Вчерашнее вечернее богослужение — диалог. Адам говорит с раем. Столько красоты в этом разговоре.
Раю всечестный, краснейшая доброто, / богозданное селение, / веселие некончаемое и наслаждение, / славо праведных, пророков красото, / и святых жилище, / шумом листвий твоих Содетеля всех моли, / врата отверсти ми, яже преступлением затворих, / и сподобитися древа животнаго прияти, и радости, / еяже прежде в тебе насладихся.
Как тонко Адам обращается к потерянному и просит:
...шумом листвий твоих Содетеля всех моли...
Рай шумит макушками. Скучает...
Помню летом запрокинешь голову к небу, а там деревья к облакам тянутся ветками, машут и шёпот этот лиственный звучит. Зелёный шёпот.
И так тихо внутри, как будто что-то родное встретил. Друга старинного. Рай!
Но рай это и состояние. И вот тоска внутри у человека, чего-то не хватает вопреки сытости и теплу. Не хватает рая — состояния радости. Не наполняется сердце. Пусто там.
И главная радость, которая была у Адама — возможность говорить с Богом. Напрямую. Лицом к Лицу.
В предверии Великого поста хочется пожелать всем нам радости!
Радости общения с Богом, Который любит покаянное и смиренное сердце.
Пусть такое сердце будет и у нас.
Аминь.
С Богом!
Раю всечестный, краснейшая доброто, / богозданное селение, / веселие некончаемое и наслаждение, / славо праведных, пророков красото, / и святых жилище, / шумом листвий твоих Содетеля всех моли, / врата отверсти ми, яже преступлением затворих, / и сподобитися древа животнаго прияти, и радости, / еяже прежде в тебе насладихся.
Как тонко Адам обращается к потерянному и просит:
...шумом листвий твоих Содетеля всех моли...
Рай шумит макушками. Скучает...
Помню летом запрокинешь голову к небу, а там деревья к облакам тянутся ветками, машут и шёпот этот лиственный звучит. Зелёный шёпот.
И так тихо внутри, как будто что-то родное встретил. Друга старинного. Рай!
Но рай это и состояние. И вот тоска внутри у человека, чего-то не хватает вопреки сытости и теплу. Не хватает рая — состояния радости. Не наполняется сердце. Пусто там.
И главная радость, которая была у Адама — возможность говорить с Богом. Напрямую. Лицом к Лицу.
В предверии Великого поста хочется пожелать всем нам радости!
Радости общения с Богом, Который любит покаянное и смиренное сердце.
Пусть такое сердце будет и у нас.
Аминь.
С Богом!
Среди тьмы человеческих гордостей холодных
бывает
вдруг
вспыхнет тихое:
— прости
И тепло им сразу.
Прости!
бывает
вдруг
вспыхнет тихое:
— прости
И тепло им сразу.
Прости!
Третий день Великого поста.
Службы протяжными нитями обвивают неделю — длиннее, насыщеннее. Псалмы стекают слёзно по стеблю свечи, тропари колышутся листами репринтной минеи. Хор поёт в миноре, а сердце пытается подстроиться — срывается в фальцет суеты.
Появился странный дар:
Слух ловит шепот за три ряда, зрение различает пылинки на парчовой ризе. Но главное — внимание, острое как жало. Кинжал слова. Каждый жест ближнего пронзает сознание: старушка, перебирающая четки слишком громко, юноша, зевнувший на «Свете тихий», чтец, запнувшийся на возгласе. Всё превращается в суд — молниеносный, беспощадный. Молитва? Она где-то за этими стенками из «почему он» и «как они смеют».
Где вы, постные плоды умиления?
Где тот сладкий пепел сокрушения?
Вместо них — души грубость. Люди вокруг становятся зеркалами в оправе из благоговений. В их глазах видишь своё отражение: вот ты, судящий старушку — сам бормочешь молитвы механически.
Ты, осуждающий зеваку — сам пялишься на трещинку в иконостасе вместо Христа. Ты, замечающий ошибку чтеца — сам мыслями на кухне, где кофе терпкостью по чашке разольётся.
Поднимаю глаза к куполу. Лик Пантократора неподвижный, но веки словно прикрыты — стыдно Ему за меня? Или это я не смею встретиться с Его взглядом?
Он поставил нас плечом к плечу. В тесноте смыслов. Кровью пролился сосуд Истины.
Раны на ладонях Распятого — одни на всех. Осудил ближнего — в них сыплется соль. Отворачиваюсь от Него — рву багряницу прикипевшую. Страшно.
Утреня. Часослов раскрывается как рана.
«Не отврати лица Твоего...» — псалмопевец шепчет из глубины веков. В елейном свете храма люди качаются, как отрывки жизни в тропарях канона ветреного. Одни учатся терпению через зевоту, другие — через боль в коленях. Я учусь любви через это страшное открытие — правду о самом себе.
