Шклюдов 🌲☃️🎅🏻

И как обычно с наступлением темноты – про страшное.

Перечитывал тут в рамках работы над «русскими ужасами» «Вий» Гоголя и записал пару мыслей.

1. Версия о том, что «украинские повести» Гоголя не этнографические заметки, а вполне себе талантливое подражание немецкому романтизму в последнее время приобретает все большую популярность. При чтении «Вия» на заднем плане постоянно мелькает Ганц Кюхельгартен. «Теперь проклятая ведьма задаст мне пфейферу» - думает себе Хома Брут после второй ночи чтения Библии над гробом ведьмы. «Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый прослышали гномы» - так кончается третья ночь. Вот вам и немец-перец-колбаса! Да и где вы видели гномов в 50 верстах от Киева? Они там не водятся, они в те времена сидели в немецких угольных разрезах.
2. Мы до сих пор «травмированы» образом прекрасной двадцатилетней Натальи Варлей, летающей во гробу по старой сельской церкви. В тексте Гоголя же никаких «красоток» нет. Панночка во время всех трех ночей отчитки фигурирует сугубо как вещь, как труп, как мертвец, а не как существо женского рода (опять же отсылка в немецкой традиции страшного). В первую ночь перед нами «синий», а потом уже «позеленевший» и «три дня как протухший мертвец», клацающий зубами, словно персонаж «Баек из склепа»
3. Стоит отметить, что сцены отчитки и ужаса у Гоголя короткие, динамичные и очень маленькие по объему текста. Автор будто сам боится их. Кусок о том, как Хома «навострил лыжи» по количеству слов в два раза больше, чем вторая и третья отчитки. Гоголь не нагнетает ужас, он словно бы стремится побыстрее пробежать мимо ужаса.
4. Забавно, что «игра в кашу» ( «в народе род кеглей», поясняет петербуржец Гоголь ) имеет своим логическим завершением «катание верхом на проигравшем», и всю деревню этот ритуал крайне забавляет. То есть то, что сделала старуха с Хомой Брутом, сев на него сверху и поскакав, конечно «ну такое», но в принципе не особо нарушает местные обычаи.
5. Что касается «послужного списка» панночки на селе, то это тоже какая-то дикая смесь немецкого романтизма с избыточностью начинающего автора, который не умеет «соизмерять ужас». Перед первой ночью отчитки козаки, пытаясь пояснить Хоме с кем ему предстоит иметь дело, рассказывают историю овчара Микиты. Микита влюбился в панночку и от этого «обабился», «потерял мастерство» и «позволил ей на себе ездить», отчего «сгорел изнутри» и превратился в горстку золы. Перед нами словно не малороссийская история ужаса, а шведский экзистенциальный триллер про неравный брак и проценты по ипотеке. Опять же можно отметить, что «поза сверху» является чуть ли не основным мотивом повести. Постоянно кто-то на ком-то ездит.
6. Хотя в повести «Вий» мы еще находимся в рамках диканьковского мира, но уподобление панночки вампиру кажется опять же крайне избыточным. Она не просто ведьма, она еще пьет и закусывает. Пьет кровь и закусывает плотью, что твой Дракула. Ночью панночка пробралась в хату, пила кровь младенца, а потом поймала на чердаке его мать и не просто выпила ее кровь, но еще и закусила ей. То есть перед нами вампир с солидным аппетитом, который закусывает людьми как Дмитрий Быков солянкой. Выглядит все это как неестественная вставка в текст повести. Как еще один «копипаст» из немецкого романтизма.
7. Так же можно отметить чередование «веселых» и «страшных» моментов в повести. Каникулы барсуков сменяются ночевкой в пустом черном поле ; избиение ведьмы поленом - утешением в объятьях молодой вдовы ; сотник, который любит пирушки, вино рекой и палить из пушки вдруг погружается в глубокую печаль по поводу смерти единственной дочери. Хома Брут сначала шутит и танцует гопака, а потом седеет, едет кукухой и кончается.

www.group-telegram.com/it/shkludov.com/86

355 viewsAug 7, 2023 at 18:58

И как обычно с наступлением темноты – про страшное.

