Обыденность довольно часто представляется царством стереотипов и рутин, и такой взгляд оправдан на определённом уровне обобщения. Поэтому начнём с определения. Стереотип – это устойчивый упрощённый образ чего-либо (чаще всего явления или социальной группы), обычно задающий восприятие или упрощающий распознание, оценку и т.п.. Стереотип (или клише) работает автоматически, по принципу привычки, поэтому очень часто опережает разумные суждения. В автоматизме стереотипа воплощена сама суть психики человека: нам проще адаптироваться через типовые схемы и паттерны, чем к каждой новой ситуации придумывать модель поведения или реакции. Однако мыслить философски – значит создавать штучный товар, а не штамповку на конвейере.

Со стереотипами мы сталкиваемся постоянно: некоторые лишь забавляют, иные оставляют равнодушными, другие ранят – как бы то ни было от них никуда не деться и никогда целиком не избавиться. О философии существует предостаточно не только стереотипов, но также предрассудков и суеверий. В большинстве случаев они поверхностны и имеют негативную окраску, просто потому, что философия бывает непонятна, а непонятное нередко изображается крайне негативно (как опасное, неправильное, иллюзорное или отсутствующее).

Из статьи «Стереотипы о философии».

Кто такой Славой Жижек и как его понять? Что для него значат Гегель, Маркс и Лакан? И зачем Жижеку анекдоты? Об этом и многом другом говорим с Вадимом Квачевым.

https://youtu.be/Ias1ZgWIWe0?si=RqBz6nv3uVLYg5zx

Цель этики Эпикура — счастье. И каждая эпоха создает свои препятствия на пути к нему. Сегодня это не только случайные и лишние вещи, от которых следует освободиться, но и обеспокоенность недостатком смысла в мире, боязнь пустоты внутри. Иван Кудряшов подробно рассказывает об учении Эпикура, показывая, как оно может помочь современному человеку стать счастливее.

Жертвенная любовь в эпоху технической воспроизводимости

В комментариях к моему предыдущему посту на тему эроса спросили, какой тип любви сегодня можно назвать процветающим. Я ответил, что таковой является агапе, пусть и в искаженном виде. Сегодняшний текст призван расширить мой ответ, — он будет попыткой показать историческую перспективу концептуализации жертвенной любви и её состояние в современном обществе.

В отличие от эротической, жертвенную любовь греки практически не делали основой для своего философского исследования. В текстах, посвященных проблеме любви, мы встречаем по большей части объяснение любви эротической. Ситуация радикально меняется с приходом христианства. Жертвенная любовь контекстуально становится одним из атрибутов Бога, т.е. катафатически дает представление о божественном — здесь важна формула ὁ θεὸς ἀγάπη ἐστίν | Deus est caritas (1-ое Ин. 4:16). Само это определение множество раз подвергалось комментированию. Я не буду подробно говорить о комментаторской традиции, обратившись сразу к экспликации учения о caritas одного из наиболее значимых западных Отцов Церкви, Аврелия Августина.

В седьмой главе четырнадцатой книги он пишет:

«Nam cuius propositum est amare Deum et non secundum hominem, sed secundum Deum amare proximum, sicut etiam se ipsum: procul dubio propter hunc amorem dicitur voluntatis bonae, quae usitatius in Scripturis sanctis caritas appellatur; sed amor quoque secundum easdem sacras Litteras dicitur».

Что можно перевести как:

«Ведь тот, чья цель — любить Бога, и не по человеку, а по Богу любить ближнего как самого себя, тот согласно этой любви зовется имеющим добрую волю, которая чаще в Священном Писании называется caritas; другое имя ей согласно этой священной Букве — amor».

На что здесь указывает Августин? На то, что Священное Писание не предполагает строгой терминологической разницы между caritas, amor и dilectio. Содержательно сближая их, он показывает, что они могут пониматься в позитивном и негативном ключе в зависимости от контекста. Когда контекст позитивен, эти слова обозначают покорность и веру в Бога, которая доводит человека до самоотрицания. Caritas заставляет человека отвернуться от себя и вернуть свой взгляд к Богу, то есть избавиться от гордыни, которая стала причиной падения Прародителей. Любовь в позитивном смысле заставляет человека пожертвовать мирским и плотским для «прикосновения» к Богу и его граду. Отсюда — название диссертации Арамиса, которая посвящена как раз вопросу оставления мира ради служения. Последнее, чем жертвует человек в своём служении, — собой (как в случае с мучениками).