Поста эстетика? Нет, не так. Это время вскрытия правды.
Под пение «Помилуй мя, Боже» душа выворачивается наизнанку. Всё лишнее — осуждение, раздражение, гордыня — опадает шелухой. Остаётся голый стебель. Хрупкий. Дрожащий. Готовый принять дождь милости.
Священник кадит вдаль помыслов — туда, где в окне мартовский снег. Дым смешивается с томным «не успел», «не смог», «не полюбил». Но пока тянется покаянной свирели молитва — в кадиле тлеет надежда. Успеть. Взмолиться. Увидеть в ближнем не зеркало, а икону. И фимиамом разразиться.
Яко кадило пред Тобою...
Службы протяжными нитями обвивают неделю — длиннее, насыщеннее. Псалмы стекают слёзно по стеблю свечи, тропари колышутся листами репринтной минеи. Хор поёт в миноре, а сердце пытается подстроиться — срывается в фальцет суеты.
Появился странный дар:
Слух ловит шепот за три ряда, зрение различает пылинки на парчовой ризе. Но главное — внимание, острое как жало. Кинжал слова. Каждый жест ближнего пронзает сознание: старушка, перебирающая четки слишком громко, юноша, зевнувший на «Свете тихий», чтец, запнувшийся на возгласе. Всё превращается в суд — молниеносный, беспощадный. Молитва? Она где-то за этими стенками из «почему он» и «как они смеют».
Где вы, постные плоды умиления?
Где тот сладкий пепел сокрушения?
Вместо них — души грубость. Люди вокруг становятся зеркалами в оправе из благоговений. В их глазах видишь своё отражение: вот ты, судящий старушку — сам бормочешь молитвы механически.
Ты, осуждающий зеваку — сам пялишься на трещинку в иконостасе вместо Христа. Ты, замечающий ошибку чтеца — сам мыслями на кухне, где кофе терпкостью по чашке разольётся.
Поднимаю глаза к куполу. Лик Пантократора неподвижный, но веки словно прикрыты — стыдно Ему за меня? Или это я не смею встретиться с Его взглядом?
Он поставил нас плечом к плечу. В тесноте смыслов. Кровью пролился сосуд Истины.
Раны на ладонях Распятого — одни на всех. Осудил ближнего — в них сыплется соль. Отворачиваюсь от Него — рву багряницу прикипевшую. Страшно.
Утреня. Часослов раскрывается как рана.
«Не отврати лица Твоего...» — псалмопевец шепчет из глубины веков. В елейном свете храма люди качаются, как отрывки жизни в тропарях канона ветреного. Одни учатся терпению через зевоту, другие — через боль в коленях. Я учусь любви через это страшное открытие — правду о самом себе.
Поста эстетика? Нет, не так. Это время вскрытия правды.
Под пение «Помилуй мя, Боже» душа выворачивается наизнанку. Всё лишнее — осуждение, раздражение, гордыня — опадает шелухой. Остаётся голый стебель. Хрупкий. Дрожащий. Готовый принять дождь милости.
Священник кадит вдаль помыслов — туда, где в окне мартовский снег. Дым смешивается с томным «не успел», «не смог», «не полюбил». Но пока тянется покаянной свирели молитва — в кадиле тлеет надежда. Успеть. Взмолиться. Увидеть в ближнем не зеркало, а икону. И фимиамом разразиться.
Яко кадило пред Тобою...
Церковь — удивительный мир. Тонкий. Изящный.
Здесь происходит Тайна. Бог встречает человека и говорит с ним в каждом движении Таинства, в каждом слове и действии. Это Его Дом и гостить здесь — дивно.
Но Он даёт больше. Здесь называют тебя своим. Что-то становится родным и чуткость просится быть постоянной спутницей в пространстве вечной Литургии — Благодарения. Нельзя упустить красоты дар. Стараюсь вникнуть.
Наши фотографы (мои друзья) — ловцы мгновений. Поделюсь с вами их трудами.
Труды Николая Савельева, Шаврака Дмитрия и Гусева Алексея.
Здесь подробнее:
Flickr Академии
Flickr Коли
Прикоснитесь.
Здесь происходит Тайна. Бог встречает человека и говорит с ним в каждом движении Таинства, в каждом слове и действии. Это Его Дом и гостить здесь — дивно.
Но Он даёт больше. Здесь называют тебя своим. Что-то становится родным и чуткость просится быть постоянной спутницей в пространстве вечной Литургии — Благодарения. Нельзя упустить красоты дар. Стараюсь вникнуть.
Наши фотографы (мои друзья) — ловцы мгновений. Поделюсь с вами их трудами.
Труды Николая Савельева, Шаврака Дмитрия и Гусева Алексея.
Здесь подробнее:
Flickr Академии
Flickr Коли
Прикоснитесь.