Стальной шлем

​​Был ли Версальский мир столь «невыносимым», как о нём пишут?

У меня есть субъективное мнение, согласно которому в русской интеллектуальной и псевдоинтеллектуальной среде до сих пор существует странная германофилия, выражающаяся в бездумном сочувствии немцам в различных международных конфликтах Нового и Новейшего времени. Относится это и к Версальскому миру, который у нас зачастую представляют «несправедливым» по отношению к Германии. Полагаю, что у «корня зла» есть два источника. Во-первых, в 1919 г. один из британских экспертов на Парижской мирной конференции – Джон Мейнард Кейнс, опубликовал книжку «Экономические последствия мира», в которой жалел бедных немцев, мол задушили бедняг репарациями. Кейнс, как известно, впоследствии стал одним из самых влиятельных экономистов, а потому его критический взгляд на Версальский мир получил широкое распространение. Ну не может же такой умный человек ошибаться! Второй корень скрыт в большевистской позиции начала 1920-х гг. Тогда противостояние с Антантой и особенно с Польшей сближало интересы большевистской России и Германии настолько, что сам Ленин писал о «блоке» между большевиками и самыми ярыми немецкими реакционерами-реваншистами. Общий враг обусловил и традиционное «понимание» со стороны Советской России ресентимента немецких националистов.

Но так как Дорогая редакция не имеет ничего общего ни с большевиками, ни с германофилами, а скорее наоборот, попробуем разобраться, а так ли Версаль был страшен, как его малюют?

Утверждают, что Германия потеряла часть «национальных территорий». Что ж, Эльзас-Лотарингия была аннексирована Германией у Франции всего за полвека до того, а Данциг, Позен и Западная Пруссия у Польши – за полтора века, причём на территории Позена даже в начале XX в. абсолютное большинство населения продолжали составлять поляки. В Шлезвиге, Верхней Силезии и на юге Восточной Пруссии Версальский договор предполагал проведение референдумов о самоопределении, причём в последнем случае немцы по итогу выиграли, а в Шлезвиге и в Верхней Силезии разделили регионы с датчанами и поляками соответственно. Для сравнения, после Второй мировой вопросы о территориальной принадлежности решались не референдумами, а несколько другими методами, а послевоенная граница Германии с Польшей напоминала скорее границу 1000 года, а не 1772-го. В целом можно понять недовольство по поводу потери преимущественно немецких Данцига и Западной Пруссии, а также запрета на слияние с Австрией, но не более того.

Потеря колоний вообще оказалась незаметной для немецкой экономики. Практически все они были убыточны, а объём торговли с ними не превышал 2,5% от внешней торговли. Ценность обладания очередным убыточным заморским лимпопо могла заключаться исключительно в военно-морских базах и международных «понтах» перед другими державами. Версаль лишил Германию этого «удовольствия» наряду с «удовольствием» разбираться в будущем с национально-освободительными движениями и прочими партизанами в джунглях.

Дискуссии о репарациях, которые ведутся в исторической науке на протяжении ста лет, заслуживают быть представленными в отдельном посте. Отмечу лишь, что точка зрения Кейнса о якобы разорительном для Германии «Карфагенском мире» нынче считается устаревшей и несоответствующей действительности. Репарации могли оказывать негативное влияние на германскую экономику, но не являлись фатальными и были сравнимы с тем, что в своё время самим немцам выплатили побеждённые французы в 1871/73 гг., и с теми взносами, что ФРГ уже после Второй мировой вносила в Европейское экономическое сообщество.

Германия осталась единым суверенным государством. Её территорию не расчленили и не оккупировали полностью, а с её правительством подписали мирный договор. Это выгодно отличало для немцев ситуацию 1919 г. от будущей ситуации 1945 г. Британцы, заинтересованные в «балансе сил», и американцы со своей верой в «право народов на самоопределение» защитили Германию от французских планов по аннексии Рейнской области и Рура или созданию там россыпи буферных «Люксембургов».

www.group-telegram.com/it/stahlhelm.com/2393

2.8K viewsJun 28, 2021 at 18:50

​​Был ли Версальский мир столь «невыносимым», как о нём пишут?