Обратная сторона жертвенной любви — это любовь Бога по отношению к миру, который он создает. Поскольку Бог качественно отличается от человека, эту любовь невозможно описать в наших терминах, однако на уровне базовой концептуализации она связана с прощением и принятием. Хочется сказать — толерантностью, но это слово слишком загрязнено политическим и юридическим контекстом. Речь идет о терпимости по отношению к человеку как существу павшему и нетерпимости ко греху.

Отсюда: жертвенная любовь имеет два полюса, каждый из которых имеет преломления в современном мире.

Философское учение Эпикура ощутимо отличается от многих предшественников. Большинство классических философов видят себя как служителей Истины: им нужен точный, правильный образ мира, из которого они готовы выводить и этические следствия, рекомендации. Подобный подход кому-то кажется единственно достойным для философа, а для кого-то отдаёт цинизмом и лицемерием (поскольку человек редко способен освободить свой ум от уже существующих у него ценностей, что делает его метафизику уже ангажированной и чётко ориентированной в части тех или иных морально-этических акцентов). Эпикур идёт иным путём, его занимает лишь этика, дающая освобождение человеку, а потому любое другое знание (от онтологии и космологии до теории познания и научного описания природы) является только более или менее удобным средством для поддержания такой этики. Сам он говорит об этом предельно прямолинейно: «Пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое страдание».

Из статьи «Учение Эпикура: краткое изложение для современного человека».

Удивительно точное изображение современного Нарцисса от Магнуса Густавсона. Ведь сегодня главное зеркало - это экран. Экран, функции и контент силятся соединить в один прекрасный образ то, что изначально разрознено. Ведь если нынешних субъектов производит современный мир (по своему же образу и подобию), то они не могут быть не фргаментарны (не только в смысле Фрейда-Лакана, но и в смысле отчуждения по Шиллеру и Марксу).

Если Марксу и удалось материализовать диалектику, то лишь в том, что он не позволяет позитивировать потенцию, которую сам называет общечеловеческой. То есть он характеризует ее не как некую положительную сущность, а как то, что Саймон Скемптон называет «неопределенной определенностью»: «это негативная, бессодержательная универсальность; преодоление всякой детерминации, а потому это и не универсализация детерминации». Как раз эта негативная универсальность человеческого бытия и отчуждается в деньгах и стоимости.

Так, Маркс пишет: «Извращение и смешение всех человеческих и природных качеств, братание невозможностей, – эта божественная сила денег – кроется в сущности денег как отчужденной, отчуждающей и отчуждающейся родовой сущности человека. Они – отчужденная мощь человечества». Скепмтон говорит об этом следующим образом: «Такое отчуждение предполагает всеобщую определенность, принимающую форму «спектральности» денег и меновой стоимости. Для Маркса «родовая сущность» человечества —это несущественная и несущностная универсальность, не имеющая отношения к какой-либо конкретности; она пролегает в основании его [человечества] социальных отношений, но при этом отчуждается от него капиталистическими отношениями и разделением труда, которые, в свою очередь, подвязывают ее к совершенно конкретной определенности».

Из статьи «Чуждое тождество: Гегель, Маркс и логика отчуждения».

Как Просвещение породило просвещенное ложное сознание? Почему современный цинизм противоположен по духу своему предшественнику в лице античного кинизма? И действительно ли мы живём в условиях человеческого зоопарка? Об этих и других идеях Петера Слотердайка говорим с Иваном Кудряшовым.

https://youtu.be/iE9tP3wgeU4?si=t04PnHQ9idXDvpNr

Позиция Жижека в целом может быть сформулирована так: некоторые идеи могут быть в большей степени гегелевскими, марксистскими, лакановскими (и далее…), чем сами высказывания Гегеля, Маркса, Лакана и др. Кстати, о Лакане в одном из интервью Жижек скажет, что тот (он мог наблюдать его вживую в 70-е годы, когда учился во Франции) как личность и особенно его эксцентричный стиль изложения своего учения никогда не были ему близки. Он его называет фальшивкой, чем-то притворным, буквально как total fake. От Лакана Жижек взял схемы и идеи, которые можно развивать в духе Лакана, а не под его диктовку. Такую диалектику можно обнаружить и у многих членов школы. На этой претензии «понять и разработать нечто глубже, чем удалось предшественникам или даже самим авторам» и строятся многие работы люблянских философов. Это отлично заметно даже на привычных ходах аргументации, используемых в работах Жижека, Зупанчич, Долара и других – они строятся на обмане ожиданий и диалектических поворотах, освобождающих понимание концептов от устоявшихся конвенций.

