Огромная воронка глубиной с двухэтажный дом - это все, что осталось после взрыва "Урала".

Фото отца Михаила.

#дневникидалмата

Как я ходил на боевые (продолжение)

18 июля.

Моемся так. Есть сухой душ. Там две салфетки. Столовую ложку воды добавляешь и трешь. Потом обтираешь всего себя насухо, и вроде уже чистый, не воняешь. Спорно, конечно, но других вариантов все равно нет.

Погода становится совсем переменчива. Ветренно, но не так, как вчера. Скоро август, придут холодные ночи, и блиндажи станут видны в теплаки ночных птичек... Если будут отапливаться, конечно. Выход только в организации перекрестной защиты позиций, когда стрелки с теплаками и дронобойками прикрывают друг друга. То есть действовать надо максимально агрессивно. Для этого нужны наши ночные птицы, чтобы подавлять нашей артой вражеские минометы и арту, которой они будут прикрывать работу своих птичек.

Зашёл Математик. Попросил у ребят сигарет. Подогнали ему несколько пачек дешёвых, которые взяли на обмен. Воняют эти сигареты как лесной пожар.

19 июля.

Все отощали, но не то, чтобы от голода - еды вроде хватает, а, скорее, от дефицита воды. Да и много здесь лучше не есть – чаще в туалет бегать будешь. А это целое приключение: многих накрыло именно там.

Сейчас вешу примерно 73 килограмма. А был 93 кг. Нам ещё дней пять-шесть осталось, а потом - забег по пересечённой местности, правда, налегке.

Очень сильный ветер. Один раз залетал камик. «Птичек» считай почти нет. Но стоит только ветру стихнуть, как начинают кружить...

Парни смотрели кино, а я в коридорчике дышал свежим воздухом, читал Псалом 50. Стараюсь по несколько раз в день читать за бойцов, что на передке.

Весь вечер говорили с парнями про человеколюбие.

Вспомнил. Полночи куролесили мыши, но потом появилась наша приходящая кошка и поставила их на место.

Кругом все бабахает, уже не обращаем внимания. На всё воля Божия.

Стоял в дозоре «на глазах» с полуночи до шести утра. Потом долго не мог заснуть, хотя, спать вроде хотел. А когда заснул, снилось, как служу диаконом с епископом Михаилом. Молодость вспоминаю. Часто вижу во сне прихожан, которых сейчас уже нет. Молюсь за них. За двадцать шесть лет служения в соборе Александра Невского многих уже не стало. Молюсь за каждого, кто в память приходит.

20 июля.

Много мы с ребятами вывели раненых. Потом мертвых забирали - кого видно было и до кого смогли безопасно дотянуться. Но некоторые до сих пор там лежат.

Дронами нас долбят и долбят. В эвакуационных бригадах потери от дронов каждый день два человека. Хохлы как будто дежурят там: заметили, куда воду и продукты привозят, и кружат.
Нужно менять место. Водилы уже не хотят туда ездить, говорят, попадалово. Отказываются. Вот сейчас в штабе решают, куда им приезжать. Варианта два, потому что дороги две, но обе убитые. Одна в объезд, другая напрямую, но опасная. Короче, утром тут все матерились.

Обе стороны неправы, но кто меня послушает? Молись батюшка... А нужно всего-то навсего график поменять, чтобы приезжать не в одно и тоже время.

#дневникидалмата

Как я ходил на боевые (продолжение)

21 июля.

Сегодня День Казанской иконы Божией Матери. Утром в три часа служил Литургию, возле блиндажа на улице. Это называется «по-серому»: ночные птички уже не летают, а дневные ещё не летают.

Прочитал основные молитвы. У меня последние Дары остались. Преждеосвященные.
Причастился сам, и причастил ребят. Вымыл чашу, и сказал себе прощай. Как будто бы всё уже кончилось, и это последнее слово.

Пошли копать. Сегодня как никогда много птичек - и транзитных, и наблюдающих, и патрулирующих. Но несмотря на это, Урал решил идти копать траншею. Конечно, никакую траншею в несколько сот метров нам не выкопать. Завели ее в недоперекрытый блиндаж и стали углублять. Нас спалила «птичка» и зависла над нами. Мы, недолго думая, удрали. Птички покружили и оставили нас в покое. Наверняка позиция уже срисована, но мешать доводить её до ума противник, скорее всего, не будет. Типа, пусть русские умотаются, а потом развалим её.

