Психопатия как предсказатель авторитарных политических взглядов и что с этим можно сделать
Многие исследования изучали вопрос психологических основ политических взглядов человека, поскольку различные черты личности влияют на его идеологические установки, мнение и ценности. И особенно интересен вопрос того, есть ли связь между психопатическими предрасположенностями и склонностью к авторитарным политическим позициям, что тоже уже изучалось. Кроме того, есть исследования, указывающие на один интересный вариант снижения у человека авторитарных склонностей.
Довольно показательным будет исследование Златко Шрама касательно вопроса, предсказывает ли психопатия, а также показатели позитивного и негативного аффекта склонность человека к тоталитарной политической идеологии. Психопатия в этом исследовании была разделена на 4 фактора: межличностный (склонность обманывать и манипулировать людьми), аффективный (нехватка эмпатии, вины и сожалений), образа жизни (импульсивность, паразитизм и безответственность) и антисоциальный (плохой контроль над поведением и чрезмерная склонность к совершению криминальных преступлений). Для упрощения первые два фактора мы определим как первичную психопатию, а остальные – как вторичную. В свою очередь, положительный и негативный аффект отражают, насколько человек склонен проявлять энтузиазм и активность, или же какие-то неприятные состояния своего настроения, наподобие злости и нервозности. Наконец, под тоталитарной политической идеологией подразумевается высокая потребность человека в государственном социальном регулировании, принятие им жизни в условиях диктатуры, отрицание свободы личности, а также поддержка репрессивных методов и процедур. Отметим, что речь в данном случае идёт как о радикальных левых, так и о радикальных правых идеологиях.
На выборке из 386 студентов возрастом от 18 до 29 лет было показано, что черты первичной психопатии значительно предсказывают склонность человека к тоталитарной политической идеологии, при этом связь вторичной психопатии с ней является практически нулевой. Однако показатели психопатии в целом, и особенно вторичной, предсказывают наличие у человека негативного аффекта, который в свою очередь тоже в определённой степени повышает его склонность к тоталитарной политической идеологии. Эти результаты дают ценный вклад в понимание принятия человеком тоталитарных взглядов.
Но только на понимании проблемы дело не заканчивается. В одном исследовании было показано, что применение псилоцибина устойчиво (эффект наблюдался даже спустя год после приёма) снижает склонность людей к авторитарным взглядам по шкале либертарного-авторитарного опросника. Данное средство, относящееся к психоделикам, оказывает на человека сильное просоциальное и эмпатическое воздействие, ввиду чего оно предлагается и для терапии психопатии.
Основным воздействием психоделиков на мозг человека является активация серотониновых 2A рецепторов. Однако исследования показывают, что за просоциальный эффект в случае их применения должны отвечать серотониновые 1A рецепторы. Это значит, что потенциально эффективными в терапии психопатии (усилении ингибитора насилия) и снижении авторитарности человека могут быть и селективные антиагрессивные агенты, воздействующие именно на этот тип рецепторов и оказывающие минимум или вовсе не оказывающие побочных эффектов и влияния на остальное поведение. В результате мы получаем возможность эффективного и безопасного лечения психопатии, а также её последствий наподобие авторитарных склонностей.
Многие исследования изучали вопрос психологических основ политических взглядов человека, поскольку различные черты личности влияют на его идеологические установки, мнение и ценности. И особенно интересен вопрос того, есть ли связь между психопатическими предрасположенностями и склонностью к авторитарным политическим позициям, что тоже уже изучалось. Кроме того, есть исследования, указывающие на один интересный вариант снижения у человека авторитарных склонностей.
Довольно показательным будет исследование Златко Шрама касательно вопроса, предсказывает ли психопатия, а также показатели позитивного и негативного аффекта склонность человека к тоталитарной политической идеологии. Психопатия в этом исследовании была разделена на 4 фактора: межличностный (склонность обманывать и манипулировать людьми), аффективный (нехватка эмпатии, вины и сожалений), образа жизни (импульсивность, паразитизм и безответственность) и антисоциальный (плохой контроль над поведением и чрезмерная склонность к совершению криминальных преступлений). Для упрощения первые два фактора мы определим как первичную психопатию, а остальные – как вторичную. В свою очередь, положительный и негативный аффект отражают, насколько человек склонен проявлять энтузиазм и активность, или же какие-то неприятные состояния своего настроения, наподобие злости и нервозности. Наконец, под тоталитарной политической идеологией подразумевается высокая потребность человека в государственном социальном регулировании, принятие им жизни в условиях диктатуры, отрицание свободы личности, а также поддержка репрессивных методов и процедур. Отметим, что речь в данном случае идёт как о радикальных левых, так и о радикальных правых идеологиях.
На выборке из 386 студентов возрастом от 18 до 29 лет было показано, что черты первичной психопатии значительно предсказывают склонность человека к тоталитарной политической идеологии, при этом связь вторичной психопатии с ней является практически нулевой. Однако показатели психопатии в целом, и особенно вторичной, предсказывают наличие у человека негативного аффекта, который в свою очередь тоже в определённой степени повышает его склонность к тоталитарной политической идеологии. Эти результаты дают ценный вклад в понимание принятия человеком тоталитарных взглядов.
Но только на понимании проблемы дело не заканчивается. В одном исследовании было показано, что применение псилоцибина устойчиво (эффект наблюдался даже спустя год после приёма) снижает склонность людей к авторитарным взглядам по шкале либертарного-авторитарного опросника. Данное средство, относящееся к психоделикам, оказывает на человека сильное просоциальное и эмпатическое воздействие, ввиду чего оно предлагается и для терапии психопатии.
Основным воздействием психоделиков на мозг человека является активация серотониновых 2A рецепторов. Однако исследования показывают, что за просоциальный эффект в случае их применения должны отвечать серотониновые 1A рецепторы. Это значит, что потенциально эффективными в терапии психопатии (усилении ингибитора насилия) и снижении авторитарности человека могут быть и селективные антиагрессивные агенты, воздействующие именно на этот тип рецепторов и оказывающие минимум или вовсе не оказывающие побочных эффектов и влияния на остальное поведение. В результате мы получаем возможность эффективного и безопасного лечения психопатии, а также её последствий наподобие авторитарных склонностей.
Совместимость либертарианской философии с идеей усиления ингибитора насилия
Указание на тот факт, что самым лучшим объяснением насильственного и антисоциального поведения является наличие у человека психопатических предрасположенностей, возникающих ввиду дисфункции механизма ингибирования насилия, и предложение решать проблему такого поведения терапевтическими методами может сталкиваться с аргументом, что это попросту недопустимое вмешательство в тело человека, которое, в том числе, не соответствует либертарианским принципам. Подобное замечание можно понять, однако есть ряд условий, при выполнении которых такая идея является абсолютно совместимой с либертарианством.
Во-первых, терапия дисфункции ингибитора насилия в обязательном порядке может применяться только к индивидам, уже совершившим акты насилия в прошлом, либо в рамках защитных действий в случае наличия прямой насильственной угрозы с чьей-то стороны и преследования кем-то насильственных стремлений.
