Notice: file_put_contents(): Write of 4188 bytes failed with errno=28 No space left on device in /var/www/group-telegram/post.php on line 50
Warning: file_put_contents(): Only 8192 of 12380 bytes written, possibly out of free disk space in /var/www/group-telegram/post.php on line 50 Дом Астерия | Telegram Webview: sorta_books/703 -
Сборник ранних рассказов Владимира Сорокина посвящен, как он сам формулирует, ударникам труда и отличникам коленопреклонения перед режимом. Амбивалентное мышление советской эпохи здесь применяется в качестве начинки для гротескного, иронично-уродливого мира, где диктаторы растут на горшках в подоконниках, пятилетний план выполняют даже мертвецы, а дедовский ватник, пропахший потом и тухлятиной, поглощает целую семью. Герои сборника кичатся умением одним прикосновением ко лбу человека отличить врага народа от служителя режима и подсчитывают поседевшие волосы в шевелюре вождя к каждому новому подпленуму.
«Заплыв» очень нарядный и — в противовес более позднему Сорокинскому творчеству — скупой на ультранасилие. Не то чтобы автору когда-то не хватало пороха в пороховницах: бессменному голосу аудиоверсий, Ивану Литвинову, и здесь приходится мужественно тянуть «кормил его спеееермооой», но скорее в качестве исключения. Физиологичность, зашкаливающая жестокость и фирменная эпилептоидная агрессия в «Заплыве» редуцированы в пользу абсурдных юмористических зарисовок.
«Так в неведении и напряжении миновало полтора месяца. Соседей продолжали арестовывать и предупреждать. Вскоре вышел указ о запрещении самоубийств. Самоубийства прекратились…»
Этот Сорокин, как и любой другой Сорокин, во что его ни заверни, интересен в первую очередь филологически. «Заплыв» — чудесное поле для исследования канцеляризмов и психопатологий режимного языка. В рассказах сборника поселилось чудовищное, но бытовое, сумасшедшее, но одобренное официально; закреплённое сначала в уме, потом в букваре.
«Через месяц новый Вождь выступил с обращением к народу, где упомянул «бывшего у Руля, но выбывшего по причине необходимых, но достаточных причин»
«Обрратите внимание… не такой уж старый… уметь разобраться… ты, Фаина, лишена политической прозорливости… необходимо понять… немного износился… нужно учитывать… не всегда верно… уважение к реликвиям… что было – то было, не спорю, но… подкладка совсем новая… положение вещей… каждый на его месте… никому не мешает… может ещё пригодиться… не надо с бухты-барахты… складывалась десятилетиями… узаконено… себя, себя винить надо, а не…»
Что речь верхов, что сонный ком слов, покидающий разваливающуюся от времени гортань деда старой закалки выполняют одинаковую функцию — нести облегчение. Все персонажи здесь поглощены обсессивным оправдыванием, бесплодным объяснятельством, иногда — самоуничижением, лишь бы привести жизнь к знаменателю терпимости или — хотя бы — понятности.
Неудивительно, что ближе к финалу рассказы деконструируются. Здесь Сорокин изобретает новый язык, подходящий для горячих споров на планерке литгазеты, интуитивно понятный только на уровне буквосочетаний и интонаций. Без лишних усилий и все предыдущие истории могут быть сокращены до вкрадчивого бормотания или угрожающего рыка — вся эта какофония и составляет изнанку «Заплыва». Даже каннибализм, который вменяли Хаски за куда более скромные, чем у Сорокина, выражения, здесь носил бы инсультный характер для цензора, если бы его не «заболтали» голоса, нестройно пытающиеся попасть в вокабуляр повестки.
Сборник ранних рассказов Владимира Сорокина посвящен, как он сам формулирует, ударникам труда и отличникам коленопреклонения перед режимом. Амбивалентное мышление советской эпохи здесь применяется в качестве начинки для гротескного, иронично-уродливого мира, где диктаторы растут на горшках в подоконниках, пятилетний план выполняют даже мертвецы, а дедовский ватник, пропахший потом и тухлятиной, поглощает целую семью. Герои сборника кичатся умением одним прикосновением ко лбу человека отличить врага народа от служителя режима и подсчитывают поседевшие волосы в шевелюре вождя к каждому новому подпленуму.
«Заплыв» очень нарядный и — в противовес более позднему Сорокинскому творчеству — скупой на ультранасилие. Не то чтобы автору когда-то не хватало пороха в пороховницах: бессменному голосу аудиоверсий, Ивану Литвинову, и здесь приходится мужественно тянуть «кормил его спеееермооой», но скорее в качестве исключения. Физиологичность, зашкаливающая жестокость и фирменная эпилептоидная агрессия в «Заплыве» редуцированы в пользу абсурдных юмористических зарисовок.
«Так в неведении и напряжении миновало полтора месяца. Соседей продолжали арестовывать и предупреждать. Вскоре вышел указ о запрещении самоубийств. Самоубийства прекратились…»
Этот Сорокин, как и любой другой Сорокин, во что его ни заверни, интересен в первую очередь филологически. «Заплыв» — чудесное поле для исследования канцеляризмов и психопатологий режимного языка. В рассказах сборника поселилось чудовищное, но бытовое, сумасшедшее, но одобренное официально; закреплённое сначала в уме, потом в букваре.
«Через месяц новый Вождь выступил с обращением к народу, где упомянул «бывшего у Руля, но выбывшего по причине необходимых, но достаточных причин»
«Обрратите внимание… не такой уж старый… уметь разобраться… ты, Фаина, лишена политической прозорливости… необходимо понять… немного износился… нужно учитывать… не всегда верно… уважение к реликвиям… что было – то было, не спорю, но… подкладка совсем новая… положение вещей… каждый на его месте… никому не мешает… может ещё пригодиться… не надо с бухты-барахты… складывалась десятилетиями… узаконено… себя, себя винить надо, а не…»
Что речь верхов, что сонный ком слов, покидающий разваливающуюся от времени гортань деда старой закалки выполняют одинаковую функцию — нести облегчение. Все персонажи здесь поглощены обсессивным оправдыванием, бесплодным объяснятельством, иногда — самоуничижением, лишь бы привести жизнь к знаменателю терпимости или — хотя бы — понятности.
Неудивительно, что ближе к финалу рассказы деконструируются. Здесь Сорокин изобретает новый язык, подходящий для горячих споров на планерке литгазеты, интуитивно понятный только на уровне буквосочетаний и интонаций. Без лишних усилий и все предыдущие истории могут быть сокращены до вкрадчивого бормотания или угрожающего рыка — вся эта какофония и составляет изнанку «Заплыва». Даже каннибализм, который вменяли Хаски за куда более скромные, чем у Сорокина, выражения, здесь носил бы инсультный характер для цензора, если бы его не «заболтали» голоса, нестройно пытающиеся попасть в вокабуляр повестки.
BY Дом Астерия
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Ukrainian forces successfully attacked Russian vehicles in the capital city of Kyiv thanks to a public tip made through the encrypted messaging app Telegram, Ukraine's top law-enforcement agency said on Tuesday. Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country. In addition, Telegram's architecture limits the ability to slow the spread of false information: the lack of a central public feed, and the fact that comments are easily disabled in channels, reduce the space for public pushback. Recently, Durav wrote on his Telegram channel that users' right to privacy, in light of the war in Ukraine, is "sacred, now more than ever." To that end, when files are actively downloading, a new icon now appears in the Search bar that users can tap to view and manage downloads, pause and resume all downloads or just individual items, and select one to increase its priority or view it in a chat.
from it