Перечитывал тут в рамках работы над «русскими ужасами» «Вий» Гоголя и записал пару мыслей.

1. Версия о том, что «украинские повести» Гоголя не этнографические заметки, а вполне себе талантливое подражание немецкому романтизму в последнее время приобретает все большую популярность. При чтении «Вия» на заднем плане постоянно мелькает Ганц Кюхельгартен. «Теперь проклятая ведьма задаст мне пфейферу» - думает себе Хома Брут после второй ночи чтения Библии над гробом ведьмы. «Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый прослышали гномы» - так кончается третья ночь. Вот вам и немец-перец-колбаса! Да и где вы видели гномов в 50 верстах от Киева? Они там не водятся, они в те времена сидели в немецких угольных разрезах.
2. Мы до сих пор «травмированы» образом прекрасной двадцатилетней Натальи Варлей, летающей во гробу по старой сельской церкви. В тексте Гоголя же никаких «красоток» нет. Панночка во время всех трех ночей отчитки фигурирует сугубо как вещь, как труп, как мертвец, а не как существо женского рода (опять же отсылка в немецкой традиции страшного). В первую ночь перед нами «синий», а потом уже «позеленевший» и «три дня как протухший мертвец», клацающий зубами, словно персонаж «Баек из склепа»
3. Стоит отметить, что сцены отчитки и ужаса у Гоголя короткие, динамичные и очень маленькие по объему текста. Автор будто сам боится их. Кусок о том, как Хома «навострил лыжи» по количеству слов в два раза больше, чем вторая и третья отчитки. Гоголь не нагнетает ужас, он словно бы стремится побыстрее пробежать мимо ужаса.
4. Забавно, что «игра в кашу» ( «в народе род кеглей», поясняет петербуржец Гоголь ) имеет своим логическим завершением «катание верхом на проигравшем», и всю деревню этот ритуал крайне забавляет. То есть то, что сделала старуха с Хомой Брутом, сев на него сверху и поскакав, конечно «ну такое», но в принципе не особо нарушает местные обычаи.
5. Что касается «послужного списка» панночки на селе, то это тоже какая-то дикая смесь немецкого романтизма с избыточностью начинающего автора, который не умеет «соизмерять ужас». Перед первой ночью отчитки козаки, пытаясь пояснить Хоме с кем ему предстоит иметь дело, рассказывают историю овчара Микиты. Микита влюбился в панночку и от этого «обабился», «потерял мастерство» и «позволил ей на себе ездить», отчего «сгорел изнутри» и превратился в горстку золы. Перед нами словно не малороссийская история ужаса, а шведский экзистенциальный триллер про неравный брак и проценты по ипотеке. Опять же можно отметить, что «поза сверху» является чуть ли не основным мотивом повести. Постоянно кто-то на ком-то ездит.
6. Хотя в повести «Вий» мы еще находимся в рамках диканьковского мира, но уподобление панночки вампиру кажется опять же крайне избыточным. Она не просто ведьма, она еще пьет и закусывает. Пьет кровь и закусывает плотью, что твой Дракула. Ночью панночка пробралась в хату, пила кровь младенца, а потом поймала на чердаке его мать и не просто выпила ее кровь, но еще и закусила ей. То есть перед нами вампир с солидным аппетитом, который закусывает людьми как Дмитрий Быков солянкой. Выглядит все это как неестественная вставка в текст повести. Как еще один «копипаст» из немецкого романтизма.
7. Так же можно отметить чередование «веселых» и «страшных» моментов в повести. Каникулы барсуков сменяются ночевкой в пустом черном поле ; избиение ведьмы поленом - утешением в объятьях молодой вдовы ; сотник, который любит пирушки, вино рекой и палить из пушки вдруг погружается в глубокую печаль по поводу смерти единственной дочери. Хома Брут сначала шутит и танцует гопака, а потом седеет, едет кукухой и кончается.

BY Шклюдов 🌲☃️🎅🏻