Прежнее разрастается как гигантский магнит, готовый притянуть гору к себе с овцами, собаками и быками, с диким козлом, колготящимся на вспотевших камнях то ли от страха, то ли от вожделенья, а с ними и бедное наше благополучие, домик с трещиной по кармашку кухни. Выпивает весь воздух из легких, заряжает талую воду бессилием февраля, головы прибивает к земле, туда, где обмылки льда сверкают, схваченные коротким солнцем.
Нет у прежнего глаз, некуда посмотреть, только в себя, в себя, в край горизонта, считая время до темноты. Тьма в трех пальцах от солнца.
Но пока еще тропы горят тысячами подснежников, лепестки их с запада на восток звенят в благородных мантиях, оголенное королевство тянет щупальца над водопадом, воздушно-капельная семантика, знак, ставший шумом, ай, ай, ау-
-у-
-утраченные навыки колдовства, фрагменты магической речи пустым яйцом оставлены на ступеньках. Нет ни игла, ни гвоздь, ни чернота проклятья, а только отпечаток крысиного зуба, смех крысиного короля. Плачь, деревянный мальчик, мой большеротый товарищ, белки украли все твои лакомства, унесли по электрическим проводам за темные леса, за быстрые реки, за высокие горы, საქართველო გაიმარჯოს!
Третий год горевания. В текстах подруг встают хороводы из пепла, и посмертие бьется в плотном коконе слов, и едва вылупится, тоже слепое, тут же тратит себя понапрасну в этой фальшивой зиме.
august.jpg
Пегий табун лошадей в тумане и мы с красными ведрами в августовском густом лесу. У нас все по-прежнему.
wedding.png
Дрон, висящий над санаторием “Медея”, глаз жестяного бога, га-га, бывшие комнаты беженцев, ворох газет, занавеска в объятьях плюща, саженцы на полу ресторана, где обедают призраки, наблюдая за свадебной фотосессией, за темным лесом, за быстрой рекой, за высокой горой по серпантину едет и едет машинка с мальчиком-непоседой, словно пух из мягкой игрушки теряющего слова: iremi, vashli, oboba.
aqua.tif
Сморщился в библиотечном шкафу журнал учета пионеров-героев, нулевых пациентов несуществующих стран. Вид на останки советского аквапарка с бетонными горками, вставшими в круг, почерневшими адептами веселого культа, вырвицвет, оргия дружбы народов на фрагментах мозаики, фрески очередной тоски, смерти нет.
fuck.wav
Коты, укравшие окорок у соседей, хищно облизываются в саду. Желтые спицы дроздов в колесе первобытного солнца, из ледяной душевой доносится don't marry her fuck me.
Прежнее разрастается как гигантский магнит, готовый притянуть гору к себе с овцами, собаками и быками, с диким козлом, колготящимся на вспотевших камнях то ли от страха, то ли от вожделенья, а с ними и бедное наше благополучие, домик с трещиной по кармашку кухни. Выпивает весь воздух из легких, заряжает талую воду бессилием февраля, головы прибивает к земле, туда, где обмылки льда сверкают, схваченные коротким солнцем.
Нет у прежнего глаз, некуда посмотреть, только в себя, в себя, в край горизонта, считая время до темноты. Тьма в трех пальцах от солнца.
Но пока еще тропы горят тысячами подснежников, лепестки их с запада на восток звенят в благородных мантиях, оголенное королевство тянет щупальца над водопадом, воздушно-капельная семантика, знак, ставший шумом, ай, ай, ау-
-у-
-утраченные навыки колдовства, фрагменты магической речи пустым яйцом оставлены на ступеньках. Нет ни игла, ни гвоздь, ни чернота проклятья, а только отпечаток крысиного зуба, смех крысиного короля. Плачь, деревянный мальчик, мой большеротый товарищ, белки украли все твои лакомства, унесли по электрическим проводам за темные леса, за быстрые реки, за высокие горы, საქართველო გაიმარჯოს!
Третий год горевания. В текстах подруг встают хороводы из пепла, и посмертие бьется в плотном коконе слов, и едва вылупится, тоже слепое, тут же тратит себя понапрасну в этой фальшивой зиме.
august.jpg
Пегий табун лошадей в тумане и мы с красными ведрами в августовском густом лесу. У нас все по-прежнему.
wedding.png
Дрон, висящий над санаторием “Медея”, глаз жестяного бога, га-га, бывшие комнаты беженцев, ворох газет, занавеска в объятьях плюща, саженцы на полу ресторана, где обедают призраки, наблюдая за свадебной фотосессией, за темным лесом, за быстрой рекой, за высокой горой по серпантину едет и едет машинка с мальчиком-непоседой, словно пух из мягкой игрушки теряющего слова: iremi, vashli, oboba.
aqua.tif
Сморщился в библиотечном шкафу журнал учета пионеров-героев, нулевых пациентов несуществующих стран. Вид на останки советского аквапарка с бетонными горками, вставшими в круг, почерневшими адептами веселого культа, вырвицвет, оргия дружбы народов на фрагментах мозаики, фрески очередной тоски, смерти нет.
fuck.wav
Коты, укравшие окорок у соседей, хищно облизываются в саду. Желтые спицы дроздов в колесе первобытного солнца, из ледяной душевой доносится don't marry her fuck me.
The account, "War on Fakes," was created on February 24, the same day Russian President Vladimir Putin announced a "special military operation" and troops began invading Ukraine. The page is rife with disinformation, according to The Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, which studies digital extremism and published a report examining the channel. For Oleksandra Tsekhanovska, head of the Hybrid Warfare Analytical Group at the Kyiv-based Ukraine Crisis Media Center, the effects are both near- and far-reaching. "The argument from Telegram is, 'You should trust us because we tell you that we're trustworthy,'" Maréchal said. "It's really in the eye of the beholder whether that's something you want to buy into." Andrey, a Russian entrepreneur living in Brazil who, fearing retaliation, asked that NPR not use his last name, said Telegram has become one of the few places Russians can access independent news about the war. These administrators had built substantial positions in these scrips prior to the circulation of recommendations and offloaded their positions subsequent to rise in price of these scrips, making significant profits at the expense of unsuspecting investors, Sebi noted.
from in