Во-вторых, в случае индивидов, имеющих психопатические предрасположенности, но ещё не инициировавших насилия, такая терапия может лишь предлагаться на добровольных основаниях или как возможность избежать санкций в форме остракизма, применяемых к ним ввиду того, что психопатия является серьёзным фактором риска в ведении с ними каких-либо отношений. В исследованиях по проблеме корпоративной психопатии компаниям уже предлагается проверять потенциальных работников на психопатические предрасположенности, поскольку такие психически-больные индивиды могут легко вредить их деятельности и крайне склонны заниматься на рабочем месте «беловоротничковой» преступностью, включая мошенничество и обман своих коллег и руководства, если они находят в этом какую-то выгоду. Во многих случаях абсолютно нормальным и допустимым будет остракировать психопатичных личностей, как сейчас, например, многие станут остракировать больных заразными инфекционными заболеваниями, отказывающихся от лечения, что тоже является серьёзным фактором риска. Однако хорошим делом будет предложить им прохождение терапии как возможность избежать остракизма.
Также идея терапии дисфункции ингибитора насилия может популяризироваться в различных сферах, где возможно её эффективное и добровольное применение. Например, её можно продвигать среди родителей как метод лечения детей, проявляющих ранние признаки наличия психопатических предрасположенностей (как это ещё называется, черты бесчувствия-бессердечия или callous-unemotional traits). Этот и ранее описанные варианты практики такой терапии абсолютно совместимы с идеей невмешательства и либертарианскими принципами.
Хотелось бы отметить и то, что с либертарианством несовместимо. Среди называющих себя либертарианцами можно встретить личностей, придерживающихся допустимости инициации насилия, а то и вовсе отправки человека в принудительное рабство через применение насилия в качестве ответа на ненасильственные нарушения, такие как невыплата долга, кража, а то и вовсе просто нарушение каких-то оговоренных ранее правил. Иногда даже можно столкнуться с бредом явно умалишённых личностей, что, например, займодавец имеет право хоть повесить взрывной браслет на должника и угрожать его активацией в случае невыплаты долга, и эти личности тоже себя называют либертарианцами.
Подобные деяния дают полное право жертве нарушения изымать любое имущество, средства и доходы нарушителя, к которым она (самостоятельно или с чьей-то помощью) сможет добраться для компенсации ущерба и сопутствующих издержек. Также это повод остракировать нарушителя, пока он не компенсирует ущерб. Однако ненасильственные нарушения не дают санкции на насильственный ответ. Конечно, в том случае, если кто-то угрожает человеку насилием, даже преследуя ненасильственные конечные цели (например, говорит отдать кошелёк держа в руке нож), вполне допустимо прибегать к неограниченной самозащите (да и вообще это уже тот случай, когда нападающий нуждается в обязательной терапии). Но отвечать насилием на уже совершённое преступление, если оно абсолютно ненасильственное, явно не является либертарианским подходом.
Указание на тот факт, что самым лучшим объяснением насильственного и антисоциального поведения является наличие у человека психопатических предрасположенностей, возникающих ввиду дисфункции механизма ингибирования насилия, и предложение решать проблему такого поведения терапевтическими методами может сталкиваться с аргументом, что это попросту недопустимое вмешательство в тело человека, которое, в том числе, не соответствует либертарианским принципам. Подобное замечание можно понять, однако есть ряд условий, при выполнении которых такая идея является абсолютно совместимой с либертарианством.
Во-первых, терапия дисфункции ингибитора насилия в обязательном порядке может применяться только к индивидам, уже совершившим акты насилия в прошлом, либо в рамках защитных действий в случае наличия прямой насильственной угрозы с чьей-то стороны и преследования кем-то насильственных стремлений.
Во-вторых, в случае индивидов, имеющих психопатические предрасположенности, но ещё не инициировавших насилия, такая терапия может лишь предлагаться на добровольных основаниях или как возможность избежать санкций в форме остракизма, применяемых к ним ввиду того, что психопатия является серьёзным фактором риска в ведении с ними каких-либо отношений. В исследованиях по проблеме корпоративной психопатии компаниям уже предлагается проверять потенциальных работников на психопатические предрасположенности, поскольку такие психически-больные индивиды могут легко вредить их деятельности и крайне склонны заниматься на рабочем месте «беловоротничковой» преступностью, включая мошенничество и обман своих коллег и руководства, если они находят в этом какую-то выгоду. Во многих случаях абсолютно нормальным и допустимым будет остракировать психопатичных личностей, как сейчас, например, многие станут остракировать больных заразными инфекционными заболеваниями, отказывающихся от лечения, что тоже является серьёзным фактором риска. Однако хорошим делом будет предложить им прохождение терапии как возможность избежать остракизма.
Также идея терапии дисфункции ингибитора насилия может популяризироваться в различных сферах, где возможно её эффективное и добровольное применение. Например, её можно продвигать среди родителей как метод лечения детей, проявляющих ранние признаки наличия психопатических предрасположенностей (как это ещё называется, черты бесчувствия-бессердечия или callous-unemotional traits). Этот и ранее описанные варианты практики такой терапии абсолютно совместимы с идеей невмешательства и либертарианскими принципами.
Хотелось бы отметить и то, что с либертарианством несовместимо. Среди называющих себя либертарианцами можно встретить личностей, придерживающихся допустимости инициации насилия, а то и вовсе отправки человека в принудительное рабство через применение насилия в качестве ответа на ненасильственные нарушения, такие как невыплата долга, кража, а то и вовсе просто нарушение каких-то оговоренных ранее правил. Иногда даже можно столкнуться с бредом явно умалишённых личностей, что, например, займодавец имеет право хоть повесить взрывной браслет на должника и угрожать его активацией в случае невыплаты долга, и эти личности тоже себя называют либертарианцами.
Подобные деяния дают полное право жертве нарушения изымать любое имущество, средства и доходы нарушителя, к которым она (самостоятельно или с чьей-то помощью) сможет добраться для компенсации ущерба и сопутствующих издержек. Также это повод остракировать нарушителя, пока он не компенсирует ущерб. Однако ненасильственные нарушения не дают санкции на насильственный ответ. Конечно, в том случае, если кто-то угрожает человеку насилием, даже преследуя ненасильственные конечные цели (например, говорит отдать кошелёк держа в руке нож), вполне допустимо прибегать к неограниченной самозащите (да и вообще это уже тот случай, когда нападающий нуждается в обязательной терапии). Но отвечать насилием на уже совершённое преступление, если оно абсолютно ненасильственное, явно не является либертарианским подходом.
Социальная инженерия против насилия
Как известно, насильственные личности редко когда хотят исправлять своё патологическое состояние. Они не склонны участвовать в испытаниях препаратов для этого, а даже если и участвуют, то в более, чем 50% случаев, как показывают исследования насильственных рецидивистов, они досрочно прекращают это делать (для сравнения, обычно в исследованиях это происходит лишь с 35% испытуемых). Мало того, главной причиной этого является просто непосещение запланированных визитов и потеря контакта с пациентами. Тогда как весомые причины, например, возникновение побочных эффектов, отвечают лишь за несколько процентов прерываний участия. Впрочем, важно отметить, что те из насильственных рецидивистов, которые всё же проходят полный курс терапии (как показано в случае испытания на них сертралина), не только демонстрируют значительное снижение насильственного поведения, но и уже выражают добровольное желание дальше продолжать приём препарата.
