Все мы, наблюдая за коронавирусом (или тем, что им считается) не могли не заметить, что это явления явно шире и масштабнее, чем просто недуг. Это связано с тем, что сегодня, в условиях секуляризации и дискредитации религиозных ценностей их место занимает здоровье, как абсолютная, высшая ценность, вытесняя прежние ценности - любовь, справедливость, свободу. Главным институтом его (со)хранения и возвращения людям становится медицинская сфера, которой все подчиняется - не только лечение болезней, но и управление личной и общественной жизнью. То есть, медицина становится носителем и подателем главного блага, жизни, а значит и истины – что служит здоровью и жизни, то истинно.
Не случайно в медицине сегодня начинается борьба за право обладания этой истиной, возникают расколы и ереси, врачи, сражающиеся с болезнью, преподносятся обществу в тех же житийных, канонических формах, в которых всегда описывались подвиги святых. Соответственно, те, кто «не верит» или даже «не верует» в коронавирус (впервые предложено «верить», «веровать» в болезнь – ранее никогда не предлагалось «верить в ангину» или «веровать в грипп»), уже именуются «Ковид-диссиденты», отщепенцы – невозможно представить, чтобы в христианской среде кто-то усомнился в бытии диавола и бесов. В этих условиях маска становится таким же религиозным символом, отличительным и непременным признаком вирусобоязненного человека, как крест на груди является признаком человека верующего и богобоязненного.
Религиозное, догматическое значение приобретает безопасность, рождающая новый тип героя. Американская писательница Лайонел Шрайвер иронически подчеркивает основные черты фетишизации безопасности: «Введя карантинные меры, западный мир показал, что ставит безопасность превыше всего… Причем сама эта безопасность понимается в самом узком значении — как безопасность индивидуальная, медицинская». Такая «истерическая безопасность», по мнению Шрайвер, показывает, что общество, ее проповедующее, уже стоит на пороге старения.
Она задается справедливым вопросом: приблизился бы Шеклтон к Южному полюсу, если бы считал безопасность своей главной ценностью? Совершил бы кругосветное путешествие и помог бы одержать победу над испанской Непобедимой армадой в 1588 году Дрейк? Однако теперь, как считает Л.Шрайвер, - мода на безопасность введет в «аллеи национальной славы» новых героев: «Мы дадим олимпийские медали гимнастам, которые понимают, что перебегать по неровным брусьям ужасно опасно, и поэтому они решили всю свою карьеру просидеть на стуле. Победителем Тур де Франс станет велосипедист, который никогда не ездил быстрее, чем восемь миль в час и всегда исправно наносил на себя солнцезащитный крем.
Крест Виктории же мы дадим самым предусмотрительным военнослужащим, которые прятались в багажнике своего джипа во время бомбардировок или просто переходили на сторону врага, если понимали, что победа на его стороне». Безопасность, таким образом, приобретает характер религиозной добродетели.
Источником новой религии являются, что очень хорошо видно, мистика, эсхатологизм, которые являются громадным пространством для интерпретаций, а важнейшая роль любой религии – быть интерпретирующим сообществом. Для новой религии также нужно воображение и мифологическое мышление, которые тоже присутствуют. Любая религия сокращает пребывание в настоящем – постоянно идут разговоры о глобально изменившемся «мире после коронавируса». Причем предполагаемый масштаб изменений также свидетельствует, что коронавирус имеет силу и возможности религии, ибо ничему другому в истории не удавалось столь глобально не только менять действительность, но и удерживать ее в новом, трансформированном состоянии.
Все мы, наблюдая за коронавирусом (или тем, что им считается) не могли не заметить, что это явления явно шире и масштабнее, чем просто недуг. Это связано с тем, что сегодня, в условиях секуляризации и дискредитации религиозных ценностей их место занимает здоровье, как абсолютная, высшая ценность, вытесняя прежние ценности - любовь, справедливость, свободу. Главным институтом его (со)хранения и возвращения людям становится медицинская сфера, которой все подчиняется - не только лечение болезней, но и управление личной и общественной жизнью. То есть, медицина становится носителем и подателем главного блага, жизни, а значит и истины – что служит здоровью и жизни, то истинно.
Не случайно в медицине сегодня начинается борьба за право обладания этой истиной, возникают расколы и ереси, врачи, сражающиеся с болезнью, преподносятся обществу в тех же житийных, канонических формах, в которых всегда описывались подвиги святых. Соответственно, те, кто «не верит» или даже «не верует» в коронавирус (впервые предложено «верить», «веровать» в болезнь – ранее никогда не предлагалось «верить в ангину» или «веровать в грипп»), уже именуются «Ковид-диссиденты», отщепенцы – невозможно представить, чтобы в христианской среде кто-то усомнился в бытии диавола и бесов. В этих условиях маска становится таким же религиозным символом, отличительным и непременным признаком вирусобоязненного человека, как крест на груди является признаком человека верующего и богобоязненного.
Религиозное, догматическое значение приобретает безопасность, рождающая новый тип героя. Американская писательница Лайонел Шрайвер иронически подчеркивает основные черты фетишизации безопасности: «Введя карантинные меры, западный мир показал, что ставит безопасность превыше всего… Причем сама эта безопасность понимается в самом узком значении — как безопасность индивидуальная, медицинская». Такая «истерическая безопасность», по мнению Шрайвер, показывает, что общество, ее проповедующее, уже стоит на пороге старения.
Она задается справедливым вопросом: приблизился бы Шеклтон к Южному полюсу, если бы считал безопасность своей главной ценностью? Совершил бы кругосветное путешествие и помог бы одержать победу над испанской Непобедимой армадой в 1588 году Дрейк? Однако теперь, как считает Л.Шрайвер, - мода на безопасность введет в «аллеи национальной славы» новых героев: «Мы дадим олимпийские медали гимнастам, которые понимают, что перебегать по неровным брусьям ужасно опасно, и поэтому они решили всю свою карьеру просидеть на стуле. Победителем Тур де Франс станет велосипедист, который никогда не ездил быстрее, чем восемь миль в час и всегда исправно наносил на себя солнцезащитный крем.
Крест Виктории же мы дадим самым предусмотрительным военнослужащим, которые прятались в багажнике своего джипа во время бомбардировок или просто переходили на сторону врага, если понимали, что победа на его стороне». Безопасность, таким образом, приобретает характер религиозной добродетели.
Источником новой религии являются, что очень хорошо видно, мистика, эсхатологизм, которые являются громадным пространством для интерпретаций, а важнейшая роль любой религии – быть интерпретирующим сообществом. Для новой религии также нужно воображение и мифологическое мышление, которые тоже присутствуют. Любая религия сокращает пребывание в настоящем – постоянно идут разговоры о глобально изменившемся «мире после коронавируса». Причем предполагаемый масштаб изменений также свидетельствует, что коронавирус имеет силу и возможности религии, ибо ничему другому в истории не удавалось столь глобально не только менять действительность, но и удерживать ее в новом, трансформированном состоянии.
BY Якеменко
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
There was another possible development: Reuters also reported that Ukraine said that Belarus could soon join the invasion of Ukraine. However, the AFP, citing a Pentagon official, said the U.S. hasn’t yet seen evidence that Belarusian troops are in Ukraine. "He has kind of an old-school cyber-libertarian world view where technology is there to set you free," Maréchal said. At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations.
from in