Мы вернулись и продолжили копать. Мимо проходил мобик из полка. Расспросили его о ситуации, о потерях. Рассказал, что хохлы прощупывали наши позиции. Вроде как с передовых укрепов им выйти уже невозможно, они хотят прорваться через наши позиции и малыми группами выходить к своим, а, может, вообще смешаться с местным населением. Мол, а что? Шевроны сорвал и не отличить от наших.

Захар говорил, своей каской копать не буду, сходи возьми хохляцкую – чуть мол проползти, там их много. Ага... а снайпер лупит! Захара это, правда, не остановило, сползал, достал три каски. Лишь бы своей не рыть. Каски у них такие же как у нас! Советские, «Колпак-20».

Пришли с земляных работ. Уработались в хлам, сил нет. Допил оставшиеся несколько глотков воды из фляжки. Взял «завтрашнюю» воду. Заварил чай с двумя пакетиками. У нас есть пластиковой кофр от миномётных мин, там осталась куча всякой еды после выходящих групп. Особенно много каш и лапши, но для этого нужна вода, которой дефицит. Есть немного консервов из сухпая. Нашли два яблочных пюре. Кофр в тамбуре, там прохладно. Охлажденное пюре с жары для обезвоженного организма - это непередаваемо!

Всех поздравляю с Новым годом и Рождеством! Надеюсь, вы хорошенько отдохнули в новогодние каникулы и набрались сил 👍

Продолжаю публиковать военные дневники отца Михаила. Очень благодарна Вам, отец Михаил, за эти уникальные материалы, которыми Вы делитесь со мной и людьми.

#дневникидалмата

Как я ходил на боевые (продолжение)

22 июля.

Поступил приказ выходить с позиций и вынести всё, что можно. Рядом будет работать авиация, сбрасывать большие ФАБы (фугасные авиабомбы). Хорошие бомбы. Мощные.
Сказали, вас там быть не должно. А это значит, что, в том числе, надо вынести электрогенераторы... Под «птичками» самим бы дойти, а тут еще эти генераторы. Они же тяжелые. Причем, эти генераторы даже не наши. Их занесли до нас.

Я был на складе батальона. Там этих генераторов штук двадцать. Но нет же, придется тащить на себе...

23 июля.

Вышли. Когда мы сюда заходили, рюкзаки были тяжелее раз в пять. Но почему-то сейчас, когда рюкзак почти пустой, кажется, что легче не стало. Мы обезвожены и ослаблены.

Урал «включил» командира и решил выполнить приказ - вынести всё: пустые пластиковые канистры, лопату, дырчик (генератор «дыр.. дыр») и прочую фигню. Даже шланг с газового баллона...

Первыми идём я и Димон. Как тащить дырчик, я не представляю. Это ж килограммов сорок... Димон весь на нервах. Предлагает подорвать дырчик гранатой и списать на сброс. Мне вообще все равно. Я этот генератор в моём нынешнем состоянии просто не унесу. Нога, голова болит, контузия.

Димон уже ждёт наверху, а я всё облачаюсь в броню. Наконец, выхожу. Он сует мне свой автомат и взваливает дырчик, обернутый маскировочным чехлом, себе на горб. Пошли.

В лесополку впереди летят стодвадцатые мины. Не по нам, но это значит, что «глазки» где-то висят. Чуть пережидаем и перебегаем по очереди небольшую открытку. Жужжит птица. Прячемся. Мины ложатся метрах в ста. Птицы летят одна за другой.

Наконец, можем двигаться дальше. Правда, далеко не ушли. Птицы просто висят над лесополкой. Пока несколько дней дул сильный ветер, минометчики затащили в лесополосу очень много миномётов, и теперь птицы их усиленно ищут, накрывая примерное их расположение осколочно-фугасными и кассетными минами.

Больше сидим пережидаем, нежели идем. Отпускаю Димона вперед. Сам всё больше отстаю, потому что слышу птичек. А он под тяжестью дырчика, проклиная его и чертыхаясь, прёт напролом, останавливаясь только, когда птица совсем близко. Выхожу на край небольшой открытки. Сунулся было пересечь и тут же рванул обратно. Птица! Сброс. Нырнул под куст. А она зависла надо мной. Срисовала? Если в течении трёх минут подлетит сбросник, значит, срисовала. И слышу, натужно гудя, летит... Читаю Псалом 90, крещусь.

