Стихи Оли Цве, как всегда, соединяют эстетику аниме, хонтологическое исследование компьютерных алгоритмов и изучение глитчей компьютерных игр. Все эти три начала выявляют чистую поверхность производства информации, предшествующую материальной и моральной эксплуатации человека, но все три подразумевают возможность перегрузки системы. Не перезагрузки, а спасительной перегрузки.
Одним из ключей к этой поэтике могут быть идеи Хито Штейерль о «бедном изображении» как сопротивляющемся неолиберальному ускорению и о spamsoc, сбоях при автопереводе и верстке обложек для пиратских дисков. Штейерль показала, что неолиберальный порядок клеймит пиратство как начало политической анархии, но при этом внутри пиратства воспроизводятся шаблоны неравенства: например, роль женщины как переписчика, а не творческого человека, или функция зрительских кругов как пассивных, не способных к солидарному действию. Но Штейерль подразумевает и возможность субверсивной роли этих альтернативных производств контента. Ведь этот контент всегда в каком-то смысле непристоен, всегда вызывает шок непристойности, возвращая подлинные жесты исторического авангарда.
Недавно Штейерль заговорила о «средних изображениях», созданных средствами искусственного интеллекта, которые, по ее мнению, создают новый расизм, новый стандарт искусственного лица, делегитимирующий реальные особенности человеческих лиц. Средние изображения — на стороне контроля за миграцией, а не мигрантов. Вероятно, субверсивными эти изображения могут стать только при перегрузке компьютерных сетей, при их бесконтрольном умножении и появлении, проваливающемся в очередной сбой.
Оли Цве искусственно создает эту ситуацию перегруженности самых мощных компьютерных систем, что и делает цифровой объект неопределенным, проваливающимся в сбой любого другого соседнего цифрового объекта. Попытка создать цифровую копию всего, и проконтролировать этот массив антивирусом, и есть движение от вымораживания информации к залипанию. Лёд депрессии — итог неолиберальной циркуляции информации, где только замороженное и может сохраняться: прокормить современный мегаполис можно только замороженными продуктами, замороженными впечатлениями, которые растапливаются в парках развлечений и торговых центрах с кинотеатрами.
Но если понять депрессию как постоянное осмысление самих условий собственного замораживания, собственного превращения в образ, поглощающего тебя сразу и целиком, то можно создать «бедное изображение» залипания, вроде .gif-изображения, и «среднее изображение» превращения в компьютер, где в конце концов ты и заставишь слова специально болеть, то есть сбиваться и проваливать в сбой различные пласты визуального контроля. Проваливать в сбой и свое рабство, свой самоконтроль, свое соответствие идеализированному неолиберальному образу, — чтобы «не вырасти» и сохранить субверсивность заявляющего о себе роста. Принадлежа этому росту, ты и можешь сказать что-то новое об информационных сетях.
#комментарий_Александра_Маркова
Одним из ключей к этой поэтике могут быть идеи Хито Штейерль о «бедном изображении» как сопротивляющемся неолиберальному ускорению и о spamsoc, сбоях при автопереводе и верстке обложек для пиратских дисков. Штейерль показала, что неолиберальный порядок клеймит пиратство как начало политической анархии, но при этом внутри пиратства воспроизводятся шаблоны неравенства: например, роль женщины как переписчика, а не творческого человека, или функция зрительских кругов как пассивных, не способных к солидарному действию. Но Штейерль подразумевает и возможность субверсивной роли этих альтернативных производств контента. Ведь этот контент всегда в каком-то смысле непристоен, всегда вызывает шок непристойности, возвращая подлинные жесты исторического авангарда.
Недавно Штейерль заговорила о «средних изображениях», созданных средствами искусственного интеллекта, которые, по ее мнению, создают новый расизм, новый стандарт искусственного лица, делегитимирующий реальные особенности человеческих лиц. Средние изображения — на стороне контроля за миграцией, а не мигрантов. Вероятно, субверсивными эти изображения могут стать только при перегрузке компьютерных сетей, при их бесконтрольном умножении и появлении, проваливающемся в очередной сбой.
Оли Цве искусственно создает эту ситуацию перегруженности самых мощных компьютерных систем, что и делает цифровой объект неопределенным, проваливающимся в сбой любого другого соседнего цифрового объекта. Попытка создать цифровую копию всего, и проконтролировать этот массив антивирусом, и есть движение от вымораживания информации к залипанию. Лёд депрессии — итог неолиберальной циркуляции информации, где только замороженное и может сохраняться: прокормить современный мегаполис можно только замороженными продуктами, замороженными впечатлениями, которые растапливаются в парках развлечений и торговых центрах с кинотеатрами.
Но если понять депрессию как постоянное осмысление самих условий собственного замораживания, собственного превращения в образ, поглощающего тебя сразу и целиком, то можно создать «бедное изображение» залипания, вроде .gif-изображения, и «среднее изображение» превращения в компьютер, где в конце концов ты и заставишь слова специально болеть, то есть сбиваться и проваливать в сбой различные пласты визуального контроля. Проваливать в сбой и свое рабство, свой самоконтроль, свое соответствие идеализированному неолиберальному образу, — чтобы «не вырасти» и сохранить субверсивность заявляющего о себе роста. Принадлежа этому росту, ты и можешь сказать что-то новое об информационных сетях.
#комментарий_Александра_Маркова
Любовь Баркова
EIGENSINN
тело, сборняясь.
так постепенно сидят
в комнатах неуклонных.
эрика, твой собствоум.
тела немного, но скапливаешь
себе на разуме.
так собирают в бедре
крови скопл.
самой частной из кровей.
