Несправедливость, насилие, зло ужасны, они торжествуют: проблема тут не в том, что это тривиальное утверждение, а в том, что это утверждение, играющее на руку злу: парализующее возможное сопротивление, ставящее в центр зло, фиксирующее сознание на зле, отдающее его во власть зла: это утверждение, как бы критикующее зло, на деле само оказывается моментом наращивания зла. «Обличение», «критика» сами по себе, одни на деле оказываются моментами пропаганды зла и в конце концов ложью при всей предположим корректности фактов. Потому что «правда», «истина» — это добро, справедливость, мирность (трансценденталии истины, добра, красоты совпадают). И следовательно всякое обличение, критика, если они исполняются на высоте своего понятия, исходят из видения добра и показуют его. Необходима презентация альтернативы злу: необходима политическая ангелология: мышление-воображение той истины-добра, силой которой обличаются несправедливость, насилие, зло — той, что должна восторжествовать вместо них. — Без этого мы просто одержимы злом, просто проговариваем его торжество: становимся медиумами зла. — Нужна альтернатива; мы разучились мыслить-воображать ее: наше политическое воображение парализовано («капиталистический реализм»), захвачено — одержимо — торжествующим злом; но максимальную альтернативу — социально-экономическую, антропологическую, онтологическую — предлагали духовные традиции: сообщества альтернативной жизни, иного способа быть — «ангельского образа». — В них нам следует искать вдохновение, примеры, навыки политического воображения альтернативы: политическая ангелология. — Другой мир возможен: альтернатива есть: иное бытие дано: ангельский образ жизни открыт к проживанию. — Зло торжествует? — да, но возможна — возможна, ибо много раз проживалась и детально описана — максимально иная — инобытийная, ангельская — жизнь. — В вечности торжествует добро, ангельская полития — восторжествующая в Конце истории. — «Нужно, чтобы ангел пришел».

«Новости» и т. п. — один из способов включения субъекта в повестку, поле, нарратив, орбиту структур господства. Чтение новостей и т. п. — «примыкающая практика» (в терминологии Хоружего), по ходу которой субъект (его психика, сознание, внимание, эмоции и пр.) организуются вокруг структур господства как своего центра. — Следовательно «аполитичность» освободительна: дает место и силы альтернативе, отстройке сознания, психики субъекта вне излучений структур господства. Де-факто на 99% «интересоваться политикой» — вид досуга, потребление развлекательной информации, «опиум» — и единственный собственно политический смысл этого досуга — включение сознания в структуры господства (при какой угодно «оппозиционности»): субъект становится их медиумом, одержимым ими. Отстройка от структур господства, создание очагов альтернативности освобождает антропосоциальные, социокультурные энергии, создает автономные зоны, «партизанские районы», «Пустыню», что и само по себе ослабляет структуры господства (отток антропосоциальных, социокультурных энергий от них в Пустыню), но и готовит плацдармы ответной экспансии на территории структур господства (их перестройки по образцам, выработанным в Пустыне): динамика Ухода-Возврата (опять же в терминологии Хоружего): антропосоциальный, социокультурный фокизм. Первым тактом — эмансипация антропосоциальных, социокультурных энергий — и их сбережение, накопление, развитие — для ответной экспансии вторым тактом. Таков политический смысл «второй культуры», «ухода из мира» и т. п. феноменов. — Описанная логика работает не только с потреблением «новостей», но и с потреблением всех видов информационных, культурных продуктов, включающих психику субъекта в машины макросоциума: аскеза отцепляет психику субъекта от этих машин и создает очаги альтернативы.

Представим себе формирование абсолютизма (в самом широком, самом абстрактном смысле): немыслимо его свержение, он закрепился на века вперед. — Но жить «надо» сейчас: вот эти оставшиеся тебе месяцы, годы, максимум десятилетия. — Посвятить свой ум и эмоции (т. е. «себя» — душу свою) событию формирования абсолютизма, означает быть одержанным, захваченным им. — Но и просто обывательски жить, понятно, означало бы раствориться в повседневности абсолютизма, стать элементов воспроизводства этой повседневности. — Но всегда был и есть путь, избегающий обоих тупиков: отстройка от макросоциума, культивация альтернативных способов думать, чувствовать, жить: от инфраполитики (различных форм отклоняющегося поведения, малого сопротивления) — до Исхода в Пустыню (полного разрыва с макросоциумом и создания автономных микросоциумов альтернативного образа жизни). — Жить альтернативно макросоциуму в таких объемах и формах насколько удается в данный момент и в данном месте. — Абсолютизм может быть рухнет через триста лет, но можно выключиться из него здесь и сейчас, высвободить свое мышление и поведение из него здесь и сейчас.

