Я в автобусе еду по Парижу: в самом обычном синем автобусе за 2.10 евро. Только что я впервые в жизни видела Эйфелеву башню - шел ураган из мороси, ветром вырывало зонт из рук, веки невозможно было разлепить от дождя, даже ресницы намокли.
Башня мне очень понравилась: она мощная, она необычная, она - эпоха. Я люблю эту эпоху: рубеж веков, утонченный стиль модерн, пришедший на смену заунывной классике. Удобство и красота, гармония стекла и бетона, революция в камне. Я люблю эту революцию: ту, что культурная, а не ту, что кровавая.
Автобус пересекает Сену, и мы едем вдоль Елисейских полей, мимо моста Александра III и дома Инвалидов, мимо Гран-пале и Пти-пале, мимо египетского обелиска. Это самое сердце Парижа, это пульсирующий культурный код Европы, это ожившие картинки из учебников.
Когда-то девочка из российской глубинки с прической “под горшок”, в старых джинсах, купленных на год, в комнате с давно отвалившимся куском обоев читала о Париже в книгах классиков и учебниках истории. За окном были невыносимая мокро-надрывная провинциальная осень с грязью по колено, лужами вместо асфальта и небом стального цвета. А здесь, под мерно жужжащей лампочкой был Париж! С модными платьями и стильными парижанками, с аккуратными металлическими балкончиками и Нотрдам-де-Пари, с утренним кофе и хрустящими круассанами.
Девочка не знала ничего о круассанах, зато знала все о макаронных изделиях по 20 рублей за кг. Она знала, что в варенном виде они превращались в один большой, бесцветный, слипшийся комок. Она помнила: если растворить кубик “Магги” в кипятке, и обильно этим кипятком полить макароны, то на мгновение они размокнут, и можно успеть протолкнуть их поскорее внутрь, в самый желудок, минуя чувствительные вкусовые рецепторы. Растущему организму нужны были калории, пусть и не в круассанах.
Сегодня эта девочка впервые в жизни пробует лягушачьи лапки. В панировке и с французским майонезом они невероятно вкусные. Тающее куриное бедро в белом винном соусе и пюре - на второе, шоколадный фондан с мороженым в графе “компот”. Все самое вкусное, красивое, изысканное в маленьком уютном ресторанчике в самом центре Парижа. Как полагается, исключительно по предварительной резервации. Девочка теперь заказывает все, что хочет. Она больше не обязана доедать, если не вкусно, даже если дорого. Она давно не помнит, сколько стоят яйца в магазине. И она почти не стесняется рассказать это вслух. Дорога из ее комнаты в Париж заняла шестнадцать лет. Ровно целую ее, этой девочки, еще одну жизнь.
Я наслаждаюсь закатом в садах Тюильри. Дождь кончился, и солнце заваливается спать где-то за Эйфелевой башней. Я всего полтора дня в Париже, и даже не мечтаю “все успеть”. А мне и не хочется больше торопиться: мне хочется прямо здесь и сейчас насладиться. И порадоваться. И похвалить. Похвалить ту девочку за ее выборы, за ВСЕ ее выборы, которые привели ее сюда. И даже за тот, самый сложный. Ей было легко убежать из комнаты с переваренными макаронами, и очень сложно выйти из любимой квартиры с японскими гравюрами XIX века. Но сегодня она в Париже, а завтра едет домой в Лондон. И все это для нее больше не сказка: это ее автофикшн.
Я в автобусе еду по Парижу: в самом обычном синем автобусе за 2.10 евро. Только что я впервые в жизни видела Эйфелеву башню - шел ураган из мороси, ветром вырывало зонт из рук, веки невозможно было разлепить от дождя, даже ресницы намокли.
Башня мне очень понравилась: она мощная, она необычная, она - эпоха. Я люблю эту эпоху: рубеж веков, утонченный стиль модерн, пришедший на смену заунывной классике. Удобство и красота, гармония стекла и бетона, революция в камне. Я люблю эту революцию: ту, что культурная, а не ту, что кровавая.
Автобус пересекает Сену, и мы едем вдоль Елисейских полей, мимо моста Александра III и дома Инвалидов, мимо Гран-пале и Пти-пале, мимо египетского обелиска. Это самое сердце Парижа, это пульсирующий культурный код Европы, это ожившие картинки из учебников.
Когда-то девочка из российской глубинки с прической “под горшок”, в старых джинсах, купленных на год, в комнате с давно отвалившимся куском обоев читала о Париже в книгах классиков и учебниках истории. За окном были невыносимая мокро-надрывная провинциальная осень с грязью по колено, лужами вместо асфальта и небом стального цвета. А здесь, под мерно жужжащей лампочкой был Париж! С модными платьями и стильными парижанками, с аккуратными металлическими балкончиками и Нотрдам-де-Пари, с утренним кофе и хрустящими круассанами.
Девочка не знала ничего о круассанах, зато знала все о макаронных изделиях по 20 рублей за кг. Она знала, что в варенном виде они превращались в один большой, бесцветный, слипшийся комок. Она помнила: если растворить кубик “Магги” в кипятке, и обильно этим кипятком полить макароны, то на мгновение они размокнут, и можно успеть протолкнуть их поскорее внутрь, в самый желудок, минуя чувствительные вкусовые рецепторы. Растущему организму нужны были калории, пусть и не в круассанах.
Сегодня эта девочка впервые в жизни пробует лягушачьи лапки. В панировке и с французским майонезом они невероятно вкусные. Тающее куриное бедро в белом винном соусе и пюре - на второе, шоколадный фондан с мороженым в графе “компот”. Все самое вкусное, красивое, изысканное в маленьком уютном ресторанчике в самом центре Парижа. Как полагается, исключительно по предварительной резервации. Девочка теперь заказывает все, что хочет. Она больше не обязана доедать, если не вкусно, даже если дорого. Она давно не помнит, сколько стоят яйца в магазине. И она почти не стесняется рассказать это вслух. Дорога из ее комнаты в Париж заняла шестнадцать лет. Ровно целую ее, этой девочки, еще одну жизнь.
Я наслаждаюсь закатом в садах Тюильри. Дождь кончился, и солнце заваливается спать где-то за Эйфелевой башней. Я всего полтора дня в Париже, и даже не мечтаю “все успеть”. А мне и не хочется больше торопиться: мне хочется прямо здесь и сейчас насладиться. И порадоваться. И похвалить. Похвалить ту девочку за ее выборы, за ВСЕ ее выборы, которые привели ее сюда. И даже за тот, самый сложный. Ей было легко убежать из комнаты с переваренными макаронами, и очень сложно выйти из любимой квартиры с японскими гравюрами XIX века. Но сегодня она в Париже, а завтра едет домой в Лондон. И все это для нее больше не сказка: это ее автофикшн.
BY Дочь Достоевского | Елена Тимохина
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. So, uh, whenever I hear about Telegram, it’s always in relation to something bad. What gives? On Feb. 27, however, he admitted from his Russian-language account that "Telegram channels are increasingly becoming a source of unverified information related to Ukrainian events." But Kliuchnikov, the Ukranian now in France, said he will use Signal or WhatsApp for sensitive conversations, but questions around privacy on Telegram do not give him pause when it comes to sharing information about the war.
from it