Рядом завис второй коптер. Но чуть порыскал и ушёл. А первый всё висит. Страшно. Но, главное, не паниковать. Летит третий. Транзит... Наконец, первый улетает. В общем, просидел под кустом минут двадцать.

Перебежал открытку и догнал Димона. Отдыхаем, а хохлы накидывают из миномёта впереди по нашему миномёту. Выход. Шуршит мина. Свисть! Бум!!! На всякий случай залегаю. Димон сидит на дырчике. «Не наша», - повторяет несколько раз.

Идём дальше. На наше счастье хохлы перенесли огонь на другую полку. Перебегаем открытку, после которой я говорю Димону, что мы проскочили Нитку. Димон расстроен. Ему надо было сначала на Ангару, чтобы забрать свой броник. Ерунда, говорю, главное, пробились, а броник я тебе новый куплю.

По договоренности, с Ангары мы должны были выйти на связь с Уралом. Вызываю по рации, и слышу его голос метрах в пятидесяти. Они ушли раньше. Но, Урал, Чехов и Математик с нами поравнялись. Подходит Чехов, громыхая канистрами. Математик тащит мешок с каким-то хламом. Урал несёт бензопилу и шланг. От вида пластиковых канистр и бухты резинового шланга возникает один вопрос: «На фига!?» Приказ... Я говорю, что куплю десять таких канистр... Происходит короткий даже не смех, а ржач.

Чехов тащит дырчик. Я с его автоматом сначала следом, потом впереди, по возможности расчищаю ему путь сквозь заросли акаций. И вот начинается выжженный участок. От земли ещё идёт жар. Подлесок выгорел, но пожухлые от огня листья ещё держатся.

Нас догоняют остальные. Остановились на выжженке под кустиками. Птички висят (непонятно, чьи) в воздухе.

Димон надорвал спину. Чехов тащит дырчик, проклиная всё на свете. Чуть отдохнули. Дальше очередь моя. Только взваливаю себе его на спину, как поблизости зависает птица. Наша или нет? Из соседней лесополки по ней начинают стрелять. А она всё висит и висит. Чехов сидит под кустом, ругается. Наконец птица уходит.

Перескакиваем трассу. Метров через двести встречаем Урала и Математика, которые забирают у меня генератор. Идём неспеша. Под кустом с ружьём сидит боец. Разживаемся у него бутылкой воды. Становится хорошо. Тропа лёгкая, здесь достаточно густая зелёнка. Вчетвером останавливаемся на отдых. Парни курят. Чувствую, расслабились, напоминаю, что еще не конец и надо идти дальше.

Пересекаем большую открытку. Собираемся в лесу. Встает вопрос, как тащить дырчик дальше? Димон вне игры. Поступает предложение тащить на стропах волоком. У дырчика полозья. Тащу метров двести и понимаю, что нет, это невозможно. Оказывается, что внизу кроме полозьев прикручены ножки...

Димон совсем плох. Даю ему таблетку нимесулида и мелоксикама, но нужно бы что-то посильнее. Допили последнюю воду. Чехов снова отдаёт мне автомат и взваливает на себя генератор. Железный человек.

Остался километр. Вероятность атаки fpv здесь есть, но небольшая. Единственное, птичка может навести арту, но у них сейчас другая проблема. Масса наших миномётов.

Парни с дальней позиции избрали другую тактику. Они сначала налегке переносили дырчик и прочее на некое расстояние. Потом возвращались за оружием и рюкзаками. В общем, челночили. Рисковали они больше, потому что приходилось ходить туда сюда, но устали чуть меньше.

Наконец, добрались до своих. Все искренне рады нас видеть, но разница между нами велика. Мы истощены, обезвожены, измучены и грязные. Мысленно ещё там. В ушах, и это не фигура речи, жужжание птичек. Не снимая брони, иду в кладовку и выпиваю маленькую коробочку сока. Организм требует жидкости. Скидываю броник, пояс. Парни предлагают суп. Но нет. Мне нужен чай, кофе, сок. Иду помыться, грязь опротивела.