Примечание автора: “Одним из ключевых понятий этих исследований [истории повседневости] является введенный им [немецким историком Альфом Людтке] в научный оборот термин «Своеволие» (Eigensinn), который лежит в основе критики биполярной концепции власти, разделяющей общество на властвующих и противостоящих ей. В своей книге о повседневной жизни фабричных рабочих, начиная с кайзеровской Германии и кончая фашизмом, профессор Людтке показал, что существуют и другие мотивы поведения, в том числе и другая логика противостояния, кроме прямого неподчинения или забастовки, — например, тихое уклонение от работы. Из этих исследований складывалась другая концепция осуществления власти: зависимость людей никогда не бывает полной; даже при таких режимах, как фашизм или сталинизм, исторические акторы всегда находят место для своеволия, то есть не только воспринимают «команды», но и преследуют собственные стратегии, тем самым влияя на власть.” (из статьи “Микроистория и проблема доказательства в гуманитарных науках” в журнале “Новое литературное обозрение”)
(опубликовано в личном канале автора 13.12.2024 г.)
#выбор_Максима_Алпатова
EIGENSINN
тело, сборняясь.
так постепенно сидят
в комнатах неуклонных.
эрика, твой собствоум.
тела немного, но скапливаешь
себе на разуме.
так собирают в бедре
крови скопл.
самой частной из кровей.
Примечание автора: “Одним из ключевых понятий этих исследований [истории повседневости] является введенный им [немецким историком Альфом Людтке] в научный оборот термин «Своеволие» (Eigensinn), который лежит в основе критики биполярной концепции власти, разделяющей общество на властвующих и противостоящих ей. В своей книге о повседневной жизни фабричных рабочих, начиная с кайзеровской Германии и кончая фашизмом, профессор Людтке показал, что существуют и другие мотивы поведения, в том числе и другая логика противостояния, кроме прямого неподчинения или забастовки, — например, тихое уклонение от работы. Из этих исследований складывалась другая концепция осуществления власти: зависимость людей никогда не бывает полной; даже при таких режимах, как фашизм или сталинизм, исторические акторы всегда находят место для своеволия, то есть не только воспринимают «команды», но и преследуют собственные стратегии, тем самым влияя на власть.” (из статьи “Микроистория и проблема доказательства в гуманитарных науках” в журнале “Новое литературное обозрение”)
(опубликовано в личном канале автора 13.12.2024 г.)
#выбор_Максима_Алпатова
Позволю себе кое-что добавить к авторскому комментарию: есть очевидный соблазн применить упоминаемое здесь «своеволие» по Людтке (или, как его ещё иногда переводят, «своенравное упрямство») к ситуации, в которой оказались сегодня многие поэты, писатели, критики, художники и другие деятели культуры, находящиеся в своего рода внутренней миграции из-за антивоенной позиции, не выраженной при этом в явном протесте. Поддержание жизни в независимом журнале, книжном магазине, да и в собственной поэтической практике может рассматриваться как современная вариация Eigensinn, непрямого сопротивления (т.е. символической победы), и такая позиция безусловно более комфортна, чем восприятие культурной деятельности в репрессивных условиях как вынужденного компромисса (т.е. символического поражения или отступления).
К сожалению, как показывает тот же Альф Людтке в книге «История повседневности в Германии», Eisengenn при определённых условиях может служить механизмом скрытого, неявного подчинения. Важно, чтобы «неуклонная комната» нашего своеволия не превратилась в капсулу, отгораживающую индивида от реальности, фальшивый safe space с иллюзией контроля. Примеры, приведённые немецким историком, убедительно демонстрируют, как Eisengenn помогал солдатам вермахта справиться с шоком от первого убийства, а руководителям военных предприятий — управлять дисциплиной узких, труднозаменимых специалистов, которым отмерялась умеренная доля профессионального своеволия.
Тем не менее, несмотря на все эти риски, тенденция к тихому творческому своеволию оказывается жизненно важной повседневной практикой, хоть она и не оказывает какого-то существенного влияния «прямо сейчас», в риторике «подчинения/сопротивления», «победы/поражения». Eigensinn создаёт привычку к критическому восприятию любого норматива, всякого давления извне — и эта привычка может сработать в нужный момент, когда человек, условно говоря, отказывает нажать на курок. При этом воспитание привычки к творческому своеволию сопряжено с куда меньшими рисками, чем прямая протестная агитация.
В тексте Любови Барковой показаны две зоны, в которых практика Eigensinn доступна буквально каждому человеку: это наш внутренний язык, грамматика и синтаксис которого не обязаны подчиняться никаким нормам (продукт нашего «собствоума»), и, конечно, отношения индивида с его собственным телом. Примечательно, что стихотворение обращено к Эрике Кохут — пианистке из одноимённого романа Эльфриды Элинек и фильма Михаэля Ханеке — персонажу, который не то чтобы первым приходит на ум в разговоре о стратегиях тихого сопротивления (фигура Эрики обычно трактуется как образ жертвы, зажатой в садомазохистском цикле между деспотичной матерью и нарциссичным мужчиной-диктатором). Тем не менее, даже в такой позиции героиня не оставляет попыток обрести контроль над своим телом и желаниями (роман, в отличие от фильма, содержит куда больше неоднозначных деталей, посвящённых этой борьбе). Появление в тексте Eigensinn такой заведомо обречённой героини позволяет Барковой вывести разговор о тихом своеволии из риторики «победы/поражения» в область интимных практик — со всей присущей им болезненной хрупкостью.
#комментарий_Максима_Алпатова
К сожалению, как показывает тот же Альф Людтке в книге «История повседневности в Германии», Eisengenn при определённых условиях может служить механизмом скрытого, неявного подчинения. Важно, чтобы «неуклонная комната» нашего своеволия не превратилась в капсулу, отгораживающую индивида от реальности, фальшивый safe space с иллюзией контроля. Примеры, приведённые немецким историком, убедительно демонстрируют, как Eisengenn помогал солдатам вермахта справиться с шоком от первого убийства, а руководителям военных предприятий — управлять дисциплиной узких, труднозаменимых специалистов, которым отмерялась умеренная доля профессионального своеволия.
