В 2005 году в самом разгаре анализа моего аналитика не стало. За несколько дней до смерти она позвонила и сказала, что пропустит несколько сессий по болезни, а ближе к выходным мне сообщили по телефону, что ее больше нет. Я оказалась не готова к этой кончине, но, что гораздо важнее, я не ожидала, что эта травмирующая потеря внесет такой разлад в мое личное и профессиональное самоощущение. Оглядываясь на восемнадцать лет назад, я думаю, что этот разрыв и последующее восстановление целостности сильно повлияли на меня в то время и в какой-то мере дают о себе знать до сих пор. Дело не в том, что эта травма сохраняет прежнюю силу и не дает осознать произошедшее, а в моем интересе к влиянию тяжелой потери на профессиональную идентичность и голос. Психоанализ тесно связан с чем-то непереносимым: мы говорим о случившемся в надежде на помощь в его понимании. Однако травма по своей сути не проговариваема, что лишает возможности думать и облекать ее в слова. Что происходит, когда то, что должно облегчить боль, становится источником самой травмы, теперь уже невыразимой и непостижимой? После смерти аналитика я долго искала англоязычную литературу о личной утрате и ее влиянии на профессиональную идентичность, но нашла лишь несколько статей в разной степени удовлетворивших мой интерес. Сейчас я понимаю, что искала тогда слова для невыразимого. Пытаясь справиться с потерей, я написала статью о собственном переживании травматичной потери аналитика (глава 3). Представляя ее в разных профессиональных аудиториях, я узнала от коллег о схожем опыте утраты: их аналитики умирали, страдали от деменции и нарушали этические кодексы. Во каждом из этих разговоров меня поражало, насколько каждая потеря была психологически разрушительна для пациента. Ее проработка потребовала от каждого из них перенастройки себя и своего голоса. Эти разговоры отчасти сподвигли меня на эту книгу, идея которой в том, что травматичная и внезапная потеря отношений с аналитиком не проходит бесследно как для профессиональной идентичности, так и для собственного голоса. Известно, что в процессе анализа идентичности аналитика и пациента сплетаются, со временем приобретая у последнего неповторимое звучание. У аналитика потеря и восстановление себя проходит еще сложнее, ему нужно не только обрести себя, но и перенести и воссоздать свой уникальный аналитический голос. Эта цель могла быть достигнута, если бы анализ не прервался, а аналитик был рядом, но поскольку все пошло не так, эту задачу приходится решать самостоятельно. Авторы этой книги знают не понаслышке, чего стоит восстановление разрушенных психических связей. Каждая глава проникновенно облекает травму в слова, помогая ее перера-ботке. Для меня, как и для каждого автора этой книги, работа над текстом помогла прервать болезненный обет молчания и начать говорить. Учитывая, что травма по своей сути безмолвна и должна быть отражена в словах, возникает вопрос, что представляет собой перевод этой книги на другой язык? Каждый ее автор воплотил в слова и донес до читателя то, что прежде было бессловесным. В этих попытках высказать невыразимое есть нечто важное и проникновенное, а теперь эти слова зазвучат и на другом языке. Перевод этой книги на русский открывает возможность для новых читателей трансформировать травму и придать ей смысл.
Робин А. Дойч Окленд, Калифорния Март 2023 г.
Травматические разрывы: Отказ и предательство в психоана-литических отношениях / Пер. с англ. - М.: Когито-Центр, 2024. - 340 с. (Библиотека психоанализа)
В 2005 году в самом разгаре анализа моего аналитика не стало. За несколько дней до смерти она позвонила и сказала, что пропустит несколько сессий по болезни, а ближе к выходным мне сообщили по телефону, что ее больше нет. Я оказалась не готова к этой кончине, но, что гораздо важнее, я не ожидала, что эта травмирующая потеря внесет такой разлад в мое личное и профессиональное самоощущение. Оглядываясь на восемнадцать лет назад, я думаю, что этот разрыв и последующее восстановление целостности сильно повлияли на меня в то время и в какой-то мере дают о себе знать до сих пор. Дело не в том, что эта травма сохраняет прежнюю силу и не дает осознать произошедшее, а в моем интересе к влиянию тяжелой потери на профессиональную идентичность и голос. Психоанализ тесно связан с чем-то непереносимым: мы говорим о случившемся в надежде на помощь в его понимании. Однако травма по своей сути не проговариваема, что лишает возможности думать и облекать ее в слова. Что происходит, когда то, что должно облегчить боль, становится источником самой травмы, теперь уже невыразимой и непостижимой? После смерти аналитика я долго искала англоязычную литературу о личной утрате и ее влиянии на профессиональную идентичность, но нашла лишь несколько статей в разной степени удовлетворивших мой интерес. Сейчас я понимаю, что искала тогда слова для невыразимого. Пытаясь справиться с потерей, я написала статью о собственном переживании травматичной потери аналитика (глава 3). Представляя ее в разных профессиональных аудиториях, я узнала от коллег о схожем опыте утраты: их аналитики умирали, страдали от деменции и нарушали этические кодексы. Во каждом из этих разговоров меня поражало, насколько каждая потеря была психологически разрушительна для пациента. Ее проработка потребовала от каждого из них перенастройки себя и своего голоса. Эти разговоры отчасти сподвигли меня на эту книгу, идея которой в том, что травматичная и внезапная потеря отношений с аналитиком не проходит бесследно как для профессиональной идентичности, так и для собственного голоса. Известно, что в процессе анализа идентичности аналитика и пациента сплетаются, со временем приобретая у последнего неповторимое звучание. У аналитика потеря и восстановление себя проходит еще сложнее, ему нужно не только обрести себя, но и перенести и воссоздать свой уникальный аналитический голос. Эта цель могла быть достигнута, если бы анализ не прервался, а аналитик был рядом, но поскольку все пошло не так, эту задачу приходится решать самостоятельно. Авторы этой книги знают не понаслышке, чего стоит восстановление разрушенных психических связей. Каждая глава проникновенно облекает травму в слова, помогая ее перера-ботке. Для меня, как и для каждого автора этой книги, работа над текстом помогла прервать болезненный обет молчания и начать говорить. Учитывая, что травма по своей сути безмолвна и должна быть отражена в словах, возникает вопрос, что представляет собой перевод этой книги на другой язык? Каждый ее автор воплотил в слова и донес до читателя то, что прежде было бессловесным. В этих попытках высказать невыразимое есть нечто важное и проникновенное, а теперь эти слова зазвучат и на другом языке. Перевод этой книги на русский открывает возможность для новых читателей трансформировать травму и придать ей смысл.
Робин А. Дойч Окленд, Калифорния Март 2023 г.
Травматические разрывы: Отказ и предательство в психоана-литических отношениях / Пер. с англ. - М.: Когито-Центр, 2024. - 340 с. (Библиотека психоанализа)
The regulator said it has been undertaking several campaigns to educate the investors to be vigilant while taking investment decisions based on stock tips. READ MORE At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. DFR Lab sent the image through Microsoft Azure's Face Verification program and found that it was "highly unlikely" that the person in the second photo was the same as the first woman. The fact-checker Logically AI also found the claim to be false. The woman, Olena Kurilo, was also captured in a video after the airstrike and shown to have the injuries. Multiple pro-Kremlin media figures circulated the post's false claims, including prominent Russian journalist Vladimir Soloviev and the state-controlled Russian outlet RT, according to the DFR Lab's report.
from it
