Если ученый напишет, что люди рождаются из капусты, то будь он трижды Набоков — литературная виртуозность никого из коллег не заинтересует, потому что содержание неистинно. То есть в науке содержание важнее формы — великие научные открытия чаще всего описывались птичьим языком абстракций, но ученое сообщество — это не жюри по гимнастике, здесь оценивается не артистизм. И, напротив, псевдонаучная галиматья может быть подана великолепно — ну и что? «Зато как написал! Сколько веселости в этой его капустной теории, сколько Духа Юности! Ученый должен не просто познавать, но творить!». Вот пускай уходит в литературу и там творит сколько влезет.
К слову о литературе и о творчестве вообще. Если почитать манифесты всяких модернистов вековой давности, то об эстетике там будет два слова, а о настроении художника — двести два. Возьмем «Дадаистский манифест» Хюльзенбека (1918):
«Жизни, которая посредством отрицания стремится стать возвышенней, говорят — да! Говорить "да" значит говорить "нет": потрясающий фокусник бытия окрыляет нервы истинного дадаиста — так он лежит, так он мчится, так он едет на велосипеде — Полупантагрюэль, Полуфранциск, и хохочет, хохочет».
Понятно, что это — недорогой эпатаж, менее всего озабоченный содержательной стороной, но все же отметим, что о дадаисте мы отсюда узнаем, что он хохочет, но не узнаем, какое искусство он создает. В этом проблема всех литературных течений — творцы более озабочены тем, чтобы сказать, кто они, чем показать, что они делают. Мол, мы такие творческие, дерзкие, свободные — а то, что мы ни хрена не умеем писать ни полотна, ни тексты — так на это вы не обращайте внимание: подлинное творчество — внутри, в «Духе Юности»!
Нет. Искусство, как и наука (пусть и менее строго, чем наука), иерархично. Считаешь себя забубенным творцом — покажи результат. Результат — а не себя самого. «Эта картина написана не красной краской! она написана менструальной кровью — я не знала, как лучше выразить то отчаянье, которое ежедневно испытываю при мысли о женских страданиях при патриархате!». Мошенничество? Да, конечно — потому что результат творчества подменяется процедурой его достижения и сопутствующими переживаниями.
Эта подмена, вольная или невольная, видна и у Свасьяна. Результат творчества (научного или художественного) становится из цели средством. Результат творчества, созданного страстями, лишь удостоверяет факт страстей, но уводит взгляды публики от главного критерия оценки — качества. «Не смотрите, хорошо ли получилось — смотрите на меня, чувствуйте вместе со мной». Но чувства и страсти есть у всех — однако вклад в науки и искусства определяется не интенсивностью переживаний. Иначе бы каждого страдальца пришлось вводить в учебники по истории наук и искусств.
Плохие стихи не перестают быть плохими, даже если являются предсмертной запиской, равно как и хорошие не становятся хуже оттого, что написаны на заказ. Качество творчества — в нем самом, величие творца — в умении стабильно достигать высокого качества, а все остальное (веселье либо серьезность, сухость либо музыкальность) — это техники, успешность которых определяется результатом.
У Свасьяна (с Гёте) получается иначе: — Давайте создадим другую науку! — А с нынешней что не так? Методы не те? Результаты спорные? — Нет, это все неважно! Нынешней не хватает вольности духа, остроты переживания, музыкальности! — Што? — Халкионически-провансальское веселье — вот что должно прийти на смену затхлости старой науки! — Поговорим в другой раз — у меня кровь из ушей пошла, извините.
В заключении книги Свасьян пишет: «Первый опыт узнания [гетевской мысли] — атмосферичен; Гёте надо не изучать, им надо дышать; несравненный климат его должен быть предписан каждой мысли, угасающей в чаду абстракций».
Не надо дышать Гете. Надо дышать воздухом. Заботу о «несравненном климате» оставим Грете Тумберг — а лучше отберем и у нее. Ученый должен искать объективную истину, а художник — создавать качественную эстетику. Что у них внутри — чад абстракций или Дух Юности — не должно интересовать никого, кроме биографов, ежели таковые сыщутся.
Если ученый напишет, что люди рождаются из капусты, то будь он трижды Набоков — литературная виртуозность никого из коллег не заинтересует, потому что содержание неистинно. То есть в науке содержание важнее формы — великие научные открытия чаще всего описывались птичьим языком абстракций, но ученое сообщество — это не жюри по гимнастике, здесь оценивается не артистизм. И, напротив, псевдонаучная галиматья может быть подана великолепно — ну и что? «Зато как написал! Сколько веселости в этой его капустной теории, сколько Духа Юности! Ученый должен не просто познавать, но творить!». Вот пускай уходит в литературу и там творит сколько влезет.
