sacred violence

ПРО ТО, ЧТО «ВСЯКАЯ ЖИЗНЬ СВЯЩЕННА»

Удивительно, насколько легко даже продвинутые теоретики «насилия и священного» покупаются на декларации, что «всякая жизнь священна». Перечитывал сейчас главу Вольфганга Палафера из Oxford Handbook of Violence & Religion, и он там с удовольствием цитирует Коран, что, дескать, «Nor take life – which Allah has made sacred – except for just cause» (в переводе Крачковского – «И не убивайте душу, которую запретил Аллах, иначе, как по праву», ну в общем речь о священной жизни). И неважно, что дальше там идет обоснование мести – «А если кто был убит несправедливо, то Мы его близкому дали власть, но пусть не излишествует в убиении» – важно, что Палафер такой типа «круто, они тоже считают жизнь священной». Еще эту фразу, конечно, очень любят всякие политики и жрецы в известных контекстах – например, когда выступают за запрет абортов или там за защиту «своих людей» на каких-нибудь территориях.

Проблема в том, что это не просто пустая фраза, а целая свернутая концепция, и содержание ее крайне сомнительно. Лучше понять, в чем тут дело, можно хотя бы из того, что я недавно писал про теозис и ацтеков (начало и продолжение): священная жизнь – это не та, которую нельзя отнимать в принципе, потому что мы хорошо относимся к людям, живем один раз и так далее. Совершенно наоборот: это жизнь, которую в случае чего можно принести в жертву, как бы «выменять» на что-то другое или просто «извлечь» из нее божественный пар, благодать – естественно, то и другое в свою пользу. Ацтеки специально «накачивали» своих пленников (и не только их) божествами, как бы «откармливали» их почитанием и обрядами до состояния божеств – а потом убивали, чтобы мир, общество и власть Монтесумы продержались еще подольше. Христианские мученики начинают уподобляться Христу именно в темнице и во время пыток – а потом как бы приносятся в жертву, и их кровь становится semen Christianorum (Тертуллиан), а кусочки их трупов зашивают потом в антиминсы, на которых совершается Евхаристия.

Однако для условно-классического религиозного сознания далеко не всякая жизнь была священной, то есть жизнь не всякого человека: она должна была такой стать. «Удобоприносимых» кандидатов, которых можно принести в жертву ради процветания общины, было меньшинство, и над их захватом, рекрутингом и далее подготовкой нужно было еще потрудиться. И напротив, современные декларации, что «всякая жизнь священна», предполагают, что «anything goes» – в жертву может быть принесен любой, важно уже не божество внутри, сама жизнь и есть божество. Итоговая логика – «приносите [в жертву] всех, Бог [общество] узнает своих». Поэтому когда батюшки вроде покойного Димитрия Смирнова говорят, что типа нельзя убивать эмбрион даже ценой жизни матери, потому что «всякая жизнь священна», и еще отсылают к идеалу самопожертвования, дескать «для матери естественно пожертвовать собой ради ребенка», то имеют в виду буквально то, что священная, то есть социально-состоявшаяся жизнь матери должна быть принесена в жертву еще не священной, то есть не состоявшейся жизни эмбриона.

А когда эмбрион родится и подрастет, его можно будет принести в жертву, скажем, интересам страны – так он «положит жизнь за други своя». Однако это не его собственное жертвоприношение – всем распоряжается мистагог, который сам при этом является не священным, а неприкосновенным. Это «совсем другое»: правители государства и еще, например, полиция ограждены от всякого насилия «каиновой печатью», они не могут быть принесены в жертву. Часто о «священности жизни» мы узнаем лишь задним числом, когда говорят, что они-де «пожертвовали собой ради чего-то там». В итоге же, если «каждая жизнь священна», тысячи людей можно смело пускать на Kanonenfutter – пока они не сольются в огромный мясной ком, где не осталось отдельных священных жизней и из их насильственных смертей («жертв») уже нельзя извлечь никакой пользы. А дальше только финальная жертва: «Now I am become Death, the destroyer of worlds».