Тем не менее, несмотря на все эти риски, тенденция к тихому творческому своеволию оказывается жизненно важной повседневной практикой, хоть она и не оказывает какого-то существенного влияния «прямо сейчас», в риторике «подчинения/сопротивления», «победы/поражения». Eigensinn создаёт привычку к критическому восприятию любого норматива, всякого давления извне — и эта привычка может сработать в нужный момент, когда человек, условно говоря, отказывает нажать на курок. При этом воспитание привычки к творческому своеволию сопряжено с куда меньшими рисками, чем прямая протестная агитация.
В тексте Любови Барковой показаны две зоны, в которых практика Eigensinn доступна буквально каждому человеку: это наш внутренний язык, грамматика и синтаксис которого не обязаны подчиняться никаким нормам (продукт нашего «собствоума»), и, конечно, отношения индивида с его собственным телом. Примечательно, что стихотворение обращено к Эрике Кохут — пианистке из одноимённого романа Эльфриды Элинек и фильма Михаэля Ханеке — персонажу, который не то чтобы первым приходит на ум в разговоре о стратегиях тихого сопротивления (фигура Эрики обычно трактуется как образ жертвы, зажатой в садомазохистском цикле между деспотичной матерью и нарциссичным мужчиной-диктатором). Тем не менее, даже в такой позиции героиня не оставляет попыток обрести контроль над своим телом и желаниями (роман, в отличие от фильма, содержит куда больше неоднозначных деталей, посвящённых этой борьбе). Появление в тексте Eigensinn такой заведомо обречённой героини позволяет Барковой вывести разговор о тихом своеволии из риторики «победы/поражения» в область интимных практик — со всей присущей им болезненной хрупкостью.
#комментарий_Максима_Алпатова
Леонид Костюков
* * *
Утром пасмурным трясся состав,
влажной гнилью несло из окон,
и стонал, и сгибался сустав,
где вагон переходит в вагон.
Поезд сам был как пасмурный сон,
пассажиров там было не счесть,
их вели из вагона в вагон
и просили ещё пересесть.
И сочился из каждой щели
тяжкий запах болотной земли…
Документы на вас не пришли,
а на вас, к сожаленью, пришли.
Справедливость – конёк сатаны,
милосердие – это не здесь,
здесь клянутся землёй пацаны,
и земля ещё есть…
…У неё всё опять впереди,
она спит головою к весне,
Назарет, Ты её не буди:
может, как-то проскочит во сне.
А пейзаж всё по-прежнему дик,
в тёмном небе кружит вороньё,
и чаёк притащил проводник
на расшатанный столик её.
Источник: личный блог автора
#выбор_Людмилы_Казарян
* * *
Утром пасмурным трясся состав,
влажной гнилью несло из окон,
и стонал, и сгибался сустав,
где вагон переходит в вагон.
Поезд сам был как пасмурный сон,
пассажиров там было не счесть,
их вели из вагона в вагон
и просили ещё пересесть.
И сочился из каждой щели
тяжкий запах болотной земли…
Документы на вас не пришли,
а на вас, к сожаленью, пришли.
Справедливость – конёк сатаны,
милосердие – это не здесь,
здесь клянутся землёй пацаны,
и земля ещё есть…
…У неё всё опять впереди,
она спит головою к весне,
Назарет, Ты её не буди:
может, как-то проскочит во сне.
А пейзаж всё по-прежнему дик,
в тёмном небе кружит вороньё,
и чаёк притащил проводник
на расшатанный столик её.
Источник: личный блог автора
#выбор_Людмилы_Казарян
Текст Леонида Костюкова связан с Рождеством, которое сегодня празднуют несколько православных церквей, не только упоминанием Назарета (строка центонно-каламбурная), но и на
более глубоком уровне. Образ поезда, который везёт живых мертвецов, вошёл уже в массовую культуру, но автор наполнил его деталями, делающими этот поезд узнаваемым. Другой мотив - это мотив земли с невыносимым болотным запахом - но землёю же и клянутся (для этого её надо съесть, т.е. совершить обряд, напоминающий таинство причастия). Земля - одновременно и смерть, и жизнь. И в этом же поезде, который, как в рассказе Рэя Бредбери, идёт в ад, спит (ещё спит) Дева Мария, надежда на рождение и воскресение, олицетворение земли живой.
#комментарий_Людмилы_Казарян
более глубоком уровне. Образ поезда, который везёт живых мертвецов, вошёл уже в массовую культуру, но автор наполнил его деталями, делающими этот поезд узнаваемым. Другой мотив - это мотив земли с невыносимым болотным запахом - но землёю же и клянутся (для этого её надо съесть, т.е. совершить обряд, напоминающий таинство причастия). Земля - одновременно и смерть, и жизнь. И в этом же поезде, который, как в рассказе Рэя Бредбери, идёт в ад, спит (ещё спит) Дева Мария, надежда на рождение и воскресение, олицетворение земли живой.
#комментарий_Людмилы_Казарян
...Когда мы дошли до окраин Москвы,
Средь нас оказались случайно волхвы.
Один наклонился над спящим младенцем,
Вздохнул умиленно и сделал козу.
Другой прошептал, вытирая слезу:
Мы шли в Вифлеем, а попали в Освенцим.
Кому же теперь поднесем мы дары -
Слоновую кость, золотые шары
На воском закапанной ветке еловой,
Мешок сухарей и полфунта махры,
И ладан, и мирру, и хлеб из столовой?..
Александр Танков
из личного блога
#выбор_ивана_полторацкого
Средь нас оказались случайно волхвы.
Один наклонился над спящим младенцем,
Вздохнул умиленно и сделал козу.
Другой прошептал, вытирая слезу:
Мы шли в Вифлеем, а попали в Освенцим.
Кому же теперь поднесем мы дары -
Слоновую кость, золотые шары
На воском закапанной ветке еловой,
Мешок сухарей и полфунта махры,
И ладан, и мирру, и хлеб из столовой?..
Александр Танков
из личного блога
#выбор_ивана_полторацкого
Традиционные сюжеты с каждым годом не изменяются – меняется время, которое они отражают. Стихи доктора Живаго и регулярные рождественские стихи Бродского – были о надежде. Даже в мрачноватом стихотворении Леонида Костюкова, опубликованном выше, сохранилось поле для надежды.