У меня есть субъективное мнение, согласно которому в русской интеллектуальной и псевдоинтеллектуальной среде до сих пор существует странная германофилия, выражающаяся в бездумном сочувствии немцам в различных международных конфликтах Нового и Новейшего времени. Относится это и к Версальскому миру, который у нас зачастую представляют «несправедливым» по отношению к Германии. Полагаю, что у «корня зла» есть два источника. Во-первых, в 1919 г. один из британских экспертов на Парижской мирной конференции – Джон Мейнард Кейнс, опубликовал книжку «Экономические последствия мира», в которой жалел бедных немцев, мол задушили бедняг репарациями. Кейнс, как известно, впоследствии стал одним из самых влиятельных экономистов, а потому его критический взгляд на Версальский мир получил широкое распространение. Ну не может же такой умный человек ошибаться! Второй корень скрыт в большевистской позиции начала 1920-х гг. Тогда противостояние с Антантой и особенно с Польшей сближало интересы большевистской России и Германии настолько, что сам Ленин писал о «блоке» между большевиками и самыми ярыми немецкими реакционерами-реваншистами. Общий враг обусловил и традиционное «понимание» со стороны Советской России ресентимента немецких националистов.

Но так как Дорогая редакция не имеет ничего общего ни с большевиками, ни с германофилами, а скорее наоборот, попробуем разобраться, а так ли Версаль был страшен, как его малюют?

Утверждают, что Германия потеряла часть «национальных территорий». Что ж, Эльзас-Лотарингия была аннексирована Германией у Франции всего за полвека до того, а Данциг, Позен и Западная Пруссия у Польши – за полтора века, причём на территории Позена даже в начале XX в. абсолютное большинство населения продолжали составлять поляки. В Шлезвиге, Верхней Силезии и на юге Восточной Пруссии Версальский договор предполагал проведение референдумов о самоопределении, причём в последнем случае немцы по итогу выиграли, а в Шлезвиге и в Верхней Силезии разделили регионы с датчанами и поляками соответственно. Для сравнения, после Второй мировой вопросы о территориальной принадлежности решались не референдумами, а несколько другими методами, а послевоенная граница Германии с Польшей напоминала скорее границу 1000 года, а не 1772-го. В целом можно понять недовольство по поводу потери преимущественно немецких Данцига и Западной Пруссии, а также запрета на слияние с Австрией, но не более того.

Потеря колоний вообще оказалась незаметной для немецкой экономики. Практически все они были убыточны, а объём торговли с ними не превышал 2,5% от внешней торговли. Ценность обладания очередным убыточным заморским лимпопо могла заключаться исключительно в военно-морских базах и международных «понтах» перед другими державами. Версаль лишил Германию этого «удовольствия» наряду с «удовольствием» разбираться в будущем с национально-освободительными движениями и прочими партизанами в джунглях.

Дискуссии о репарациях, которые ведутся в исторической науке на протяжении ста лет, заслуживают быть представленными в отдельном посте. Отмечу лишь, что точка зрения Кейнса о якобы разорительном для Германии «Карфагенском мире» нынче считается устаревшей и несоответствующей действительности. Репарации могли оказывать негативное влияние на германскую экономику, но не являлись фатальными и были сравнимы с тем, что в своё время самим немцам выплатили побеждённые французы в 1871/73 гг., и с теми взносами, что ФРГ уже после Второй мировой вносила в Европейское экономическое сообщество.

Германия осталась единым суверенным государством. Её территорию не расчленили и не оккупировали полностью, а с её правительством подписали мирный договор. Это выгодно отличало для немцев ситуацию 1919 г. от будущей ситуации 1945 г. Британцы, заинтересованные в «балансе сил», и американцы со своей верой в «право народов на самоопределение» защитили Германию от французских планов по аннексии Рейнской области и Рура или созданию там россыпи буферных «Люксембургов».

BY Стальной шлем