Фантазии о «революции» на огромную долю есть способ оставаться включенным в структуры макросоциума при ощущении моральной правоты, «протеста», способ блокирования эмансипации антропосоциальных, социокультурных энергий. — В этом смысле, возможно, следует перевернуть частотную критику «левацких» групп как «сект»: возможно подлинно радикальным, действенно освободительным путем было и остается как раз создание и культивация групп альтернативных мышления, поведения, жизни, сепарирующихся от макросоциума (следует не критиковать, а культивировать их). — Возможно «аполитичность» (не сама по себе, а как аспект культивации альтернативности) есть подлинно радикальная политика. — Но слишком ясно, что сказанное легче засчитать за оправдание тривиальной аполитичности; но опять же не стоит ли перевернуть и сказать: «политика» есть способ оставаться в макросоциуме и воспроизводить его («грешить»), а критика «аполитичности» — способ скрыть свои нежелание и боязнь здесь и сейчас альтернативной жизни («уйти из мира»). — Жить «надо» здесь и сейчас; здесь и сейчас нужно «не грешить»: ждать триста лет когда мир извернется подходящим образом просто физически не возможно.

Ангелология антигностична: совершенная жизнь, утопия, ангельское сообщество возможно в этом мире здесь-и-сейчас; и более того: она напрямик и буквально в лице Отцов Церкви утверждает, что сообщества ангельской жизни множество раз успешно реализовывались (первохристиаснкая община, раннехристианские и монашеские общины). Этот аспект политической ангелологии я именовал — очевидно неудачно, учитывая критику — ленинизмом, имея ввиду немедленную, посреди «империалистической войны» в «слабейшей звене империализма» реализацию утопии. Удачней быть может тут было бы говорить о фокизме. Фокизм: Мао/Гевара/Дебре: теория создания партизанского района, очага сопротивления. — Не захват власти во фронтальном сражении, а исход сил сопротивления в партизанские районы: победа путем истощения сил врага. — Сопротивление очевидно слабей врага; но оно растет на окраинах, в зонах недоступных для структур господства, «пустых» для них: в «Пустыне». — Борьба малыми группами — точками кристаллизации альтернативных, сопротивляющихся энергий. — «Враг наступает — мы отступаем» (Мао); «движение на столицу с окраин» (Гевара). — Создание партизанских баз и революционных зон. Сил почти нет; но Исходе в Пустыню они организуются как нечто отдельное, структурируются в отдельные сущности, переходят из виртуального состояния в актуальное: в силу слабую, не способную к прямой борьбе — но как уже представленную (тут все смыслы «преставительства»), могущую играть роль притяжения и аккумуляции протестных сил: единственная тут сила может быть только в предствительстве и есть: в актуальной реальности сформировались структуры альтернативы: просто за счет этого они могут стягивать на себя потенции сопротивления, актуализировать их. — Несколько людей в центре — ничто; их организованная группа на окраине (такт Исхода из Империи и культивации Альтернативы) — искра, могущая зажечь очаг и в перспективе — совершить обратную экспансию (такт Возврата и экспансии Альтернативы). — Силы Альтернативы создают представительство в Исходе в Пустыню (на окраины, в бреши, трещины, пустоты: пространства свободные от власти). — Нужно выйти их зоны тотальности структур господства и создать очаг альтернативы. — Тут сам акт формирования структуры Альтернативы, её проявленности в наличную реальность вероятно важней всего: сумма нулей сил единичных людей дает не ноль, а очаг Альтернативы — но для этого нужно пространство минимальной свободы, где их не уничтожат: Исход в Пустыню. — Политическая ангелология, разумеется, отрицает любое и всякое насилие: в ленинизме/фокизме ей важна только общая структура, концептуальный узор, форма: та что в собственно православной политической теологии уловлена Хоружим в структуре Ухода-Возврата: из Империи уходят в Пустыню, чтобы произведённую там Альтернативу затем распространить на имперских территориях: создание очага на окраине и обратное движение от окраины в центр. Уход контримперских сил в Пустыню — создание там очагов Альтернативы — экспансия Альтернативы на имперские территории. — К этой Альтернативе самоочевидно принадлежит отказ от насилия и всякого господства и изобретение различных практик не-насилия, культивация кротости, смирения, любви: в этом собственно суть дела. — И: послушание как альтернатива господству (этот архонты господствуют, а вы не господствуйте вообще, а служите друг другу). — И: кротость как альтернатива насилия. — Как раз в Духовной Традиции (концепт Хоружего), создаваемой в Исходе из Империи в Пустыню создается радикальная Альтернатива во все сферах: социально-экономическая, антропологическая, онтологическая: тут живут как ангелы, тут становятся богами по благодати; тут от одного господства уходят не чтобы иное господство учредить, и одно насилие не отражают другим; тут изобретают и культивируют радикально альтернативные способы бытия: ангельская жизнь, кротость, смирение, послушание, жизнь без частной собственности и пр. и пр. — «Винтовка рождает власть»? — не нужны винтовки, потому что не нужна власть. — ⬇️