Здесь же надежда уходит в минус-приём (как и звезда, которой не нашлось места в стихотворении): «Мы шли в Вифлеем, а попали в Освенцим» (он к тому же оказывается окраиной Москвы). И младенец другой и волхвы случайные. На глазах происходит переворот сюжета. И дары повисают в воздухе. Особенно трогательно выглядит хлеб из столовой – убедительная деталь.
Но стихотворение не такое простое, как может показаться. Кто этот младенец, которого нашли волхвы военного времени? Найдут ли они Младенца? Или теперь все младенцы и есть Он?
Стихотворение обрывается и мы не узнаем дальнейшую историю случайных волхвов и этого мира.
Но sapienti sat.
И свет новорождённого един во всех мирах, спасаемых им от ежедневного зла.
Мира всем. И любви.
#комментарий_ивана_полторацкого
Здесь же надежда уходит в минус-приём (как и звезда, которой не нашлось места в стихотворении): «Мы шли в Вифлеем, а попали в Освенцим» (он к тому же оказывается окраиной Москвы). И младенец другой и волхвы случайные. На глазах происходит переворот сюжета. И дары повисают в воздухе. Особенно трогательно выглядит хлеб из столовой – убедительная деталь.
Но стихотворение не такое простое, как может показаться. Кто этот младенец, которого нашли волхвы военного времени? Найдут ли они Младенца? Или теперь все младенцы и есть Он?
Стихотворение обрывается и мы не узнаем дальнейшую историю случайных волхвов и этого мира.
Но sapienti sat.
И свет новорождённого един во всех мирах, спасаемых им от ежедневного зла.
Мира всем. И любви.
#комментарий_ивана_полторацкого
Игорь Ваньков
tekken + snow (2)
розовый бег = розовый flow;
розовый снег = розовый snow;
ранняя тьма = поздний rассвет;
в городе май. в городе s=vet.
в городе ночь. мысли, шприцы;
странное low - странное ты;
синее - high - hitman contracts ,
в этом отсутствии сложно сказать
: что-то в прицел =
или мысли не те.
отсутствие = vot,
отсутствие = где ?
...или когда мне покажут иксы́
= (медленно делаю розовый skin)
медленно в фуре = едет агент; транспортировка веществ за пределы
= пределы руля ; или в поле три d
в поле покажут розовый tekken ;
в поле покажут
– сильную боль;
её облегчает сила бинокля .
= смотрящему в боль :
не смотри мне в глаза .
= в этом отсутствии смысла – groza ;
= в этом отсутствии смысла – урок ;
–я посмотрю люди икс по приколу .
–ок.
Источник: журнал Хлам, https://hlampoetry.ru/igor-vankov-1
#выбор_Кирилла_Азерного
tekken + snow (2)
розовый бег = розовый flow;
розовый снег = розовый snow;
ранняя тьма = поздний rассвет;
в городе май. в городе s=vet.
в городе ночь. мысли, шприцы;
странное low - странное ты;
синее - high - hitman contracts ,
в этом отсутствии сложно сказать
: что-то в прицел =
или мысли не те.
отсутствие = vot,
отсутствие = где ?
...или когда мне покажут иксы́
= (медленно делаю розовый skin)
медленно в фуре = едет агент; транспортировка веществ за пределы
= пределы руля ; или в поле три d
в поле покажут розовый tekken ;
в поле покажут
– сильную боль;
её облегчает сила бинокля .
= смотрящему в боль :
не смотри мне в глаза .
= в этом отсутствии смысла – groza ;
= в этом отсутствии смысла – урок ;
–я посмотрю люди икс по приколу .
–ок.
Источник: журнал Хлам, https://hlampoetry.ru/igor-vankov-1
#выбор_Кирилла_Азерного
hlampoetry.ru
Игорь Ваньков. tekken/ snow + A.L.I.N.A.=
Читать подборку Игоря Ванькова tekken/ snow + A.L.I.N.A.= в ХЛАМ #2. ВО ВСЁМ ВИНОВАТЫ ВИДЕОИГРЫ
Текст Игоря Ванькова по приколу имитирует формы поэзии, отмороженные старостью, а местами и смертью. Местами стихотворение «вспоминает» о существовании устойчивых паттернов рассеивания поэтических спор, но вспоминает как бы неуверенно, отрешенно, вполоборота. Это полутридэ — скорее уж Mortal Kombat, чем Тэккен: возможности речи снисходят к отбору структуры, хоть эта структура и готова свернуться обратно в кокон возможности, чтобы, возможно, стать чем-то другим, необязательно поэтическим текстом. Поэтическость и текстуальность этого речевого явления как бы случайна, как бы сама собой. Но значит ли это, что естественна? Мы видим только срез геймплея, почти что скриншот-голограмму, модели не повернуть боком и не рассмотреть в объеме. Так в двухмерных играх делают спрайты: сперва создается 3D-модель, которая потом конвертируется в собственный ракурс, запеченный камерой. Камера совпадает со взглядом, взгляд — с кадром. Где тут развернуться случайности? Разве только поверхность возможностей позволяет рассеяться вниманию игрока. Это — богатство мертвых семян, похеренный урожай действий. Возможности абразивно перетираются в муку друг друга, поэтому языки смешиваются на дистанции даже отдельных слов.
Пребывание в письме — как и в игре — создается за счет удержания точек интереса, между которыми мерцающая связь создает мосты сознания. Это, действительно, медленная телепортация внимания с длинным инпут-лагом запекшегося жеста на месте, откуда отчалил без всякой уверенности в том, что следующий триггер внимания сработает и удержит сознание на шатких весах имманентности — этого сгустка потоковой крови, островка интереса.
Сознание взвешено и найдено то здесь, то там.
#Комментарий_Кирилла_Азерного
Пребывание в письме — как и в игре — создается за счет удержания точек интереса, между которыми мерцающая связь создает мосты сознания. Это, действительно, медленная телепортация внимания с длинным инпут-лагом запекшегося жеста на месте, откуда отчалил без всякой уверенности в том, что следующий триггер внимания сработает и удержит сознание на шатких весах имманентности — этого сгустка потоковой крови, островка интереса.