Проблема нежелания большинства насильственных личностей исправляться с помощью терапии определённо требует решения. И скрытное применение препаратов с такой целью (конечно же, если они достаточно безопасны и эффективны) может быть наилучшим вариантом, поскольку пациент не будет избегать этого, и к нему не придётся применять никаких санкций, способных снизить его благосостояние. Ведь лучше человека, совершившего насилие, всё же исправить, а не наказывать или изолировать от социума.
Вообще, есть все основания полагать, что для многих насильственных личностей, а особенно рецидивистов, их способность легко причинять вред является очень ценной, и они бы сильно не хотели её потерять. Поэтому их информирование о том, что они могут лишиться своей насильственности в результате участия в каких-то процедурах, да и вообще любое информирование даже о самой такой возможности, может помешать их исправлению. Поэтому зачастую есть смысл действовать по отношению к ним скрытно и не говорить им лишнего.
Хорошей тактикой может быть убеждение патологической насильственной личности, страдающей ещё каким-то расстройством, принимать препараты, усиливающие эффект уже принимаемых им средств, либо одновременно лечащие и это расстройство, и насильственность. Например, триптофан в ряде опытов на людях снижал агрессивность и враждебность, а также повышал доверие и щедрость. Но он известен и тем, что улучшает настроение, избавляет от депрессии и проблем со сном. Или же сейчас исследуется возможность применения пробиотиков в лечении насильственности – они регулируют уровень триптофана и серотонина в организме и воздействуют на работу мозга через ось «кишечник-мозг». И если какие-то насильники имеют проблемы с кишечником, не будет лишним посоветовать им какие-нибудь комплексы пробиотиков. Также пробиотик Бреве оказался полезен для беременных женщин (он улучшает развитие мозга у ребёнка), хотя это уже будет профилактическая мера.
Насильникам можно посоветовать и некоторые натуральные средства (можно ещё им сказать, «народные»), способные улучшать серотониновую функцию и снижать агрессивность, например, смесь экстрактов трав Камишойосан (Цзя Вей Сяо Яо Вань) или Сы Ни Сань, которые также улучшают сон. Также можно им рассказать о вреде синтетических освежителей воздуха и предложить использовать натуральные эфирные масла, многие из которых (померанец, роза, герань, лаванда) могут оказывать такой же эффект и уже испытывались в лечении агрессивности у людей. Гераниол, потенциально способный положительно влиять на серотониновую функцию, отпугивает насекомых (комаров, клещей), что тоже даёт возможность подсунуть его насильнику.
В целом, в этой тактике важно искать как можно больше вариантов средств «двойного назначения». Также полезным может быть рассказать насильственной личности историю, как вам самим помогло какое-то из средств в решении такой же проблемы, а то и «поделиться» этим средством в первый раз. Таким образом, можно эффективно помогать насильственным личностям, решая и те проблемы, которые их волнуют, и проблему насильственного поведения, при этом никак их не тревожа.
Как известно, насильственные личности редко когда хотят исправлять своё патологическое состояние. Они не склонны участвовать в испытаниях препаратов для этого, а даже если и участвуют, то в более, чем 50% случаев, как показывают исследования насильственных рецидивистов, они досрочно прекращают это делать (для сравнения, обычно в исследованиях это происходит лишь с 35% испытуемых). Мало того, главной причиной этого является просто непосещение запланированных визитов и потеря контакта с пациентами. Тогда как весомые причины, например, возникновение побочных эффектов, отвечают лишь за несколько процентов прерываний участия. Впрочем, важно отметить, что те из насильственных рецидивистов, которые всё же проходят полный курс терапии (как показано в случае испытания на них сертралина), не только демонстрируют значительное снижение насильственного поведения, но и уже выражают добровольное желание дальше продолжать приём препарата.
Проблема нежелания большинства насильственных личностей исправляться с помощью терапии определённо требует решения. И скрытное применение препаратов с такой целью (конечно же, если они достаточно безопасны и эффективны) может быть наилучшим вариантом, поскольку пациент не будет избегать этого, и к нему не придётся применять никаких санкций, способных снизить его благосостояние. Ведь лучше человека, совершившего насилие, всё же исправить, а не наказывать или изолировать от социума.
Вообще, есть все основания полагать, что для многих насильственных личностей, а особенно рецидивистов, их способность легко причинять вред является очень ценной, и они бы сильно не хотели её потерять. Поэтому их информирование о том, что они могут лишиться своей насильственности в результате участия в каких-то процедурах, да и вообще любое информирование даже о самой такой возможности, может помешать их исправлению. Поэтому зачастую есть смысл действовать по отношению к ним скрытно и не говорить им лишнего.
Хорошей тактикой может быть убеждение патологической насильственной личности, страдающей ещё каким-то расстройством, принимать препараты, усиливающие эффект уже принимаемых им средств, либо одновременно лечащие и это расстройство, и насильственность. Например, триптофан в ряде опытов на людях снижал агрессивность и враждебность, а также повышал доверие и щедрость. Но он известен и тем, что улучшает настроение, избавляет от депрессии и проблем со сном. Или же сейчас исследуется возможность применения пробиотиков в лечении насильственности – они регулируют уровень триптофана и серотонина в организме и воздействуют на работу мозга через ось «кишечник-мозг». И если какие-то насильники имеют проблемы с кишечником, не будет лишним посоветовать им какие-нибудь комплексы пробиотиков. Также пробиотик Бреве оказался полезен для беременных женщин (он улучшает развитие мозга у ребёнка), хотя это уже будет профилактическая мера.
Насильникам можно посоветовать и некоторые натуральные средства (можно ещё им сказать, «народные»), способные улучшать серотониновую функцию и снижать агрессивность, например, смесь экстрактов трав Камишойосан (Цзя Вей Сяо Яо Вань) или Сы Ни Сань, которые также улучшают сон. Также можно им рассказать о вреде синтетических освежителей воздуха и предложить использовать натуральные эфирные масла, многие из которых (померанец, роза, герань, лаванда) могут оказывать такой же эффект и уже испытывались в лечении агрессивности у людей. Гераниол, потенциально способный положительно влиять на серотониновую функцию, отпугивает насекомых (комаров, клещей), что тоже даёт возможность подсунуть его насильнику.
В целом, в этой тактике важно искать как можно больше вариантов средств «двойного назначения». Также полезным может быть рассказать насильственной личности историю, как вам самим помогло какое-то из средств в решении такой же проблемы, а то и «поделиться» этим средством в первый раз. Таким образом, можно эффективно помогать насильственным личностям, решая и те проблемы, которые их волнуют, и проблему насильственного поведения, при этом никак их не тревожа.