⬆️Речь о антропосоциальных, социокультурных «партизанских» районах, «автономных зонах»: потребно из макросоциума изойти в Пустыню (пространства наименьшего излучения структур господства) и там изобретать новые или возрождать старые формы Альтернативы — глобальной: антропологической и онтологической, имеющей политические и социально-экономические аспекты, но вовсе не ограниченные ими: нужно, чтобы они были производными от неё. — Суть не в том, чтобы одно господство и насилие заменить другим господством и насилием: суть в том, чтобы измыслить-вообразить образ жизни альтернативный всякому и любому господству и насилию: ангельский образ жизни: политическая ангелология. — Она есть мистико-аскетический, антропологический и онтологический фокизм: и суть этого фокизма в конечном счете в том, что фронтальная атака на структуры господства не осуществляется не только по слабости сил (это, скажем так, чисто технический момент), а по глубинной логике: нужно не отражать (и тем воспроизводить) структуры господства и насилия, а жить, быть иначе — в кардинально иной, радикально альтернативной им логике: а потому нужно не столкновение (отражение), а Исход в Пустыню — и оттуда уже — распространение Альтернативы. — Смысл аскезы: можно физически уйти с территорий структур господства и насилия, но ты непременно уносишь их с собой — в своих ментальных, психических, поведенческих структурах: их-то надо разобрать и собрать нечто кардинально другое — по ангельскому образцу. — И затем эти новые ангельские структуры не-господства, не-насилия можно продвигать, распространять на враждебным им территориях.

Политическая теология и соборность:

1.) Политическая теология по Шмитту есть соответствие теологических и юридико-политических понятий. Основатель дискурса соборности видел образец соборности в юридико-политическом феномене — суде присяжных, который принимает решение свободным консенсусом, где никто не исключается (решение не принимается пока с ним свободно не согласятся все участники). Соборность как теологическое понятие соотносится с юридико-политическим понятием свободного консенсуса (а не вообще «коллективизма» или чего-то подобного). Хомяков А. Всемирная задача России. М.: Благословение. Институт русской цивилизации. С. 495

2.) В дискурсе соборности вполне четко и ясно понималось различие теологического и юридико-политического и вместе с тем их соотношение (т. е. этот дискурс есть именно политическая теология в смысле Шмитта): «соборное согласие» — теологическое понятие, соотносимое на политическом уровне с «общинностью», «множеством, свободно слагающимся в единство», протиповоставленном принципу власти: «соборность» и «общинность» соотносятся как структурно совпадающие, но располагающиеся на разных уровнях — теологическом и «гражданском» — понятия. Самарин Ю. Православие и народность. М.: Институт русской цивилизации. С. 347

3.) Соборность как теологическое понятие есть характеристика Троицы: соборность есть тринитарное понятие. Лосский В. По образу и подобию Божию. М. 1997. С. 159

4.) Шмитт строит политическую теологию как соответствие монотеизма и суверенитета. Дискурс соборности есть соответствие тринитаризма и свободного консенсуса: он тем самым может выступать как альтернатива политической теологии по Шмитту, сохраняя, однако, соответствующее предметно-проблемное поле — т. е. может выступить как политическая теология по Петерсону (теологически упразднившем «политическую теологию» Шмитта как отчетливо не христианский, не тринитарный феномен: соответствие монотеизма и суверенитета есть аристотелианский/иудейский/арианский феномен, но не христианский, ибо христиане верят в Троицу; т. о. дискурс соборности можно считать тринитарной/христианской политической теологией).