Сознание взвешено и найдено то здесь, то там.
#Комментарий_Кирилла_Азерного
#inmemoriam
Станислав Красовицкий
(1935 - 2025)
Парад не виден в Шведском тупике.
А то, что видно, — все необычайно.
То человек повешен на крюке,
Овеянный какой-то смелой тайной.
То, забивая бесконечный гол
В ворота, что стоят на перекрестке,
По вечерам играют здесь в футбол
Какие-то огромные подростки.
Зимой же залит маленький каток.
И каждый может наблюдать бесплатно,
Как тусклый лед
Виденья женских ног
Ломает непристойно,
Многократно.
Снежинки же здесь больше раза в два
Людей обычных,
И больших и малых,
И кажется, что ваша голова
Так тяжела среди домов усталых,
Что хочется взглянуть в последний раз
На небо в нише, белое, немое.
Как хорошо, что уж не режет глаз
Ненужное вам небо голубое.
Станислав Красовицкий
(1935 - 2025)
Парад не виден в Шведском тупике.
А то, что видно, — все необычайно.
То человек повешен на крюке,
Овеянный какой-то смелой тайной.
То, забивая бесконечный гол
В ворота, что стоят на перекрестке,
По вечерам играют здесь в футбол
Какие-то огромные подростки.
Зимой же залит маленький каток.
И каждый может наблюдать бесплатно,
Как тусклый лед
Виденья женских ног
Ломает непристойно,
Многократно.
Снежинки же здесь больше раза в два
Людей обычных,
И больших и малых,
И кажется, что ваша голова
Так тяжела среди домов усталых,
Что хочется взглянуть в последний раз
На небо в нише, белое, немое.
Как хорошо, что уж не режет глаз
Ненужное вам небо голубое.
#переводы
Дмитрий Лазуткин
КОНТУЖЕННЫЙ
сапёры дважды не ошибаются
говорил мой знакомый художник
я не ошибся ни разу
иначе бы здесь не стоял
и начинает рассказывать
как разобрался с тем заминированным уазиком
говорит нам нужен был транспорт
чтобы вывозить раненых в основном тяжёлых
а контузило меня уже во время миномётного обстрела
когда я был под счастьем
в ногах шесть осколков засели
но хуже всего что начал терять зрение
отправили в киев
после двух операций стало лучше
некоторых он даже узнает
иногда из дыма и густого тумана
появляются совсем неожиданные люди
кричат к нему беззвучно
у них дырки вместо ртов
и глаза как у рыб
наутро он видит всё чёрно-белым
жалуется что больше не может быть художником
потому что не различает цветов
его жена говорит: не слушайте это он нарочно так говорит
я знаю — он снова на войну хочет
но сапёры дважды не ошибаются
(Перевёл с украинского Станислав Бельский)
КОНТУЖЕНИЙ
сапери двічі не помиляються
говорив мій знайомий художник
я жодного разу не схибив
інакше б я тут не стояв
і починає розповідати
як розібрався з тим замінованим уазиком
каже нам потрібен був транспорт
щоб вивозити поранених переважно важких
а контузило мене вже під час мінометного обстрілу
коли я був під щастям
в ногах шість осколків засіли
але найгірше те що почав втрачати зір
відправили до києва
після двох операцій стало краще
декого він навіть впізнає
часом з диму і густого туману
з’являються зовсім несподівані люди
кричать до нього беззвучно
у них дірки замість ротів
і очі як у риб
на ранок він бачить все чорно-білим
жаліється що не може більше бути художником
бо не розрізняє кольорів
його дружина каже: не слухайте це він навмисно так говорить
я знаю — він знову на війну хоче
але сапери двічі не помиляються
Источник: авторский блог переводчика
#выбор_Оли_Скорлупкиной
Дмитрий Лазуткин
КОНТУЖЕННЫЙ
сапёры дважды не ошибаются
говорил мой знакомый художник
я не ошибся ни разу
иначе бы здесь не стоял
и начинает рассказывать
как разобрался с тем заминированным уазиком
говорит нам нужен был транспорт
чтобы вывозить раненых в основном тяжёлых
а контузило меня уже во время миномётного обстрела
когда я был под счастьем
в ногах шесть осколков засели
но хуже всего что начал терять зрение
отправили в киев
после двух операций стало лучше
некоторых он даже узнает
иногда из дыма и густого тумана
появляются совсем неожиданные люди
кричат к нему беззвучно
у них дырки вместо ртов
и глаза как у рыб
наутро он видит всё чёрно-белым
жалуется что больше не может быть художником
потому что не различает цветов
его жена говорит: не слушайте это он нарочно так говорит
я знаю — он снова на войну хочет
но сапёры дважды не ошибаются
(Перевёл с украинского Станислав Бельский)
КОНТУЖЕНИЙ
сапери двічі не помиляються
говорив мій знайомий художник
я жодного разу не схибив
інакше б я тут не стояв
і починає розповідати
як розібрався з тим замінованим уазиком
каже нам потрібен був транспорт
щоб вивозити поранених переважно важких
а контузило мене вже під час мінометного обстрілу
коли я був під щастям
в ногах шість осколків засіли
але найгірше те що почав втрачати зір
відправили до києва
після двох операцій стало краще
декого він навіть впізнає
часом з диму і густого туману
з’являються зовсім несподівані люди
кричать до нього беззвучно
у них дірки замість ротів
і очі як у риб
на ранок він бачить все чорно-білим
жаліється що не може більше бути художником
бо не розрізняє кольорів
його дружина каже: не слухайте це він навмисно так говорить
я знаю — він знову на війну хоче
але сапери двічі не помиляються
Источник: авторский блог переводчика
#выбор_Оли_Скорлупкиной
Алексей Александров
***
Поэты любят выступать,
А надо отступать,
Окапываться и стоять на смерть
До прихода главных сил.
Когда вместо стихов
Тебе подсовывают
Волшебные китайские фейерверки,
И вся надежда на сырой порох.