Противоречит ли парохиальный альтруизм механизму ингибирования насилия
Иногда отношения между различными группами людей рассматриваются с точки зрения такой концепции, как парохиальный альтруизм. По ней, альтруизм к представителям своей группы и враждебность к представителям других групп совместно развивались в ходе биологической эволюции и существуют бок о бок. Внутригрупповой альтруизм лишь провоцирует агрессию по отношению к другим группам людей, что в итоге приводит к конфликтам и войнам. Такое объяснение, на первый взгляд, противоречит теории механизма ингибирования насилия и выводам ряда исследований, согласно которым человеку (как и многим видам) присущи сдерживатели агрессии на внутривидовом уровне, а не только на внутригрупповом. Впрочем, если прояснить некоторые моменты, то можно увидеть, что на самом деле никакого противоречия нет.
В первую очередь стоит упомянуть исследование, в котором было выяснено, что за парохиальный альтруизм отвечает гормон окситоцин. Этот гормон, хоть и известен тем, что стимулирует просоциальное поведение, он не обязательно это делает по отношению к тем людям, которые считаются человеком чужаками. Он даже способствует этноцентризму, стимулируя человека отдавать предпочтение и содействовать «своим», пренебрегая интересами «чужих».
Впрочем, стоит сделать одно очень важное замечание. Как было выяснено, это явление объясняет только защитную агрессию по отношению к другим группам в случае наличия с их стороны непосредственной угрозы собственной группе, но не обязательно связано с атакующей агрессией. Конечно, если бы межгрупповая агрессия зависела исключительно от любви по отношению к своим и протекционизма по отношению к чужим, то это явление могло бы объяснить нанесение ударов на опережение по группам, которые представляют лишь какую-то потенциальную угрозу. Но атакующая агрессия не зависит только от этого, её регуляция имеет свои собственные биологические корни. Этим и занимается механизм ингибирования насилия, за который отвечает серотониновая система мозга.
Стоит привести ещё результаты одного интересного опыта на мышах. Как известно, применение препаратов, активирующих определённые рецепторы серотониновой системы, приводит у животных к подавлению атакующей агрессии к сородичам, не нарушая защитное поведение и другие формы активности. При этом атакующая агрессия зачастую замещается неагрессивным просоциальным поведением. И в рамках опыта мышам перед применение одного из таких препаратов с помощью другого препарата блокировали окситоциновый рецептор. В результате это хоть и приводило к частичному подавлению просоциального поведения, но никак не предотвращало возникновение антиагрессивного эффекта.
Можно сделать вывод, что регуляция агрессии и стимулирование просоциального поведения пусть и значительно пересекающиеся, но всё же разные функции, за которые отвечают разные нейрофизиологические механизмы. А значит между теорией механизма ингибирования насилия и гипотезой парохиального альтруизма не обязательно должно присутствовать противоречие.
Иногда отношения между различными группами людей рассматриваются с точки зрения такой концепции, как парохиальный альтруизм. По ней, альтруизм к представителям своей группы и враждебность к представителям других групп совместно развивались в ходе биологической эволюции и существуют бок о бок. Внутригрупповой альтруизм лишь провоцирует агрессию по отношению к другим группам людей, что в итоге приводит к конфликтам и войнам. Такое объяснение, на первый взгляд, противоречит теории механизма ингибирования насилия и выводам ряда исследований, согласно которым человеку (как и многим видам) присущи сдерживатели агрессии на внутривидовом уровне, а не только на внутригрупповом. Впрочем, если прояснить некоторые моменты, то можно увидеть, что на самом деле никакого противоречия нет.
В первую очередь стоит упомянуть исследование, в котором было выяснено, что за парохиальный альтруизм отвечает гормон окситоцин. Этот гормон, хоть и известен тем, что стимулирует просоциальное поведение, он не обязательно это делает по отношению к тем людям, которые считаются человеком чужаками. Он даже способствует этноцентризму, стимулируя человека отдавать предпочтение и содействовать «своим», пренебрегая интересами «чужих».
Впрочем, стоит сделать одно очень важное замечание. Как было выяснено, это явление объясняет только защитную агрессию по отношению к другим группам в случае наличия с их стороны непосредственной угрозы собственной группе, но не обязательно связано с атакующей агрессией. Конечно, если бы межгрупповая агрессия зависела исключительно от любви по отношению к своим и протекционизма по отношению к чужим, то это явление могло бы объяснить нанесение ударов на опережение по группам, которые представляют лишь какую-то потенциальную угрозу. Но атакующая агрессия не зависит только от этого, её регуляция имеет свои собственные биологические корни. Этим и занимается механизм ингибирования насилия, за который отвечает серотониновая система мозга.
Стоит привести ещё результаты одного интересного опыта на мышах. Как известно, применение препаратов, активирующих определённые рецепторы серотониновой системы, приводит у животных к подавлению атакующей агрессии к сородичам, не нарушая защитное поведение и другие формы активности. При этом атакующая агрессия зачастую замещается неагрессивным просоциальным поведением. И в рамках опыта мышам перед применение одного из таких препаратов с помощью другого препарата блокировали окситоциновый рецептор. В результате это хоть и приводило к частичному подавлению просоциального поведения, но никак не предотвращало возникновение антиагрессивного эффекта.
Можно сделать вывод, что регуляция агрессии и стимулирование просоциального поведения пусть и значительно пересекающиеся, но всё же разные функции, за которые отвечают разные нейрофизиологические механизмы. А значит между теорией механизма ингибирования насилия и гипотезой парохиального альтруизма не обязательно должно присутствовать противоречие.
Есть ли у шимпанзе и человека врождённая тяга к убийствам и войнам?
Почему происходят войны? В качестве объяснения может приводиться теория, согласно которой шимпанзе и люди имеют врождённую тягу к убийству «чужаков», когда это несёт мало рисков, поскольку такое поведение давало репродуктивное и ресурсное преимущество группам убийц в ходе биологической эволюции. Подобная теория берёт своё активное развитие из случая, когда в 1974–1977 годах в национальном парке Гомбе две группы шимпанзе вступили в «войну». Такие исследователи, как Ричард Рэнгем, Майкл Гильери и другие заявили об идентичности этого явления с человеческими войнами и наличии у обоих видов естественного желания убивать соседей, дающего группе убийц преимущество над другими группами. Впрочем, есть и альтернативный взгляд, опровергающий такую теорию. Его хорошо описал антрополог Брайан Фергюсон в своей книге 2023 года «Шимпанзе, война и история. Являются ли мужчины прирождёнными убийцами?».
