Мне кажется это фантазией младенца: я буду какать, а мама меня мыть и радоваться, я буду орать, вести себя как угодно — а мама меня ласкать, я просто у мамы буду — и она меня будет любить такой, какой я есть без границ и обязательств с моей стороны: ведь только она мне должна. И даже у младенца эта мечта не осуществляется —мама может не откликаться, уставать и раздражаться, а в какой-то момент не разрешает царапатся, драться и кусать грудь, не восхищаться тем, что я покакал. Но мы часто все равно оказывамся в исступленной фантазии о таком рае и блаженстве.
Мать не любит безусловно просто потому что этот ребенок «выполняет» важное условие — он ее. Он создан ее телом, выкормлен ее молоком. Соседского младенца мы не любим — потому что он не наш. Что-то чуть более по ощущению близкое к безусловной любви — детская любовь к родителю. Ребенок не знает, что родитель что-то плохо делает, что можно по-другому. У его любви тоже есть условие — вы его родили (воспитали). Но тут тоже, знаете ли, есть еще понимание того, что детская привязанность — это механизм выживания. Если детеныш хорошо развитого животного не привязан к матери/отцу, то он не выживет. Ребенок не выбирает быть привязанным вообще, не выбирает к кому привязываться, главное — выжить. Поэтому большой вопрос — любовь ли это в высоком понимании. Но это сугубо мое личное размышление.
Эта сторона вопроса — она поверхностная, наружняя. Мы понимаем, что в норме никто не будет нас любить безгранично: я могу делать что хочу, ничего не давать, плевать на тебя, не учитывать твое мнение, чувства и состояния. В отношениях я выполняю какие-то функции и роли, о которых мы договорились — это ок. Отношения — взаимообмен.
И
Есть другая сторона, она находится чуть глубже: это сторона уже любви. Когда присутствует только одна часть, функциональная, когда я опираюсь только на внешнее в партнере — тогда я не буду чувствовать настоящее удовлетворение в отношениях. А ведь это очень приятные ощущения — когда меня видят, мое внутреннее, прикрытое, нежное — и уважают это, смотрят на меня, условно настоящего, хорошо и чутко, когда мне безопасно быть рядом с тобой разным: уязвимым, слабым, немогущим, ошибающимся. Тебе может это не всегда нравится, но ты остаешься со мной и продолжаешь меня любить. Когда мы воспринимаем друг друга как живых людей, базово хороших, отличных от нас — это и есть ощущение эмоциональной близости.
Когда я говорю, что перестану тебя любить, если ты не будешь выполнять функции, когда я отношусь к тебе как к стиральной машинке, как к вещи, как к способу удовлетворения своих потребностей, а не как к человеку, живому и чувствующему — мы имеем дело с объектными, «вещными» отношениями.
И это проявления нарциссического, когда я — функция, люди рядом — функции. И любить меня будут только за то, как я выгляжу и выполняю свой функционал. Я — вещь. Ты — вещь. Ты «сломалась» — и я тебя больше люблю.
И в нарциссически, объектно организованных отношениях не возникает:
Дорогая, что с тобой происходит, как ты вообще, чем тебе помочь — когда партнер вдруг начинаешь много есть Дорогой, что произошло, как ты себя чувствуешь, здоров ли ты, — когда партнер вдруг демонстрирует признаки депрессии.
К слову, люди в ментально удовлетворительном состоянии и живущие достаточно хорошую и «питательную» для себя жизнь не доходят до значительного ожирения и не прирастают намертво к дивану. До значительной худобы, тоже, конечно, не доходит.
Вместо этого возникает нарциссическая ярость — как малыш, чувствующий себя всемогущим и управляющий матерью — бьет мать, стенку, себя, чтобы все было так, как нравится ему. В таких отношениях люди нарциссически расширяются: мой партнер хорош = хороша я. Мой партнер визуально не соответствует тому, за что меня похвалят — я тоже не ок. И это надо срочно исправлять, ведь от этого зависит моя самооценка.
Вообще, ожидать, что на протяжении долгих лет близкие будут одинаково успешны и привлекательны — очень сомнительно.
Мне кажется это фантазией младенца: я буду какать, а мама меня мыть и радоваться, я буду орать, вести себя как угодно — а мама меня ласкать, я просто у мамы буду — и она меня будет любить такой, какой я есть без границ и обязательств с моей стороны: ведь только она мне должна. И даже у младенца эта мечта не осуществляется —мама может не откликаться, уставать и раздражаться, а в какой-то момент не разрешает царапатся, драться и кусать грудь, не восхищаться тем, что я покакал. Но мы часто все равно оказывамся в исступленной фантазии о таком рае и блаженстве.