Соседи за окном
Разговаривают так громко
Нарочно, чтобы нельзя было услышать
Подсказывающего им суфлёра.
Всё связано,
Но нити перепутались —
Потянут за одну, и одновременно
Пляшешь ты и твоя тень.
Из подборки в 23-м выпуске «Артикуляции»
https://articulationproject.net/18181
#выбор_Анны_Голубковой
***
Поэты любят выступать,
А надо отступать,
Окапываться и стоять на смерть
До прихода главных сил.
Когда вместо стихов
Тебе подсовывают
Волшебные китайские фейерверки,
И вся надежда на сырой порох.
Соседи за окном
Разговаривают так громко
Нарочно, чтобы нельзя было услышать
Подсказывающего им суфлёра.
Всё связано,
Но нити перепутались —
Потянут за одну, и одновременно
Пляшешь ты и твоя тень.
Из подборки в 23-м выпуске «Артикуляции»
https://articulationproject.net/18181
#выбор_Анны_Голубковой
По форме очень нехарактерное для Алексея Александрова стихотворение. За исключением первых двух строк в нем отсутствует рифмовка, а силлаботоника нечувствительно переходит в акцентный стих и далее становится верлибром. Зато содержание, как обычно бывает у этого поэта, вполне многозначное, его можно интерпретировать самыми разными способами. Первые две строчки напоминают бойкий лозунг, который на самом деле зовет не вперед, а назад — отступать, чтобы засесть в окопах и ждать подмоги. Тут же вспоминается песня «Подмога» группы «Х.. забей» с довольно печальными строками: «Жаль подмога не пришла / Подкрепленье не прислали / Нас осталось только два / Нас с тобою наеб***». Стихи превращаются в фейерверки, причем китайские, а герой надеется, что они не сработают из-за сырого пороха. Соседи за окном говорят громче «суфлера» — телевизора, который подсказывает им реплики. Все смешалось, но при этом связано так, что невозможно освободиться из опутывающей всех сети. Так что надежда действительно только на сырой порох или на поэзию, которая поможет продержаться до решительной перемены ситуации.
#комментарий_Анны_Голубковой
#комментарий_Анны_Голубковой
Елена Кузьмичёва
* * *
теперь мы общаемся не словами
а только формами
кристаллами прежних смыслов
тихо и огненно прикасаясь
к рельефу общего
растущего между нами
никто не сказал нам
что схожее – разделяет
нужно сделать его прозрачным
как если бы дождь и звёзды
и вся земля
воскресли в обратном свете
Источник: подборка стихов в журнале несовременник
#выбор_Валерия_Горюнова
* * *
теперь мы общаемся не словами
а только формами
кристаллами прежних смыслов
тихо и огненно прикасаясь
к рельефу общего
растущего между нами
никто не сказал нам
что схожее – разделяет
нужно сделать его прозрачным
как если бы дождь и звёзды
и вся земля
воскресли в обратном свете
Источник: подборка стихов в журнале несовременник
#выбор_Валерия_Горюнова
В подборке стихов Елены Кузьмичёвой проложены дороги к языку общения с отсутствующим: с домом, с детством, с человеком, с самой собой, зажатой в тиски боли. Чтобы достичь соединённости с тем, чего (якобы) нет, Лена делает каждое произведение местом сближения противоположностей (дом-имя, сердце взрослого-шаги ребенка, отсутствие-прикосновение, боль-лепестки и т. д.). И во всех стихотворениях, кроме первого и последнего, возникает результат этого сближения — переживание-определение неявного языка: "место встречи", "простое и солнечное вещество", "бог" и др.
Думая над тем, почему структура произведений повторяется, мне вспомнились слова Дж. П. Мануссакиса: "...наша мысль все же способна улучить мимолетное видение тайн, скрытых от нас оградой Рая; для этого она должна оказаться на самом пороге языка (in ostio coincidentiae oppositorum [у дверей совпадения противоположностей]" ("Бог после метафизики. Богословская эстетика") Сближая противоположные чувства и явления в стихах, Лена доходит до выразимой вспышки озарения в завершающих строках, а дальше следует новым путём, но к тому же порогу.
В произведении "Теперь мы общаемся не словами" порог языка воплощён в образе "общения формами". Герои находятся по обе стороны от границы, стремясь передать сообщение не через содержание фраз (смысл) и не через материю мира, а с помощью взаимного контакта с упорядочивающей кристальностью. Однако, несмотря на их прикосновения — "тихое" и "огненное" — к "схожему", разделение не преодолевается. Если предположить, что огонь в этом стихотворении — это прежде всего свет, тогда "формы" кажутся условными призмами, которые рассеивают и искажают сообщения, делая разговор невозможным. Единственный способ говорить на таком языке: осуществить, как в фотографии, "обратное рассеянье", проявляющее невидимые (и нездешние) частицы, запечатлённые в бликах. Слово "воскресли" намекает на то, что подлинный переход за порог языка и мира совершится только с нематериальной стороны и после конца света, а союз "как если бы" — на возможность заглянуть за границу средствами искусства. Наверное, поэтому это стихотворение сильнее всех из подборки внушает надежду.
#комментарий_Валерия_Горюнова
Думая над тем, почему структура произведений повторяется, мне вспомнились слова Дж. П. Мануссакиса: "...наша мысль все же способна улучить мимолетное видение тайн, скрытых от нас оградой Рая; для этого она должна оказаться на самом пороге языка (in ostio coincidentiae oppositorum [у дверей совпадения противоположностей]" ("Бог после метафизики. Богословская эстетика") Сближая противоположные чувства и явления в стихах, Лена доходит до выразимой вспышки озарения в завершающих строках, а дальше следует новым путём, но к тому же порогу.