5.) Шмитт заимствует выражение «политическая теология» у Бакунина. Бакунин прямо и недвусмысленно называл дискурс соборности (конкретно мысль К. Аксакова) предшествующим, предпосланным своему анархизму. Бакунин М. Письма М. А. Бакунина А. И. Герцену и Н. П. Огареву, СПб.: Издание В. Врублевскаго, 1906. С. 309-310. — Т. е. тут есть не только понятийная общность (связь по проблематике и т. п.), но и конкретная историческая связь. Либертарный и теологический дискурс соборности становится у Бакунина либертарной и атеистической критикой «политической теологии»; сформулированная полвека спустя «политическая теология» Шмитта есть — помимо прочего — консервативная и теологическая критика бакунизма. — Должно вернуться к дискурсу соборности (тринитаризм в теологии, свободный консенсус в политике), обогатив его теоретическими достижениями описанных дискурсивных перепадов.

К темам Исхода из Империи и соборности:

К. Аксаков — мыслитель наиболее близкий к анархизму среди ранних славянофилов — он-то как раз и предлагал исихастскую духовную практику как универсальную, как альтернативу, открытую всем (опираюсь тут на Хоружего, вообще критически относившегося к Аксакову, хотя в данном случае позитивно). В конце своего текста о «публике» Аксаков пытается наметить механизмы зарождения альтернативы в среде, где господствует зло, грех («публика», «свет»: привилегированные слои Империи: Империя взятая в антропосоциальном и социокультурном разрезе: как совокупность определенных связей и практик — явственно греховных с христианкой т. з.) — в смысле альтернативы самой этой среде, в этой же среде зарожденной: таковая альтернатива рождается в двуедином акте: 1.) самосегрегации, самосепарации от этой среды (минимальная форма Исхода в Пустыню: тут просто предлагается минимизация связей со своей социальной средой); 2.) создание сети личного общения тех, кто совершил акт самосегрегации, создание микросоциума на началах альтернативных тем, что господствуют в макросоциуме (минимальная форма сообщества Пустыни при минимальной же форме Пустыни). — Как бы «светский» вариант анахоретов, образующих протомонастырь (т. е. альтернативное сообщество, сообщество, организованное на альтернативных началах и культивирующее их). — Эта «светкость» интересна как бессознательное возвращение к истокам христианской духовной традиции: ведь монашество, что как-то всегда выпадает, — зародилось и расцвело как отчетливо мирянское движение, к церковной иерархии относящееся, если не критически, то сознательно дистанцированно точно (и, собственно среди протомонашеских форм была как раз и чисто «аксаковская»: обрыв социальных связей и господствующих социокультурных практик без пространственного перемещения куда-либо). — И вместе с этой «светкостью» акцентируем тут еще две черты: отмеченную уже минимальность — тут находим как бы кванты, минимально возможные формы Исхода, Пустыни, сообщества Пустыни — и эта минимальность как раз позволяет увидеть, что речь идет не о пространственном перемещении, а о антропосоциальных, социокультурных феноменах: и Исход, и Пустыня и сообщество Пустыни — могут не иметь пространственного параметра вовсе: главное оборвать свои связи с макросоциумом, принятые там социокультурные практики и организовать свои практики вокруг нового центра — духовной практики (т. е. практики максимально возможной — онтологической — Альтернативы, претворения здешнего бытия в Инобытие): так создается кардинально новая реальность (онтологически, по бытия новая) — коя путем соединения с подобными ей, получает и качество социальной альтернативы — параллельного, альтернативного социума.

Текущая сборка новой книги — вот: «Чёрный дизайн: анарх-аттракторная теория композиции». Сейчас редактирую и кое-что дописываю.