Мать не любит безусловно просто потому что этот ребенок «выполняет» важное условие — он ее. Он создан ее телом, выкормлен ее молоком. Соседского младенца мы не любим — потому что он не наш. Что-то чуть более по ощущению близкое к безусловной любви — детская любовь к родителю. Ребенок не знает, что родитель что-то плохо делает, что можно по-другому. У его любви тоже есть условие — вы его родили (воспитали). Но тут тоже, знаете ли, есть еще понимание того, что детская привязанность — это механизм выживания. Если детеныш хорошо развитого животного не привязан к матери/отцу, то он не выживет. Ребенок не выбирает быть привязанным вообще, не выбирает к кому привязываться, главное — выжить. Поэтому большой вопрос — любовь ли это в высоком понимании. Но это сугубо мое личное размышление.
Эта сторона вопроса — она поверхностная, наружняя. Мы понимаем, что в норме никто не будет нас любить безгранично: я могу делать что хочу, ничего не давать, плевать на тебя, не учитывать твое мнение, чувства и состояния. В отношениях я выполняю какие-то функции и роли, о которых мы договорились — это ок. Отношения — взаимообмен.
И
Есть другая сторона, она находится чуть глубже: это сторона уже любви. Когда присутствует только одна часть, функциональная, когда я опираюсь только на внешнее в партнере — тогда я не буду чувствовать настоящее удовлетворение в отношениях. А ведь это очень приятные ощущения — когда меня видят, мое внутреннее, прикрытое, нежное — и уважают это, смотрят на меня, условно настоящего, хорошо и чутко, когда мне безопасно быть рядом с тобой разным: уязвимым, слабым, немогущим, ошибающимся. Тебе может это не всегда нравится, но ты остаешься со мной и продолжаешь меня любить. Когда мы воспринимаем друг друга как живых людей, базово хороших, отличных от нас — это и есть ощущение эмоциональной близости.
Когда я говорю, что перестану тебя любить, если ты не будешь выполнять функции, когда я отношусь к тебе как к стиральной машинке, как к вещи, как к способу удовлетворения своих потребностей, а не как к человеку, живому и чувствующему — мы имеем дело с объектными, «вещными» отношениями.
И это проявления нарциссического, когда я — функция, люди рядом — функции. И любить меня будут только за то, как я выгляжу и выполняю свой функционал. Я — вещь. Ты — вещь. Ты «сломалась» — и я тебя больше люблю.
И в нарциссически, объектно организованных отношениях не возникает:
Дорогая, что с тобой происходит, как ты вообще, чем тебе помочь — когда партнер вдруг начинаешь много есть Дорогой, что произошло, как ты себя чувствуешь, здоров ли ты, — когда партнер вдруг демонстрирует признаки депрессии.
К слову, люди в ментально удовлетворительном состоянии и живущие достаточно хорошую и «питательную» для себя жизнь не доходят до значительного ожирения и не прирастают намертво к дивану. До значительной худобы, тоже, конечно, не доходит.
Вместо этого возникает нарциссическая ярость — как малыш, чувствующий себя всемогущим и управляющий матерью — бьет мать, стенку, себя, чтобы все было так, как нравится ему. В таких отношениях люди нарциссически расширяются: мой партнер хорош = хороша я. Мой партнер визуально не соответствует тому, за что меня похвалят — я тоже не ок. И это надо срочно исправлять, ведь от этого зависит моя самооценка.
Вообще, ожидать, что на протяжении долгих лет близкие будут одинаково успешны и привлекательны — очень сомнительно.
BY Спокойно есть и жить
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Sebi said data, emails and other documents are being retrieved from the seized devices and detailed investigation is in progress. As the war in Ukraine rages, the messaging app Telegram has emerged as the go-to place for unfiltered live war updates for both Ukrainian refugees and increasingly isolated Russians alike. Russians and Ukrainians are both prolific users of Telegram. They rely on the app for channels that act as newsfeeds, group chats (both public and private), and one-to-one communication. Since the Russian invasion of Ukraine, Telegram has remained an important lifeline for both Russians and Ukrainians, as a way of staying aware of the latest news and keeping in touch with loved ones. DFR Lab sent the image through Microsoft Azure's Face Verification program and found that it was "highly unlikely" that the person in the second photo was the same as the first woman. The fact-checker Logically AI also found the claim to be false. The woman, Olena Kurilo, was also captured in a video after the airstrike and shown to have the injuries. Update March 8, 2022: EFF has clarified that Channels and Groups are not fully encrypted, end-to-end, updated our post to link to Telegram’s FAQ for Cloud and Secret chats, updated to clarify that auto-delete is available for group and channel admins, and added some additional links.
from it