В произведении "Теперь мы общаемся не словами" порог языка воплощён в образе "общения формами". Герои находятся по обе стороны от границы, стремясь передать сообщение не через содержание фраз (смысл) и не через материю мира, а с помощью взаимного контакта с упорядочивающей кристальностью. Однако, несмотря на их прикосновения — "тихое" и "огненное" — к "схожему", разделение не преодолевается. Если предположить, что огонь в этом стихотворении — это прежде всего свет, тогда "формы" кажутся условными призмами, которые рассеивают и искажают сообщения, делая разговор невозможным. Единственный способ говорить на таком языке: осуществить, как в фотографии, "обратное рассеянье", проявляющее невидимые (и нездешние) частицы, запечатлённые в бликах. Слово "воскресли" намекает на то, что подлинный переход за порог языка и мира совершится только с нематериальной стороны и после конца света, а союз "как если бы" — на возможность заглянуть за границу средствами искусства. Наверное, поэтому это стихотворение сильнее всех из подборки внушает надежду.
#комментарий_Валерия_Горюнова
Иван Фурманов
***
памяти михаила еремина и technoblade
summapoetiki never dies
[этой весной я смотрел в глаза каждому страннику края,
и ни один из них не осмелился поднять на меня руку]
жоска зависнуть в её величестве святой софии
не новгородской и киевской и даже не полоцкой
да, ведь и правда, / бывают мечети живые, / и я догадался сейчас:
быть может, бессильная перед солнцем, она так спешила увидеть европу,
что перемещалась при помощи эндер-жемчужин, бросаемых в небо
её прихожанами; как мальчик, как в детстве
этим летом я подарил бумажный tulipe одона́те,
и она, почему-то, не смогла от него отказаться
источник: стихотворения и визуальные работы пятерых поэтов и поэток вслед за рисунками Льва Петрова
#выбор_Лизы_Хереш
***
памяти михаила еремина и technoblade
summapoetiki never dies
[этой весной я смотрел в глаза каждому страннику края,
и ни один из них не осмелился поднять на меня руку]
жоска зависнуть в её величестве святой софии
не новгородской и киевской и даже не полоцкой
да, ведь и правда, / бывают мечети живые, / и я догадался сейчас:
быть может, бессильная перед солнцем, она так спешила увидеть европу,
что перемещалась при помощи эндер-жемчужин, бросаемых в небо
её прихожанами; как мальчик, как в детстве
этим летом я подарил бумажный tulipe одона́те,
и она, почему-то, не смогла от него отказаться
источник: стихотворения и визуальные работы пятерых поэтов и поэток вслед за рисунками Льва Петрова
#выбор_Лизы_Хереш
Исследовательница Санна Турома, описывая использование Иосифом Бродским освоенных ориенталистским взглядом топосов (в частности, Стамбула в эссе “Путешествие в Стамбул” (1985), отмечает, что, не ссылаясь на критическую литературу (например, на программную работу Саида “Ориентализм” (1978), повествователь всё равно оговаривает ограничения и взгляда путешественника, и традиции травелога.
Художественный жест, наталкивающийся на достижения критической теории и вынужденный формировать новые техники монтажа, избегающие автоматизации колониальной поэтики, на мой взгляд, состоит в стихотворении Ивана Фурманова в следующем: образ Софии, Святой Премудрости, ставший особенно важным в русскоязычной литературной традиции благодаря романтизму (см. главу в монографии Михаила Вайскопфа “Влюблённый демиург. Метафизика и эротика русского романтизма), становится узнаваемым и применяемым не в качестве проекта экспансии, а особенности индивидуального чтения культуры, проигрывающего реальному опыту (“бывают мечети живые”). При этом устойчивость индивидуальных образов заставляет это стихотворение допустить лёгкое фактическое искажение – эндер-жемчужина, артефакт игры майнкрафт, позволяет телепортироваться туда, куда она падает, тому, кто её бросает; в стихотворении же софия перемещается при помощи прихожан. Они бросают жемчужины в небо – означает ли это её небесное перемещение от знакомых герою православных храмов Восточной Европы до Стамбула, или же её причастность к небесному порядку вещей? Героиня перемещается не собственным желанием, а нуждающимися в ней.
И, конечно, важно отметить аспект создания этого текста, влияющий на его интерпретацию: он был написал “вслед за” изобразительной работой юного художника Льва Петрова, на которой изображена стамбульская мечеть, не напоминающая Софийиский собор. Взаимодействие сложной суггестивной поэзии и детского творчества может быть таким продуктивным именно благодаря свободе наращивания смыслов, которая при этом может неочевидным образом опираться на изобразительную точку отсчета – так, бумажные тюльпаны, которые герой стихотворения дарит стрекозе, находятся внизу рисунка Льва Петрова. Полумесяц на одном минарете соседствует с ещё двумя небесными полумесяцами – и космический пейзаж, включающий в себя несколько лун, в стихотворении Ивана Фурманова становится местом, который можно множественно интерпретировать, признавая собственные пространственные предубеждения (так, Стамбул более европейским городом, чем Великий Новгород или Полоцк).
Интересно, что стихотворения посвящено памяти Михаила Ерёмина. Текст Фурманова едва ли можно назвать словарным или сгущённым вокруг одного сюжета (хотя латинское именование odonata – стрекоза – отсылает к ерёминскому письму); скорее, он кажется мне близким структуралистским исследованиям 1960-1970-х гг., исследующих всё большее и большее количество культур для выведения универсальных механизмов семиотики мифов и культуры. То, что при этом иерархия культур может сохраняться – отдельная тема для критической рецепции близких современной поэзии гуманитарных и литературных открытий.
#комментарий_Лизы_Хереш
Художественный жест, наталкивающийся на достижения критической теории и вынужденный формировать новые техники монтажа, избегающие автоматизации колониальной поэтики, на мой взгляд, состоит в стихотворении Ивана Фурманова в следующем: образ Софии, Святой Премудрости, ставший особенно важным в русскоязычной литературной традиции благодаря романтизму (см. главу в монографии Михаила Вайскопфа “Влюблённый демиург. Метафизика и эротика русского романтизма), становится узнаваемым и применяемым не в качестве проекта экспансии, а особенности индивидуального чтения культуры, проигрывающего реальному опыту (“бывают мечети живые”). При этом устойчивость индивидуальных образов заставляет это стихотворение допустить лёгкое фактическое искажение – эндер-жемчужина, артефакт игры майнкрафт, позволяет телепортироваться туда, куда она падает, тому, кто её бросает; в стихотворении же софия перемещается при помощи прихожан. Они бросают жемчужины в небо – означает ли это её небесное перемещение от знакомых герою православных храмов Восточной Европы до Стамбула, или же её причастность к небесному порядку вещей? Героиня перемещается не собственным желанием, а нуждающимися в ней.