⬆️ окончательный разрыв: Исход в сибирские леса, и оттуда уже — Возврат, экспансия произведённой и культивирующейся в Пустыне альтернативы в мир: создание своих сообществ альтернативной жизни (среди форм Возврата: создание устава альтернативного сообщества, описания опыта Инобытия и др. текстов, позволяющие нам сейчас все это писать). — Итак: целый каскад форм жизни, ранжирующийся по нарастанию альтернативности.

И суть собственно — в обретении Альтернативы: этот «мужик» в мире розг и и повинностей (эти две реалии занимают важное место в его житии), в абсолютистской крепостнической Империи — он в себе производит максимальную (онтологическую) Альтернативу: обожение: он вот сейчас и вот здесь низводит Божество, Бесконечность Любви-Радости-Сладости: «в сердце чрезмерная сладость», «ни с че не сравнимая услаждающая сладость», «кипение и волнение сладости в сердце», «неопостижимая сладость», любовь, радость, сладость: таковы самоописания того, что он нашел в Исходе из Империи. Тут — центр, который в этике-эстетике дает «умиление», сострадание-восторг и в частности — вегетарианство, а в социальности — Исход из Империи (точнее: второе — условие того что в центре, а первое — следствие того что в центре). Вот это переплетение — как прекрасно.

Лосский был философом, достигших больших результатов и мастерства не только в области «знания» (т. е. некоторой теоретической работы), но и в прекраснейшем сострадательном, ангелологическом воображении (в меньше степени, но все же — и в воображения политического), учившего нас видеть мир как со-бытие живых существ различнейших способов существования (атомы, клетки, люди, биогеоценозы, ангелы), а в этом со-бытии — где потенции, а где и реалии рая, т. е. бытия, исполненного сострадания, милосердия, любви, радости, сладости — представляющее собой в частности совершенный коммунизм, где все принадлежит всем.

Легко восхититься бытием реки или леса, но: вот там рыба съела насекомое, рыбу съел медведь и пр. и пр.: царство взаимного пожирания, иерархий, насилия: как таковое это нельзя принять (в рамках ангелологического воображения), но нужно как-то спасти, обожить, возвести в бытие без взаимного пожирания, иерархий, насилия; у Лосского очень ясно, отчетливо схвачено различие между онтологическим равенством всех акторов мира и онтическим иерархизмом некоторых из них; в рамках ангелологического воображения Лосский предлагает: все акторы спасутся — акторы реки, леса, насекомого, рыбы, медведя, всех их клеток и атомов и пр. и пр.: все мириады акторов, складывающих эти сообщества долженствуют войти в Царство Божье — бытие без иерархий и насилия: спасутся, т. е. выйдут из отношений иерархии и насилия и выстроят какие-то другие тела, другие способы отношений и пр.; палач и жертва онтологически равны: пытка загоняет это равенство в чистую потенциальность: спасти обоих означает: прекратить пытку, актуализировать равенство.

Лосский сам понимал, что такая имагинация может разочаровывать (вместо того, чтобы очаровывать, вдохновлять): кажется, что ценное, прекрасное бытие реки, леса, животных в ней пропадает и заменяется чем-то в высшей степени абстрактным, серым и пр. — Если продлить концептуальную тенденцию возражения Лосского на это опасение, то получится вот что: в том-то и проблема, что мы (участники насильственных отношений, члены классовых обществ, акторы падшего бытия) не способны представить себе иного бытия, чем то злое, что мы собой воспроизводим, а следовало заметит вот что: если так ценны и прекрасны способы бытия реки, леса, животных, то сколь безмерно ценнее, прекрасней будет бытие их акторов, когда они научаться выстраивать ненасильственные, неиерархические, не пожирающие отношения: первые покажутся злыми карикатурами на второе. — Проблема, иными словами, тут именно в нашей неспособности представить, что возможен другой мир (радикально другой, в другой логике выстроенный).⬇️

