространяя вокруг себя запах сигары, свояченица читает вслух мои произведения, а теща и жена слушают.

– Ах, как хорошо! – обязаны они восклицать. – Великолепно! Какая глубина мысли! Какое море чувства! Восхитительно!

Когда я начинаю дремать, они садятся в стороне и шепчутся так громко, чтобы я мог слышать:

– Это талант! Нет, это – необыкновенный талант! Человечество многое теряет, что не старается понять его! Но как мы, ничтожные, счастливы, что живем под одной крышей с таким гением!

Если я засыпаю, то дежурная садится у моего изголовья и веером отгоняет от меня мух.

Проснувшись, я кричу:

– Тумбы, чаю!

Но чай уже готов. Мне подносят его и просят с поклоном:

– Кушайте, отец и благодетель! Вот варенье, вот крендель… Примите от нас посильный дар…

После чая я обыкновенно наказываю за проступки против домашнего благоустройства. Если проступков нет, то наказание зачитывается в счет будущего. Степень наказания соответствует величине проступка.

Так, если я недоволен перепиской, качучей или вареньем, то виновная обязана выучить наизусть несколько сцен из купеческого быта, проскакать на одной ноге по всем комнатам и сходить за получением гонорара в редакцию, в которой я не работаю. В случае непослушания или выражения недовольства я прибегаю к более строгим мерам: запираю в чулан, даю нюхать нашатырный спирт и проч. Если же начинает бушевать теща, то я посылаю за городовым и дворником.

Ночью, когда я сплю, все три мои домочадицы не спят, ходят по комнатам и сторожат, чтобы воры не украли моих произведений.

«Изображение может заменить тысячу слов», и это тоже правда: вместо того чтобы решить задачку, можно подсмотреть ответ в конце учебника.

Мария Степанова «Памяти памяти»