Например, в «13 опытах о Ленине» Жижека можно найти следующий ход мысли. Маркс критикует представление о том, что капиталистическая система просто форма удовлетворения запросов потребителя, на деле же она подчиняется оторванной от жизни логике рынка (логике прибавочной и меновой стоимости, а не потребительской). Следовательно, напрашивается вывод о том, что экономический кризис – это момент, в котором реальность догоняет вымысел и рушит его. Однако Жижек по этому поводу как обычно предложил контринтуитивное решение: суть кризиса не в возвращении реальности, а напротив, в неспособности её признать (ведь кризис – всего лишь сбой в фантазме капитала о бесконечном самовозрастании, который скрывает реальность эксплуатации).

Из статьи «Люблянская школа психоанализа».

Кто такой Сёрен Кьеркегор и чем уникальна его философия? Почему датский философ считал, что мысль чужда существованию? Зачем Кьеркегор использовал множество псевдонимов? Как этики и эстетики становятся рыцарями веры? Эти и другие вопросы обсуждаем с Иваном Кудряшовым в подкасте, посвященном мысли Сёрена Кьеркегора, его метафилософии и лирической диалектике. Как и всегда, расширенная версия выпуска уже доступна в раннем доступе на Бусти и Патреоне.

Чем занимаются философы права? Существует ли отдельная юридическая реальность? Как моральные принципы становятся правовыми? И является ли право только интерпретацией? Об этом и многом другом говорим с Софьей Коваль в новом выпуске нашего подкаста, который посвящен Рональду Дворкину и его вкладу в философию права.

https://youtu.be/cCFAxhYa3N4

Вот таким поэт Питер Поттер увидел пожилого Бертрана Рассела:

Знаешь этого великого философа из телека,
Который и в свои восемьдесят пять похотлив,
Тьмы корыстей пропитали его кожу,
И в глазах его, хоть высохших, — огонёк,
Василиск, он зачарует твою девушку,
Но вот что важно: держись за него — в нём и жизнь, и сама история!

(Monk, T. II, 489, пер. Е.В. Логинов)

Эпикурейское учение – это прежде всего поиск систематического обоснования и аргументов в пользу небольшого числа докс или базовых интуиций. Выделяя нечто подобное, я следую традиции, идущей от первых учеников Эпикура, вплоть до современных историографов. Так, Филодем из Геркуланума сводил сущность такой философии до четырёх «лечебных» утверждений (так называемый Тетрафармакон Эпикура): «Не должно бояться богов; не должно бояться смерти; Благо легко достижимо; зло легко переносимо». Джон Селларс выделил два аспекта пути к счастью – осознание устройства удовольствия и преодоление предрассудков. Джованни Реали и Дарио Антисери резюмировали подход Школы сада в пяти положениях (на манер четырёх благородных истин буддизма), выделив тезисы о (1) познаваемости мира, (2) возможности счастья, (3) понимания счастья как «вытеснения страдания и беспокойства», (4) достижимости счастья своими силами и (5) автаркичности (независимости) человека.

На мой взгляд это верный подход: догматизм Эпикура лишь в очень малой части вопросов был принципиальным, ему было важнее найти способ выразить и донести некий образ миропонимания, позволяющий стать счастливым. У меня таких положений получилось тоже четыре.

1. Мир материален и безразличен к человеку. Однако его устройство не противоречит ни возможности получать удовлетворение от жизни, ни познавать то, что нас непосредственно касается.

2. Мир допускает случайность и свободу, поэтому человек способен целенаправленно менять свою судьбу, выбирая счастье или несчастье (что в свою очередь не отменяет удачные и неудачные обстоятельства).

3. Счастье для человека – это устранение тревог и беспокойств, а также уменьшение страдания (в той степени, в которой это позволяет устройство мира и человека). Неверное понимание как мира, так и человеческого счастья неминуемо ведёт к путанице и страданиям.

4. Достижение счастья – это практика работы над собой, построенная на познании, уважении к удовольствию и освобождении от внутренних источников страдания. Социальные институты и культура глубоко вторичны в сравнении с выбором человека по отношению к счастью.

В таких формулировках эти ключевые принципы будут более понятны современному человеку и открыты к дальнейшей конкретизации. Например, в эпоху Эпикура последний пункт был тесно связан с «лекарством от страха богов», аполитичностью и индивидуализмом, но ничто не мешает в наши дни пересмотреть эти решения. Сегодня под освобождением от внутренних источников страдания скорее придётся видеть не страх богов и смерти, а целый комплекс психологических проблем различного происхождения. Вопрос о социальных институтах может быть развёрнут и как умеренное политическое требование социальных практик, построенных на уважении к частному удовольствию, что в свою очередь приведёт и к расширению представлений о том, насколько и почему нам нужны другие люди (что есть и у Эпикура, но в несколько иной сборке).