Среди важных тезисов этого труда стоит выделить следующее:
– некоторые исследователи преувеличивают количество убийств среди шимпанзе, обозначая исчезнувших особей как однозначно убитых, хотя шимпанзе могут даже целыми группами из десятков особей резко переселяться в другие места ввиду какого-то давления, например, вырубки лесов;
– именно человеческое вмешательство, такое как уже упомянутая вырубка лесов, провоцирует межгрупповое насилие между шимпанзе, а в одном из случаев поспособствовать началу «войны» могло то, что исследователи решили подкармливать шимпанзе бананами, но когда это привело к ряду проблем, включая столкновения между шимпанзе в месте выдачи бананов, им пришлось резко прекратить такую практику, что могло вызвать у шимпанзе сильную фрустрацию;
– очень важным фактором являются индивидуальные особенности шимпанзе, отдельные особи выделяются особой насильственностью, например, первую атакую в «войне» в национальном парке Гомбе возглавил самец, который уже прославился нападениями на других шимпанзе и даже поеданием их детей;
– большинство подтверждённых межгрупповых убийств шимпанзе приходится всего на два случая (в Гомбе между 1974 и 1977 годами и в Кибале между 2002 и 2006 годами), вызванных интенсивным человеческим вмешательством;
– если исключать эти два случая, составляющих всего 2% от всей истории наблюдения за шимпанзе, убийства между взрослыми шимпанзе будут чрезвычайно редким явлением, и большинство всё же происходящих изредка убийств будут уже внутригрупповыми, а не межгрупповыми;
– свидетельств адаптивности и выгодности межгрупповых убийств в случае шимпанзе очень мало, и даже если брать самый сильный адаптивный предсказатель убийств среди обнаруженных, которым является рост плотности популяции, то он во всех случаях был тесно связан с человеческим вмешательством;
– утверждается, что шимпанзе свойственно устраивать налёты, в ходе которых они могут истреблять другие группы шимпанзе, однако такое происходило только один раз в Гомбе;
– даже если бы демоническая перспектива имела обоснования, она не была бы применима к современным войнам между государствами, в которых лидеры командуют, а не воюют сами, а солдаты исполняют приказы;
– по множеству свидетельств, «простым обществам» охотников-собирателей, существовавшим большую часть человеческой истории, групповое насилие и войны, за редкими исключениями, вообще несвойственны, и они возникают только при усложнении социальной структуры и расширении государства.
С полной версией статьи по книге «Шимпанзе, война и история. Являются ли мужчины прирождёнными убийцами?» вы можете ознакомиться здесь: https://antiviolence.io/ru/chimpanzee_wars
Почему происходят войны? В качестве объяснения может приводиться теория, согласно которой шимпанзе и люди имеют врождённую тягу к убийству «чужаков», когда это несёт мало рисков, поскольку такое поведение давало репродуктивное и ресурсное преимущество группам убийц в ходе биологической эволюции. Подобная теория берёт своё активное развитие из случая, когда в 1974–1977 годах в национальном парке Гомбе две группы шимпанзе вступили в «войну». Такие исследователи, как Ричард Рэнгем, Майкл Гильери и другие заявили об идентичности этого явления с человеческими войнами и наличии у обоих видов естественного желания убивать соседей, дающего группе убийц преимущество над другими группами. Впрочем, есть и альтернативный взгляд, опровергающий такую теорию. Его хорошо описал антрополог Брайан Фергюсон в своей книге 2023 года «Шимпанзе, война и история. Являются ли мужчины прирождёнными убийцами?».
Среди важных тезисов этого труда стоит выделить следующее:
– некоторые исследователи преувеличивают количество убийств среди шимпанзе, обозначая исчезнувших особей как однозначно убитых, хотя шимпанзе могут даже целыми группами из десятков особей резко переселяться в другие места ввиду какого-то давления, например, вырубки лесов;
– именно человеческое вмешательство, такое как уже упомянутая вырубка лесов, провоцирует межгрупповое насилие между шимпанзе, а в одном из случаев поспособствовать началу «войны» могло то, что исследователи решили подкармливать шимпанзе бананами, но когда это привело к ряду проблем, включая столкновения между шимпанзе в месте выдачи бананов, им пришлось резко прекратить такую практику, что могло вызвать у шимпанзе сильную фрустрацию;
– очень важным фактором являются индивидуальные особенности шимпанзе, отдельные особи выделяются особой насильственностью, например, первую атакую в «войне» в национальном парке Гомбе возглавил самец, который уже прославился нападениями на других шимпанзе и даже поеданием их детей;
– большинство подтверждённых межгрупповых убийств шимпанзе приходится всего на два случая (в Гомбе между 1974 и 1977 годами и в Кибале между 2002 и 2006 годами), вызванных интенсивным человеческим вмешательством;
– если исключать эти два случая, составляющих всего 2% от всей истории наблюдения за шимпанзе, убийства между взрослыми шимпанзе будут чрезвычайно редким явлением, и большинство всё же происходящих изредка убийств будут уже внутригрупповыми, а не межгрупповыми;
– свидетельств адаптивности и выгодности межгрупповых убийств в случае шимпанзе очень мало, и даже если брать самый сильный адаптивный предсказатель убийств среди обнаруженных, которым является рост плотности популяции, то он во всех случаях был тесно связан с человеческим вмешательством;
– утверждается, что шимпанзе свойственно устраивать налёты, в ходе которых они могут истреблять другие группы шимпанзе, однако такое происходило только один раз в Гомбе;
– даже если бы демоническая перспектива имела обоснования, она не была бы применима к современным войнам между государствами, в которых лидеры командуют, а не воюют сами, а солдаты исполняют приказы;
– по множеству свидетельств, «простым обществам» охотников-собирателей, существовавшим большую часть человеческой истории, групповое насилие и войны, за редкими исключениями, вообще несвойственны, и они возникают только при усложнении социальной структуры и расширении государства.
С полной версией статьи по книге «Шимпанзе, война и история. Являются ли мужчины прирождёнными убийцами?» вы можете ознакомиться здесь: https://antiviolence.io/ru/chimpanzee_wars
В замечательную годовщину развала незамечательной страны, хотим пригласить вас в папку Libertarians, тут мы собрали почти всех наиболее известных либертарианцев нижнего интернета, которые публикуют только чистейшую истину и либертарианскую базу
Вместе против этатизма
Вместе против этатизма
Долгосрочные перспективы человечества, внеземной разум и моральные ценности
Крайне интересными будут вопросы, что ожидает человечество в долгосрочной перспективе, с чем мы можем столкнуться, если вдруг вступим в контакт с каким-то внеземным разумом, и какую роль в этом всём играют моральные ценности. Неплохие рассуждения, связанные с этими вопросами, приводятся в статье под названием «Внеземной разум и моральная позиция», и было бы неплохо ознакомиться с ними.
Авторы этой статьи Милан Чиркович и Ана Катич показывают, что если мы когда-либо обнаружим внеземной разум, то он должен подпадать по категорию такого разума, который способен на моральные рассуждения и всегда следует в соответствии с ними. Подобное утверждение основывается на одной из причин, ввиду которых мы сейчас рассматриваем такую идею, как биоусиление морали, состоящую в использовании биомедицинских технологий для морального совершенствования людей, в том числе через излечение дисфункции механизма ингибирования насилия и психопатических предрасположенностей у людей, страдающих ими. Ею является причинение «абсолютного вреда» – настолько масштабной глобальной катастрофы, что либо человечество и его ценности будут уничтожены, либо, по крайней мере, наш творческий потенциал будет навсегда ограничен.
Большинство исследований приходит к выводу, что самые серьёзные кандидаты на роль такой катастрофы являются искусственными, например, злоупотребление искусственным интеллектом или биотехнологиями (включая создание и умышленное использование искусственных смертоносных патогенов), предотвращение которых сводится к способности людей принимать решения, а особенно – моральные решения. Практика биоусиления морали в таком случае должна отдалить нас от причинения абсолютного вреда.