www.group-telegram.com/it/sacredviolence.com/885

15.9K viewsedited  Dec 2, 2023 at 15:28

ПРО ТО, ЧТО «ВСЯКАЯ ЖИЗНЬ СВЯЩЕННА»

Удивительно, насколько легко даже продвинутые теоретики «насилия и священного» покупаются на декларации, что «всякая жизнь священна». Перечитывал сейчас главу Вольфганга Палафера из Oxford Handbook of Violence & Religion, и он там с удовольствием цитирует Коран, что, дескать, «Nor take life – which Allah has made sacred – except for just cause» (в переводе Крачковского – «И не убивайте душу, которую запретил Аллах, иначе, как по праву», ну в общем речь о священной жизни). И неважно, что дальше там идет обоснование мести – «А если кто был убит несправедливо, то Мы его близкому дали власть, но пусть не излишествует в убиении» – важно, что Палафер такой типа «круто, они тоже считают жизнь священной». Еще эту фразу, конечно, очень любят всякие политики и жрецы в известных контекстах – например, когда выступают за запрет абортов или там за защиту «своих людей» на каких-нибудь территориях.

Проблема в том, что это не просто пустая фраза, а целая свернутая концепция, и содержание ее крайне сомнительно. Лучше понять, в чем тут дело, можно хотя бы из того, что я недавно писал про теозис и ацтеков (начало и продолжение): священная жизнь – это не та, которую нельзя отнимать в принципе, потому что мы хорошо относимся к людям, живем один раз и так далее. Совершенно наоборот: это жизнь, которую в случае чего можно принести в жертву, как бы «выменять» на что-то другое или просто «извлечь» из нее божественный пар, благодать – естественно, то и другое в свою пользу. Ацтеки специально «накачивали» своих пленников (и не только их) божествами, как бы «откармливали» их почитанием и обрядами до состояния божеств – а потом убивали, чтобы мир, общество и власть Монтесумы продержались еще подольше. Христианские мученики начинают уподобляться Христу именно в темнице и во время пыток – а потом как бы приносятся в жертву, и их кровь становится semen Christianorum (Тертуллиан), а кусочки их трупов зашивают потом в антиминсы, на которых совершается Евхаристия.

Однако для условно-классического религиозного сознания далеко не всякая жизнь была священной, то есть жизнь не всякого человека: она должна была такой стать. «Удобоприносимых» кандидатов, которых можно принести в жертву ради процветания общины, было меньшинство, и над их захватом, рекрутингом и далее подготовкой нужно было еще потрудиться. И напротив, современные декларации, что «всякая жизнь священна», предполагают, что «anything goes» – в жертву может быть принесен любой, важно уже не божество внутри, сама жизнь и есть божество. Итоговая логика – «приносите [в жертву] всех, Бог [общество] узнает своих». Поэтому когда батюшки вроде покойного Димитрия Смирнова говорят, что типа нельзя убивать эмбрион даже ценой жизни матери, потому что «всякая жизнь священна», и еще отсылают к идеалу самопожертвования, дескать «для матери естественно пожертвовать собой ради ребенка», то имеют в виду буквально то, что священная, то есть социально-состоявшаяся жизнь матери должна быть принесена в жертву еще не священной, то есть не состоявшейся жизни эмбриона.

А когда эмбрион родится и подрастет, его можно будет принести в жертву, скажем, интересам страны – так он «положит жизнь за други своя». Однако это не его собственное жертвоприношение – всем распоряжается мистагог, который сам при этом является не священным, а неприкосновенным. Это «совсем другое»: правители государства и еще, например, полиция ограждены от всякого насилия «каиновой печатью», они не могут быть принесены в жертву. Часто о «священности жизни» мы узнаем лишь задним числом, когда говорят, что они-де «пожертвовали собой ради чего-то там». В итоге же, если «каждая жизнь священна», тысячи людей можно смело пускать на Kanonenfutter – пока они не сольются в огромный мясной ком, где не осталось отдельных священных жизней и из их насильственных смертей («жертв») уже нельзя извлечь никакой пользы. А дальше только финальная жертва: «Now I am become Death, the destroyer of worlds».

BY sacred violence