Чехов бежит в магазин за тем, «о чём он мечтал две недели». Сигареты, наверное. Прошу купить мороженое. Обычный, настоящий, почти как советский, луганский пломбир, какой не найдешь больше нигде. Две мороженки вываливаю в миску. Сверху черничный джем из сухпайка. Мышцы гудят. Голова болит от контузии. Тело ломит. В ушах постоянно шумит. В общем, спал очень плохо. Восстановление идёт туго, но жить можно. Пью много воды. Аппетит зверский, но усталость не отпускает.

#дневникидалмата

Как я ходил на боевые (продолжение)

После выхода с передовой нам дали отдохнуть два дня. Нас разместили в подвале разрушенной пятиэтажки. Рядом был склад с боеприпасами. Меня послали туда, как контуженного, дали задачу переписать всё, что там есть. В помощники презентовали крепкого «парня» 62 лет. Василий Иванович, как Чапаев. Мы должны были сделать ревизию.

Ревизию там никто не делал с 2014 года. Нужно было переписать всё - автоматы по номерам, бомбы, мины, цинки, гранаты, снаряды, минометы... И мы всё это таскали, передвигали, считали, заносили в тетрадь. Даже ящик с винтовками «мосинками» 1943 года был, все в смазке.

Все это время я переживал за Урала, над которым, говоря поэтическим языком, «тучи сгущались с каждым днем всё сильнее и сильнее». На него наезжали, просто так, лишь бы он никуда не лез. Каждый день приходили из штаба «человечки» и задавали ему разные неудобные вопросы: «почему не выкопали окопы?», «почему не поставили в известность, что у вас не хватает воды?», «как была организована эвакуация и вывоз техсредств, обеспечение безопасности подвоза?». В общем, глупости всякие, сейчас даже смешно вспоминать. Но тогда было не до смеха. Домогались до него и до меня. Я отвечал спокойно: «мы заняты» (но, если честно, хотелось ответить более доходчиво).

Урал советовался со мной, рассказывал, что к чему. Я ему говорил: возьми паузу и ни в чём не оправдывайся, пусть сами придумывают, за что они хотят тебя убрать из руководства роты. Наконец, от нас отстали.

Урал помогал ремонтировать технику на нашей маленькой ремонтной базе. В целом всё довольно терпимо. Хуже было, когда нас только привезли в ПВД (пункт временной дислокации). Мы до глубокой ночи сначала наводили порядок: подметали, раскладывали вещи, выбрасывали подушки и матрацы, которые были пропитаны протухшей кровью. Пахло как в канализации. До нас здесь был «ноль» - так называют место встречи с машиной эвакуации.

Следующая ночь выдалась спокойной, в отличие от передовой. Дежурили по очереди по два часа. Наконец-то можно было выспаться.

#дневникидалмата

Как я ходил на боевые (продолжение истории от отца Михаила, позывной "Далмат")

Икону Николая Чудотворца Алый нашел в Белогоровке, на линии боевого соприкосновения. По рождению он мусульманин, но икону не взять не мог. Все, говорит, под одним Богом ходим. А тогда, под непрекращающимися обстрелами Бог ему был нужен как никогда. Иконку положил в нагрудный карман. Так с ней с передовой и вышел – целый, невредимый.

Она у него потом в блиндаже стояла. А на боевые всегда брал с собой. Под жесточайшими обстрелами спасала, говорит, не раз.

С Алым мы познакомились на передовой. Даже не знаю, как его зовут по-настоящему, не возникало такого вопроса. Мы вместе вернулись из штурма, а, значит, уже братья. Все остальное – неважно.

Сидели как-то ночью, смотрели за «глазами». И разговаривали – о семье, традициях, вере. Алый рассказывал, во что верит он, я рассказывал, во что верю я.
И вроде каждый говорил о себе, а в итоге – об общем и одинаково близком для обоих.

- Христос – Спаситель лично для тебя. Ради тебя Господь пришёл на Землю, и стал человеком, - говорил я. – Он есть любовь, и только через любовь твое сердце способно для Него открыться.

Ночь была длинная. Разговаривали долго.

- Покрестишь, Батя? – спросил вдруг он.

Обряд провели прямо в окопе, ранним утром. Ночную темень сменяло теплое летнее солнце. Крещение – особое Таинство: смерть для мира земного, и рождение для Вечности. И тогда, вместе с Алым, я вновь пережил эту радость рождения для Бога. И не было для меня на свете большей радости, чем то, что случилось сейчас.