И, конечно, важно отметить аспект создания этого текста, влияющий на его интерпретацию: он был написал “вслед за” изобразительной работой юного художника Льва Петрова, на которой изображена стамбульская мечеть, не напоминающая Софийиский собор. Взаимодействие сложной суггестивной поэзии и детского творчества может быть таким продуктивным именно благодаря свободе наращивания смыслов, которая при этом может неочевидным образом опираться на изобразительную точку отсчета – так, бумажные тюльпаны, которые герой стихотворения дарит стрекозе, находятся внизу рисунка Льва Петрова. Полумесяц на одном минарете соседствует с ещё двумя небесными полумесяцами – и космический пейзаж, включающий в себя несколько лун, в стихотворении Ивана Фурманова становится местом, который можно множественно интерпретировать, признавая собственные пространственные предубеждения (так, Стамбул более европейским городом, чем Великий Новгород или Полоцк).
Интересно, что стихотворения посвящено памяти Михаила Ерёмина. Текст Фурманова едва ли можно назвать словарным или сгущённым вокруг одного сюжета (хотя латинское именование odonata – стрекоза – отсылает к ерёминскому письму); скорее, он кажется мне близким структуралистским исследованиям 1960-1970-х гг., исследующих всё большее и большее количество культур для выведения универсальных механизмов семиотики мифов и культуры. То, что при этом иерархия культур может сохраняться – отдельная тема для критической рецепции близких современной поэзии гуманитарных и литературных открытий.
#комментарий_Лизы_Хереш
Йени Тюнедаль
[ЗДЕСЬ ЕСТЬ МИР]
Здесь есть мир
Сперва я не чувствую
Затем оно продолжает
Вот поле
Вот неизбывное сердце
Солнце что светит
Вот это его обязанность
Внутри большой боли
Один одной матери
Вот недопонимание
Где должно было быть важнейшее
В ее голове
Это случалось и раньше
Живые мертвые или мертвые живые или
Кто-то с их же руками
Дождь серебра приходит на поле
Я иду увидеть своими глазами
Ждать до чего-то
Все происходит затем что
Здесь нету деревьев
Здесь нет облегчения
Я не хочу знать кто и зачем
Рассмеялась как счастливейшее дитя
Беспокойство и это беспокойство это пробуждает
Дрожащая тень дрожит
Что-то рвет чье-то сердце на части
Мое сердце
Убыточная любовь рвет нечто на части
Ты стоишь вместе с дверью за дверью
Забытое еще есть в забывании
Люди связаны вместе
Совместная тишина самодостаточность безнадежность
Может нам быть вечно брошенными среди отчаяния
Может все той же смерти быть снова
Перевод со шведского Петра Кочеткова, Надежды Воиновой
Источник
#выбор_Ксении_Боровик
[ЗДЕСЬ ЕСТЬ МИР]
Здесь есть мир
Сперва я не чувствую
Затем оно продолжает
Вот поле
Вот неизбывное сердце
Солнце что светит
Вот это его обязанность
Внутри большой боли
Один одной матери
Вот недопонимание
Где должно было быть важнейшее
В ее голове
Это случалось и раньше
Живые мертвые или мертвые живые или
Кто-то с их же руками
Дождь серебра приходит на поле
Я иду увидеть своими глазами
Ждать до чего-то
Все происходит затем что
Здесь нету деревьев
Здесь нет облегчения
Я не хочу знать кто и зачем
Рассмеялась как счастливейшее дитя
Беспокойство и это беспокойство это пробуждает
Дрожащая тень дрожит
Что-то рвет чье-то сердце на части
Мое сердце
Убыточная любовь рвет нечто на части
Ты стоишь вместе с дверью за дверью
Забытое еще есть в забывании
Люди связаны вместе
Совместная тишина самодостаточность безнадежность
Может нам быть вечно брошенными среди отчаяния
Может все той же смерти быть снова
Перевод со шведского Петра Кочеткова, Надежды Воиновой
Источник
#выбор_Ксении_Боровик
#переводы
Рэй Армантраут
ЗАБОТА
Одевайся, будто это тебя заботит!
Ешь, будто это тебя заботит!
Заботься, будто это тебя заботит!
Ты же не думаешь,
будто яблоки просто так
растут на деревьях,
нет?
•
Рыба бьёт ракушку
об жёсткий сустав
коралла,
чтобы расколоть, —
демонстрируя интеллект,
да, но
эта рыба, она
довольна собой?
•
Одна, в колыбели,
составляешь слоги.
Счастье ли, когда
один похож на другой?
Добавь себя
к себе.
Теперь у тебя кто-то есть.
Перевел с английского Дмитрий Кузьмин
(Воздух № 43, 2024)
Оригинал
#выбор_Дмитрия_Гуревича
Рэй Армантраут
ЗАБОТА
Одевайся, будто это тебя заботит!
Ешь, будто это тебя заботит!
Заботься, будто это тебя заботит!
Ты же не думаешь,
будто яблоки просто так
растут на деревьях,
нет?
•
Рыба бьёт ракушку
об жёсткий сустав
коралла,
чтобы расколоть, —
демонстрируя интеллект,
да, но
эта рыба, она
довольна собой?
•
Одна, в колыбели,
составляешь слоги.
Счастье ли, когда
один похож на другой?
Добавь себя
к себе.
Теперь у тебя кто-то есть.
Перевел с английского Дмитрий Кузьмин
(Воздух № 43, 2024)
Оригинал
#выбор_Дмитрия_Гуревича