Разумеется, подобное не является чем-то применимым только к человеческой цивилизации. Будет разумно предположить, что любой тип существ, способных мыслить, столкнётся с экзистенциальными рисками, ведущими к причинению абсолютного вреда. Любая технологическая цивилизация рискует самоуничтожиться, например, через ядерную войну или применение ещё каких-то средств массового уничтожения, если она не найдёт способ предотвратить саму возможность их применения.
Неспособность справиться с экзистенциальными рисками ведёт к причинению абсолютного вреда и исчезновению цивилизации. И наибольший шанс выжить в данном случае имеют те, кто станет практиковать моральное совершенствование. Таким образом, возникает некая форма естественного отбора – существа, которые намеренно или случайно окажутся морально усовершенствованными, будут иметь большие шансы на выживание. Мало того, можно ожидать, что шансы выживания существ, не являющихся морально усовершенствованными, с течением времени будут стремиться к нулю.
Опираясь на такие рассуждения, авторы приходят к выводу, что нам стоит стремиться к поиску внеземных цивилизаций и контакту с ними c помощью проектов «SETI», поскольку мы можем ожидать, что они будут морально усовершенствованными. Это даст нам пример цивилизации, характеризующейся подобным, и покажет, какие шаги она предприняла для достижения этого, что может помочь с этим и нам.
Кроме того, хотелось бы ещё добавить, что иногда можно услышать аргумент, якобы столкновение с внеземным разумом грозит нам лишь уничтожением, особенно если мы ещё и станем абсолютно ненасильственным видом. Но, судя по всему, любая цивилизация, оказавшаяся неспособной решить проблему насилия, уничтожит саму себя с помощью высокотехнологического оружия массового поражения ещё до того, как сможет покинуть пределы своей собственной звёздной системы (особенно учитывая, что это потребует использования настолько высоких технологий и больших объёмов энергии, которых определённо хватит, чтобы легко причинить абсолютный вред). Единственное, чего нам стоит бояться, так это того, что мы сами можем оказаться такой цивилизацией.
Крайне интересными будут вопросы, что ожидает человечество в долгосрочной перспективе, с чем мы можем столкнуться, если вдруг вступим в контакт с каким-то внеземным разумом, и какую роль в этом всём играют моральные ценности. Неплохие рассуждения, связанные с этими вопросами, приводятся в статье под названием «Внеземной разум и моральная позиция», и было бы неплохо ознакомиться с ними.
Авторы этой статьи Милан Чиркович и Ана Катич показывают, что если мы когда-либо обнаружим внеземной разум, то он должен подпадать по категорию такого разума, который способен на моральные рассуждения и всегда следует в соответствии с ними. Подобное утверждение основывается на одной из причин, ввиду которых мы сейчас рассматриваем такую идею, как биоусиление морали, состоящую в использовании биомедицинских технологий для морального совершенствования людей, в том числе через излечение дисфункции механизма ингибирования насилия и психопатических предрасположенностей у людей, страдающих ими. Ею является причинение «абсолютного вреда» – настолько масштабной глобальной катастрофы, что либо человечество и его ценности будут уничтожены, либо, по крайней мере, наш творческий потенциал будет навсегда ограничен.
Большинство исследований приходит к выводу, что самые серьёзные кандидаты на роль такой катастрофы являются искусственными, например, злоупотребление искусственным интеллектом или биотехнологиями (включая создание и умышленное использование искусственных смертоносных патогенов), предотвращение которых сводится к способности людей принимать решения, а особенно – моральные решения. Практика биоусиления морали в таком случае должна отдалить нас от причинения абсолютного вреда.
Разумеется, подобное не является чем-то применимым только к человеческой цивилизации. Будет разумно предположить, что любой тип существ, способных мыслить, столкнётся с экзистенциальными рисками, ведущими к причинению абсолютного вреда. Любая технологическая цивилизация рискует самоуничтожиться, например, через ядерную войну или применение ещё каких-то средств массового уничтожения, если она не найдёт способ предотвратить саму возможность их применения.
Неспособность справиться с экзистенциальными рисками ведёт к причинению абсолютного вреда и исчезновению цивилизации. И наибольший шанс выжить в данном случае имеют те, кто станет практиковать моральное совершенствование. Таким образом, возникает некая форма естественного отбора – существа, которые намеренно или случайно окажутся морально усовершенствованными, будут иметь большие шансы на выживание. Мало того, можно ожидать, что шансы выживания существ, не являющихся морально усовершенствованными, с течением времени будут стремиться к нулю.
Опираясь на такие рассуждения, авторы приходят к выводу, что нам стоит стремиться к поиску внеземных цивилизаций и контакту с ними c помощью проектов «SETI», поскольку мы можем ожидать, что они будут морально усовершенствованными. Это даст нам пример цивилизации, характеризующейся подобным, и покажет, какие шаги она предприняла для достижения этого, что может помочь с этим и нам.
Кроме того, хотелось бы ещё добавить, что иногда можно услышать аргумент, якобы столкновение с внеземным разумом грозит нам лишь уничтожением, особенно если мы ещё и станем абсолютно ненасильственным видом. Но, судя по всему, любая цивилизация, оказавшаяся неспособной решить проблему насилия, уничтожит саму себя с помощью высокотехнологического оружия массового поражения ещё до того, как сможет покинуть пределы своей собственной звёздной системы (особенно учитывая, что это потребует использования настолько высоких технологий и больших объёмов энергии, которых определённо хватит, чтобы легко причинить абсолютный вред). Единственное, чего нам стоит бояться, так это того, что мы сами можем оказаться такой цивилизацией.
👋Приветствую вас, друзья!
🌐Хотите быть в курсе о происходящем во всëм мире: от протестов, до войны Украине и конфликтов в других точках мира?
Подписывайтесь на канал @WorldEventsNow . Всегда поддерживается дискуссия под постами и в чате канала + быстрая работа администрации, не заставит вас заскучать
🗣Вливайтесь с нами, в этот безумный поток событий в нашем мире!
•Подписаться на канал "Мировые события сейчас"
🌐Хотите быть в курсе о происходящем во всëм мире: от протестов, до войны Украине и конфликтов в других точках мира?
Подписывайтесь на канал @WorldEventsNow . Всегда поддерживается дискуссия под постами и в чате канала + быстрая работа администрации, не заставит вас заскучать
🗣Вливайтесь с нами, в этот безумный поток событий в нашем мире!
•Подписаться на канал "Мировые события сейчас"
Предновогоднее обращение и итоги года
По сложившейся традиции, в конце 2024 года хотелось бы подвести итоги деятельности нашего проекта. В первую очередь, как всегда, дело не обошлось без расширения теоретической базы. Было собрано множество научных трудов и исследований, в очередной раз подтверждающих, что дисфункция механизма ингибирования насилия и психопатические предрасположенности объясняют различные формы причинения людям вреда.