Из статьи «Учение Эпикура: краткое изложение для современного человека».

В конце концов следует принять во внимание, что даже познающий действует как художник, прославляющий жестокость, когда он заставляет свой дух наперекор его стремлению и довольно часто наперекор желаниям своего сердца познавать, т. е. отрицать то, что он хотел бы утверждать, любить, чему он хотел бы поклоняться; уже в каждом проникновении вглубь заключается насилие, желание причинить страдание последней воле духа, которая неустанно стремится к кажущемуся и к поверхности, — уже в каждом стремлении к познаванию есть капля жестокости.

Фридрих Ницше

Мир полон удивительных возможностей, но наиболее реалистичной остается возможность упустить их все. Ежедневно сталкиваясь с красивыми историями о лучшей жизни, современный субъект не только тревожится об упущенном, но и не видит в настоящем ничего, кроме образов будущего. Алексей Соловьев рассказывает о том, как потребление возможностей сменило потребление вещей и создало новую культурную ситуацию, в которой каждый вынужден осваивать антикризисное управление собственной жизнью.

У самых истоков античной философии Гераклит Эфесский уподобил природу вещей и саму жизнь речному течению воды и заявил, что всем «вещам свойственно вечное движение». Однако вся дальнейшая история той культуры, которую принято называть европейской и которая присвоила себе право вести свою историю от античности до наших дней, — это история рациональной организации стабильного мира. Упорядоченное культурное пространство, в котором у каждой вещи есть своё место в этом «лучшем из миров». Несмотря на различные природные и социальные катаклизмы вроде войн, эпидемий или других форс-мажоров на протяжении веков европейское культурное пространство было устойчивой реальностью, где смыслы и цели, представления о реальности и сама реальность были убедительно стабильными. Этому содействовали так называемые метанарративы, то есть большие истории, в которые вписывалась реальность до последней трети ХХ века и которые представали метафизической опорой для целостной интерпретации всего происходящего.

Ж.-Ф. Лиотар в «Состоянии постмодерна» определил начало постмодерна с кризиса метанарративов, обеспечивавших легитимность и связную упорядоченность культуре и обществу. Этот кризис обнаружил себя не только в символическом падении Берлинской стены или случившемся ранее «красном мае» 1968 года, но и в целом ряде культурных, экономических и политических процессов повлекших за собой рост турбулентности и неустойчивости современного мира. Всё, что некогда представлялось стабильным и определенным, стало терять таковые характеристики. Там, где кто-то был на своём месте или же стремился его занять, возникло что-то вроде броуновского движения: хаотичная и высокоуровневая мобильность охватила людей, капитал, вещи и явления в самых разных аспектах. Итогом этих процессов стала утрата метанарративами легитимирующей универсальной значимости и их фатальный крах.

Из статьи «Текучая современность».

В курсе лекций «Рождение биополитики» Мишель Фуко рассуждал об «обществе предприятия» и предпринимателях самих себя, которых оно создает, предлагая экономическую метафору в качестве универсальной. Но как именно происходит интервенция экономического в неэкономическое? Почему Ницше считал, что человек будущего — это актер? Легко ли быть предпринимателем самого себя и почему люди в конце концов не справляются с этой ролью? И с какими последствиями применения экономического словаря к нашей жизни мы сталкиваемся сегодня? Об этом и многом другом говорим с Алексеем Соловьевым.

https://youtu.be/AVQhjXIh0T0

У меня суперновость! Уже доступна для предзаказа моя книга «Эпоха выгорающих супергероев. Как саморазвитие превратилось в культ, а погоня за счастьем завела нас в тупик». Обязательно сделаю детальный обзор книжки на канале, но уже сейчас вы можете оформить предзаказ (цена со скидкой) на сайте издательства «Альпина Паблишер» (там же можно прчоесть фрагмент текста в свободном доступе): https://alpinabook.ru/catalog/book-epokha-vygorayushchikh-supergeroev/ или на маркетплейсе Озон: https://ozon.ru/t/Prx0y5n. По предзаказу, как мне сообщили в издательстве, книгу будут доставлять в первую очередь, а в течение ноября она будет доступна в книжных магазинах, а также в электронном формате и аудиоверсии.