К слову о литературе и о творчестве вообще. Если почитать манифесты всяких модернистов вековой давности, то об эстетике там будет два слова, а о настроении художника — двести два. Возьмем «Дадаистский манифест» Хюльзенбека (1918):
«Жизни, которая посредством отрицания стремится стать возвышенней, говорят — да! Говорить "да" значит говорить "нет": потрясающий фокусник бытия окрыляет нервы истинного дадаиста — так он лежит, так он мчится, так он едет на велосипеде — Полупантагрюэль, Полуфранциск, и хохочет, хохочет».
Понятно, что это — недорогой эпатаж, менее всего озабоченный содержательной стороной, но все же отметим, что о дадаисте мы отсюда узнаем, что он хохочет, но не узнаем, какое искусство он создает. В этом проблема всех литературных течений — творцы более озабочены тем, чтобы сказать, кто они, чем показать, что они делают. Мол, мы такие творческие, дерзкие, свободные — а то, что мы ни хрена не умеем писать ни полотна, ни тексты — так на это вы не обращайте внимание: подлинное творчество — внутри, в «Духе Юности»!
Нет. Искусство, как и наука (пусть и менее строго, чем наука), иерархично. Считаешь себя забубенным творцом — покажи результат. Результат — а не себя самого. «Эта картина написана не красной краской! она написана менструальной кровью — я не знала, как лучше выразить то отчаянье, которое ежедневно испытываю при мысли о женских страданиях при патриархате!». Мошенничество? Да, конечно — потому что результат творчества подменяется процедурой его достижения и сопутствующими переживаниями.
Эта подмена, вольная или невольная, видна и у Свасьяна. Результат творчества (научного или художественного) становится из цели средством. Результат творчества, созданного страстями, лишь удостоверяет факт страстей, но уводит взгляды публики от главного критерия оценки — качества. «Не смотрите, хорошо ли получилось — смотрите на меня, чувствуйте вместе со мной». Но чувства и страсти есть у всех — однако вклад в науки и искусства определяется не интенсивностью переживаний. Иначе бы каждого страдальца пришлось вводить в учебники по истории наук и искусств.
Плохие стихи не перестают быть плохими, даже если являются предсмертной запиской, равно как и хорошие не становятся хуже оттого, что написаны на заказ. Качество творчества — в нем самом, величие творца — в умении стабильно достигать высокого качества, а все остальное (веселье либо серьезность, сухость либо музыкальность) — это техники, успешность которых определяется результатом.
У Свасьяна (с Гёте) получается иначе: — Давайте создадим другую науку! — А с нынешней что не так? Методы не те? Результаты спорные? — Нет, это все неважно! Нынешней не хватает вольности духа, остроты переживания, музыкальности! — Што? — Халкионически-провансальское веселье — вот что должно прийти на смену затхлости старой науки! — Поговорим в другой раз — у меня кровь из ушей пошла, извините.
В заключении книги Свасьян пишет: «Первый опыт узнания [гетевской мысли] — атмосферичен; Гёте надо не изучать, им надо дышать; несравненный климат его должен быть предписан каждой мысли, угасающей в чаду абстракций».
Не надо дышать Гете. Надо дышать воздухом. Заботу о «несравненном климате» оставим Грете Тумберг — а лучше отберем и у нее. Ученый должен искать объективную истину, а художник — создавать качественную эстетику. Что у них внутри — чад абстракций или Дух Юности — не должно интересовать никого, кроме биографов, ежели таковые сыщутся.
BY Велецкие тетради
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
He adds: "Telegram has become my primary news source." Despite Telegram's origins, its approach to users' security has privacy advocates worried. Telegram has become more interventionist over time, and has steadily increased its efforts to shut down these accounts. But this has also meant that the company has also engaged with lawmakers more generally, although it maintains that it doesn’t do so willingly. For instance, in September 2021, Telegram reportedly blocked a chat bot in support of (Putin critic) Alexei Navalny during Russia’s most recent parliamentary elections. Pavel Durov was quoted at the time saying that the company was obliged to follow a “legitimate” law of the land. He added that as Apple and Google both follow the law, to violate it would give both platforms a reason to boot the messenger from its stores. Russians and Ukrainians are both prolific users of Telegram. They rely on the app for channels that act as newsfeeds, group chats (both public and private), and one-to-one communication. Since the Russian invasion of Ukraine, Telegram has remained an important lifeline for both Russians and Ukrainians, as a way of staying aware of the latest news and keeping in touch with loved ones. The regulator said it had received information that messages containing stock tips and other investment advice with respect to selected listed companies are being widely circulated through websites and social media platforms such as Telegram, Facebook, WhatsApp and Instagram.
from in