Среди таких трудов особенно выделяется книга психиатра Анджея Лобачевского «Политическая понерология: Наука о природе зла применительно к политике», в которой объясняется, каким образом психопатичные личности становятся порождающим фактором авторитарных и репрессивных режимов. Также были опровергнуты очередные мифы о нормальности насилия. Например, можно вспомнить миф о прирождённой склонности к убийству сородичей и совершению войн у шимпанзе и человека, опровергаемый антропологом Брайаном Фергюсоном в его труде «Шимпанзе, война и история. Являются ли мужчины прирождёнными убийцами?». Были обнаружены и новые криминологические свидетельства касательно того, что дисфункция ингибитора насилия является главным объяснением насильственной преступности, а особенно совершения умышленных актов насилия. И это лишь малая часть теоретических выводов, с которыми вы можете ознакомиться на нашем сайте Antiviolence.io.
Но что ещё важнее – было собрано очень много данных касательно возможности излечения насильственного поведения и психопатии у человека. Как мы знаем, за механизм ингибирования насилия отвечает серотонинергическая система мозга. И ряд препаратов, благоприятно влияющих на её работу, уже был успешно проверен в клинических испытаниях на людях. В их рамках получалось стимулировать эмпатию и способность к принятию перспективы других людей, устранять агрессию, связанную с психопатией, и даже исправлять поведение насильственных рецидивистов. Данные по ним тоже были собраны на одной из страниц нашего сайта. Кроме того, продолжаются опыты на крысах и хомяках, организованные биохакерами, связанными с нашим проектом – они также показали много антиагрессивных агентов, которые имеют потенциал для будущего испытания на людях.
На этом, конечно же, не всё. В следующем году будет ещё больше новых открытий и достижений касательно решения проблемы насилия в общественной и личной жизни как патологического для человека явления. Мы поздравляем всех с наступающим Новым Годом! Оставайтесь с нами на связи, чтобы ничего не пропустить.
По сложившейся традиции, в конце 2024 года хотелось бы подвести итоги деятельности нашего проекта. В первую очередь, как всегда, дело не обошлось без расширения теоретической базы. Было собрано множество научных трудов и исследований, в очередной раз подтверждающих, что дисфункция механизма ингибирования насилия и психопатические предрасположенности объясняют различные формы причинения людям вреда.
Среди таких трудов особенно выделяется книга психиатра Анджея Лобачевского «Политическая понерология: Наука о природе зла применительно к политике», в которой объясняется, каким образом психопатичные личности становятся порождающим фактором авторитарных и репрессивных режимов. Также были опровергнуты очередные мифы о нормальности насилия. Например, можно вспомнить миф о прирождённой склонности к убийству сородичей и совершению войн у шимпанзе и человека, опровергаемый антропологом Брайаном Фергюсоном в его труде «Шимпанзе, война и история. Являются ли мужчины прирождёнными убийцами?». Были обнаружены и новые криминологические свидетельства касательно того, что дисфункция ингибитора насилия является главным объяснением насильственной преступности, а особенно совершения умышленных актов насилия. И это лишь малая часть теоретических выводов, с которыми вы можете ознакомиться на нашем сайте Antiviolence.io.
Но что ещё важнее – было собрано очень много данных касательно возможности излечения насильственного поведения и психопатии у человека. Как мы знаем, за механизм ингибирования насилия отвечает серотонинергическая система мозга. И ряд препаратов, благоприятно влияющих на её работу, уже был успешно проверен в клинических испытаниях на людях. В их рамках получалось стимулировать эмпатию и способность к принятию перспективы других людей, устранять агрессию, связанную с психопатией, и даже исправлять поведение насильственных рецидивистов. Данные по ним тоже были собраны на одной из страниц нашего сайта. Кроме того, продолжаются опыты на крысах и хомяках, организованные биохакерами, связанными с нашим проектом – они также показали много антиагрессивных агентов, которые имеют потенциал для будущего испытания на людях.
На этом, конечно же, не всё. В следующем году будет ещё больше новых открытий и достижений касательно решения проблемы насилия в общественной и личной жизни как патологического для человека явления. Мы поздравляем всех с наступающим Новым Годом! Оставайтесь с нами на связи, чтобы ничего не пропустить.
Солгал ли Сэмюэл Маршалл?
В 1947 году американский военный журналист, бригадный генерал и историк Сэмюэл Маршалл опубликовал труд под названием «Люди против огня: проблема боевого командования». Проведя опрос среди 400 пехотных рот, Маршалл делает вывод, что только 15–25% солдат стреляли в сторону врага, и «среднестатистический и здоровый индивид обладает таким внутренним и зачастую неосознаваемым сопротивлением к убийству, что он никогда не отнимет чужую жизнь, если такой ответственности можно избежать».
Хоть и выводы Маршалла были широко приняты в Вооружённых силах США и сильно повлияли на их подход к тренировке солдат, в его сторону также было высказано очень много критики, начиная от замечаний касательно методологии его исследования и заканчивая утверждениями, что он якобы вообще не опрашивал солдат и попросту выдумал приведённые им результаты. Однако многие из нападок на Маршалла не имеют весомых оснований. Как отмечает американский публицист и бывший подполковник Дейв Гроссман, возможно, методика Маршалла может быть устаревшей с точки зрения строгих современных стандартов, но это не значит, что он солгал, и каждое доступное параллельное научное исследование подтверждает его основные выводы. И очень хорошо выводы Маршалла разбирает историк Дэвид Ли в своей книге «Лично и близко: реальность ближнего боя во Второй мировой войне».
Стоит начать с того, что, судя по записям, которые делал Маршалл, он действительно посещал солдат после сражений. И один из офицеров, который сопровождал его во время Корейской войны, подтверждает, что он задавал солдатам много вопросов, в том числе и касательно их стрельбы во врага. Поэтому нет причин считать, что он не задавал таких вопросов участникам Второй мировой войны. Также часть критики Маршалла основывается на свидетельствах о солдатах, которые получали от убийств удовольствие. Действительно, это могло быть свойственно некоторым солдатам. Однако идея, что многим солдатам нравилось убивать, да и что жажда убивать вообще свойственна человеку по эволюционными причинам, подвергается всеобщему непринятию, даже со стороны тех, кто были активным стрелками в боях. Историки отмечают, что большинство мужчин, участвовавших в боях, считали убийство крайне неприятной работой, и лишь единицы среди множества ветеранов станут заявлять, что им это нравилось. Есть также примеры участников боёв, которые выражали радость касательно того, что им не пришлось убивать вражеских солдат.
Конечно, солдаты могут обучаться убийству через обусловливающие тренировки, делающие это рефлекторным и автоматическим действием. Однако важно отметить момент, упускаемый многими историками, что к таким тренировкам особо восприимчивы добровольцы, которых обычно набирают в специальные войска, тогда как у призывников мало желания воевать и быть частью таких войск. Кроме того, в специальных войсках проводится отбор, в ходе которого могут свободно исключать неподходящих кандидатов, чтобы гарантировать, что все солдаты будут стрелять. Стоит отметить, что во Второй мировой войне даже у нацистских войск была проблема солдат, не желающих стрелять во врага. И многие «обусловленные» убийцы, прошедшие интенсивные тренировки, входили в полностью добровольные к участию формирования, например, дивизии «Ваффен-СС».