⬆️Параллельно Лосскому Карсавин предлагает иную имагинацию — кажется более удачную в связи с выше указанным опасением: вообще любой момент бытия неким образом должен быть спасен, обожен: не только акторы, но каждый момент их бытия. Вот было: 6 часов утра 1202 год скажем, Япония, Перу, не важно, такой-то человек был абсолютно счастлив: именно эта пространственно-временная точка-момент должна войти в вечность: не актор этой точки-момента (субъект счастья), а сам этот момент в его индивидуальности, в его ничем не заменимой ценности: связка вот этих эмоций и мыслей, этот конкретный хронотоп и пр. и пр.: все что создало и составляло этот момент, т. е. в конечном счете — весь мир, всеединство: иначе полнота обоженного бытия будет вовсе не полнотой, и спасенно будет совсем не всё (а только лишь «все» — все акторы, но не всё бытие). Но и точки-моменты пытки, насилия, зла должны быть спасены, то есть точка-момент зла в такой-то день в таком-то месте должен быть преображен в свою противоположность — именно эта точка-момент (чудовищно, что точка-момент зла вечно будет таковой: что всегда в такой-то момент, в таком-то месте произошло ужасное: и это «произошло» останется происшедшим навечно: это как-то нужно спасти, преобразить; не уверен, что у Карсавина так, но кажется что так как минимум в одной из концептуальных тенденций его мысли): она должна войти во всеединство, в пакибытие в своей райской истине, то есть именно как она, но какой, однако, она никогда не была. — Как таковые все точки-моменты бытия равны, уникальны, незаменимы — необходимы для «всеединства»: без любой из них оно уже вовсе всеединством не будет: всеединство равным образом не полно и без старца Зосимы и без Фёдора Карамазова («я» это «всепространственное», «всевременное», «всекачественное» единство всех моих проявлений: «я» это все мои моменты и качества: «я» не существую вне них, «я» не «сверх-», а «все-» пространственен/временен/качественен: так примерно Карсавин критиковал Лосского: и таковое, как совокупность своих моментов и качеств «я» должно быть «усовершено», спасено, обожено). — Вот другой способ мыслить-воображать подобные вещи: и тут хорошо в частности то, что это совсем уже трудно представить (но зато Карсавин не нуждается в мифологии метемпсихоза как Лосский). Лосский, понятно, решил бы «просто»: акторы всех этим точек-моментов входят в Царство, но не сами эти точки-моменты; но что-то тут как будто бы упускается («хочется» чтобы река как река — и даже вот эта река вот в этот момент вошла в абсолютное бытие, во всеединство — и некоторым образом уже ведь и входит как бытием обладающая — и «усовершено», спасено, обожено).⬇️

⬆️Но, переходя от имагинаций к вещам более осязаемым; Батищев свою «гармоническую полифонию» (именование Царство Божьего в его марксистской криптотеологии) понимал вечно истинной — но виртуальной, запороговой такому-то множеству состояний мирового бытия: не доступным к актуализации для такого-то множества состояний. — Однако «беспредельная диалектика универсума» (именование Божества) ведет к тому, что постоянно меняясь это множество приходит к возможности реализовать на себе гармоническую полифонию; как (используя классическую философскую метафору) скала уже всегда несет в себе возможность прекрасной статуи, но не может сама стать статуей и должна дождаться рабочих, художников, чтобы они актуализировали её потенцию быть прекрасной статуей, так «природа» несет в себе потенции рая, но сама раем стать не может; или точнее: может в лице тех своих акторов, что оказываются способными принять ангельский образ бытия; хищник не может перестать убивать и пожирать других; органические сущие не могут выстроить отношений равенства; но некоторой хищник, некоторое органическое сущее — вдруг — на какой-то стадии своей истории («эволюции») — оказывается на это способным — и эти возможности собой реализует. — Как статуя в скале, так в «природе» — рай. — Его нужно вообразить и «сделать». — «Природа» во «мне» может отказаться от взаимного пожирания, иерархических отношений, насилия. — «Я» и есть та точка-момет мира, где он может стать раем: ангельский образ жизни: духовные традиции суть фрагменты «природы», где она актуализирует свои райские истины-потенции (духовные традиции суть сообщества ангельского общества жизни): высшее цветение «природы», где она цветет раем. — Вернуться в рай, вести ангельский образ жизни означает: актуализировать в конкретных материальных практиках некоторый ряд возможностей, всегда («вечно») виртуально присущих реальности.