Боец с позывным Алый рассказывает, как нашел икону Николая Чудотворца.

Во время налета «бабы Яги» отец Михаил был в блиндаже, молился. «В своей келье, в своем маленьком храме», как он говорит. А через день в этот блиндаж прилетела польская мина.

Противник бил точно, по координатам, видимо, дроны-разведчики засекли активность возле блиндажа, и решили его уничтожить, подумали, что это командный пункт.

Бойцы часто приходили в блиндаж, чтобы вместе помолиться. И лишь по счастливой случайности в момент удара в нем никого не оказалось. Сам отец Михаил получил контузию.

#дневникидалмата

Как я ходил на боевые (продолжение)

Я уже ушел с передовой, но почему-то так ярко вижу эту местность лет через пять. Кругом ненайденные мины, невзорвавшиеся снаряды и бомбы - их там много. Искуроченная техника и остовы зданий, которые никто так и не снес. Вижу, как дети из соседней деревеньки играют в блиндажах, но они уже не бегают «в войнушку». На соседнем поле, когда-то тоже покрытом минами, всходят озимые, перечеркнутые некогда колеей танка, которому приспичило сигануть через поле наискосок. Дороги заросли бурьяном. Серая зона.

Далеко на горизонте ясно виден контраст неба. Ясный небосвод тыла сменяется болезненной желтухой смога с передовой, незаметного для замыленного взгляда, но, если знать, где искать, то легко различаешь гнойник войны. Из малых городов идет подкрепление повстанцев. Пожалели их тогда, теперь они мстят. Даже не по памяти убитых хохлов, а по заказу и на деньги, присланные из-за границы.

И, скоро мне туда, обратно, где рвутся снаряды и визжат моторы дронов, где небо в самый ясный день подернуто катарактной пленкой нескончаемых пожаров и взвесью пыли. Туда, где «пора бы это все заканчивать», а не «мы подумаем над вашими предложениями».

Наконец-то вышел новый текст моего уже любимого автора - военного дьячка Христофора Каменного. Я оставлю ссылку, рекомендую к прочтению (а лучше, конечно, начать с первой части).

Тексты его всегда искренние, глубокие, пронзительные, в то же время простые, но всегда попадающие в самое сердце. Просто обожаю! Такие материалы сейчас, увы, большая редкость.

Небольшой отрывок:

— Я сейчас об одном вас попрошу, — произнёс отец Серафим вдруг изменившимся голосом.

— Помолитесь вместе с мной, сможете?

Он посмотрел на пленных и обернулся лицом к иконостасу из деревянных реек с образом Спасителя, Богородицы, Георгия Победоносца. Вслед за ним повернулись комбат, а контрразведчик остался стоять чуть боком, чтобы глаз с пленных не сводить до конца.

Отец Серафим произнёс:
«Господи, милосердный Боже, спаси нас. Души наши спаси. Молю Тебя как стоящий на краю смерти, и прошу: каждого защити, заслони Собой от зла, неправды и лукавой тьмы, что хочет нас поглотить и истребить.
Прости нас, согрешили мы перед Тобой безмерно, отвернулись от Тебя, забыли, предали как иуды последние. За то и терпим сейчас поношение и огонь геенский лижет души наши. Но мы же твои дети, мы предали, а Ты не предаешь, мы забыли, а Ты не забываешь, не оставляешь, но прощаешь и исцеляешь все разбитое и превращённое в прах.

Пока батюшка молился, я пытался молиться ему вслед, но меня всё время отвлекал запах. Мне казалось, что он заполнял всё помещение комнаты и все должны были его остро слышать. Это был не обычный дух человеческого тела — не обычный солдатский, вонючий, грязный, затхлый. И не запах спекшейся крови на бинтах.

Это было что-то другое, новое и пугающее. И только когда пленным одели повязки на глаза и увели, меня осенило. Это был запах страха. Запах человеческого тела, которое сквозь кожу, всем составом своим чует, как близко подошла к нему смерть. И как животное, инстинктивно пытается спастись, отпугнуть врага или выразить свой ужас, выделяет из кожи омерзительный фимиам.

https://regnum.ru/article/3947398