Был ли Маршалл прав? В определённой степени – да. Хотя для некоторых случаев его оценка количества стреляющих солдат будет заниженной, нет никаких доказательств позициям, противоположным его. Нельзя сказать, что большинство солдат стреляло. Мало того, некоторые из стреляющих солдат могли не прицеливаться во время этого из-за нежелания убивать или думать об убийстве. Многие свидетельства подтверждают, что боевые действия часто зависели от одного или нескольких исключительных солдат, которые вели других в атаку, в то время как большинство лишь следовало за ними или ничего не делало. Лишь совсем немногим солдатам нравилось убивать, тогда как большинству – вовсе нет. Конечно, стоит понимать, что в некоторых современных войсках из-за тщательного отбора и обусловливающих тренировок дела уже могут обстоять совсем иначе.
В 1947 году американский военный журналист, бригадный генерал и историк Сэмюэл Маршалл опубликовал труд под названием «Люди против огня: проблема боевого командования». Проведя опрос среди 400 пехотных рот, Маршалл делает вывод, что только 15–25% солдат стреляли в сторону врага, и «среднестатистический и здоровый индивид обладает таким внутренним и зачастую неосознаваемым сопротивлением к убийству, что он никогда не отнимет чужую жизнь, если такой ответственности можно избежать».
Хоть и выводы Маршалла были широко приняты в Вооружённых силах США и сильно повлияли на их подход к тренировке солдат, в его сторону также было высказано очень много критики, начиная от замечаний касательно методологии его исследования и заканчивая утверждениями, что он якобы вообще не опрашивал солдат и попросту выдумал приведённые им результаты. Однако многие из нападок на Маршалла не имеют весомых оснований. Как отмечает американский публицист и бывший подполковник Дейв Гроссман, возможно, методика Маршалла может быть устаревшей с точки зрения строгих современных стандартов, но это не значит, что он солгал, и каждое доступное параллельное научное исследование подтверждает его основные выводы. И очень хорошо выводы Маршалла разбирает историк Дэвид Ли в своей книге «Лично и близко: реальность ближнего боя во Второй мировой войне».
Стоит начать с того, что, судя по записям, которые делал Маршалл, он действительно посещал солдат после сражений. И один из офицеров, который сопровождал его во время Корейской войны, подтверждает, что он задавал солдатам много вопросов, в том числе и касательно их стрельбы во врага. Поэтому нет причин считать, что он не задавал таких вопросов участникам Второй мировой войны. Также часть критики Маршалла основывается на свидетельствах о солдатах, которые получали от убийств удовольствие. Действительно, это могло быть свойственно некоторым солдатам. Однако идея, что многим солдатам нравилось убивать, да и что жажда убивать вообще свойственна человеку по эволюционными причинам, подвергается всеобщему непринятию, даже со стороны тех, кто были активным стрелками в боях. Историки отмечают, что большинство мужчин, участвовавших в боях, считали убийство крайне неприятной работой, и лишь единицы среди множества ветеранов станут заявлять, что им это нравилось. Есть также примеры участников боёв, которые выражали радость касательно того, что им не пришлось убивать вражеских солдат.
Конечно, солдаты могут обучаться убийству через обусловливающие тренировки, делающие это рефлекторным и автоматическим действием. Однако важно отметить момент, упускаемый многими историками, что к таким тренировкам особо восприимчивы добровольцы, которых обычно набирают в специальные войска, тогда как у призывников мало желания воевать и быть частью таких войск. Кроме того, в специальных войсках проводится отбор, в ходе которого могут свободно исключать неподходящих кандидатов, чтобы гарантировать, что все солдаты будут стрелять. Стоит отметить, что во Второй мировой войне даже у нацистских войск была проблема солдат, не желающих стрелять во врага. И многие «обусловленные» убийцы, прошедшие интенсивные тренировки, входили в полностью добровольные к участию формирования, например, дивизии «Ваффен-СС».
Был ли Маршалл прав? В определённой степени – да. Хотя для некоторых случаев его оценка количества стреляющих солдат будет заниженной, нет никаких доказательств позициям, противоположным его. Нельзя сказать, что большинство солдат стреляло. Мало того, некоторые из стреляющих солдат могли не прицеливаться во время этого из-за нежелания убивать или думать об убийстве. Многие свидетельства подтверждают, что боевые действия часто зависели от одного или нескольких исключительных солдат, которые вели других в атаку, в то время как большинство лишь следовало за ними или ничего не делало. Лишь совсем немногим солдатам нравилось убивать, тогда как большинству – вовсе нет. Конечно, стоит понимать, что в некоторых современных войсках из-за тщательного отбора и обусловливающих тренировок дела уже могут обстоять совсем иначе.
Насколько важно перепроверять популярные утверждения
Многие из вас наверняка слышали историю об одном опыте на обезьянах с бананом и ледяным душем, также часто распространяемую под названием «здесь так принято». Суть опыта состояла в том, что несколько обезьян поместили в одну клетку, к потолку клетки был подвешен банан, а под ним поставлена лестница. Как только какая-то из обезьян пыталась достать банан, всех обезьян обливали холодной водой, и через время они теряли интерес к банану. Когда же одну из обезьян заменяли на новую, остальные обезьяны останавливали её при попытке достать банан. Постепенно всех старых обезьян заменили на новых, но «традиция» принудительно останавливать новичков от доставания банана не исчезла, даже когда холодный душ был полностью убран.
Но этот «широко известный» опыт, которым нередко объясняется процесс формирования социума и традиций, похоже, никогда и не проводился. Несколько материалов в сети указывают на то, что впервые этот опыт упоминается в книге «Competing for the Future» 1994 года, написанной консультантами по стратегическому менеджменту Хэмелом и Прахаладом[1][2]. Ссылок на этот опыт никаких не приводится, а его описание начинается со слов «наш друг однажды описывал эксперимент с обезьянами».
Предполагается, что частично эта история могла быть основана на опыте исследователя Гордона Стивенсона, проведённом в 1967 году. В этом опыте обезьянам, пока они находились одни, предоставляли объект, попытки манипулировать которым приводили к наказанию – направлению воздушной струи на них. После вместе с ними размещали другую обезьяну в качестве партнёра, который тоже пытался манипулировать объектом. В результате одна из обученных обезьян оттянула своего партнёра от объекта, ещё две выражали страх при наблюдении за партнёром.
Как мы видим, ранее приведённая история имеет мало сходств с наиболее близким по описанию опытом, который проводился в реальности. Тем не менее, этот миф был пересказан в сотнях книг и тысячах статей. Эта история показывает нам, что популярные утверждения очень важно перепроверять, поскольку они могут быть попросту ложными. И что касается проблемы насилия, рассматриваемой нашим проектом, таких мифов тоже много сложилось. Можно вспомнить эксперимент Милгрэма, в ходе которого было скрыто в архиве большинство результатов, или Стэнфордский тюремный эксперимент, который вообще оказался постановкой с заранее установленным результатом[3][4].
Многие из вас наверняка слышали историю об одном опыте на обезьянах с бананом и ледяным душем, также часто распространяемую под названием «здесь так принято». Суть опыта состояла в том, что несколько обезьян поместили в одну клетку, к потолку клетки был подвешен банан, а под ним поставлена лестница. Как только какая-то из обезьян пыталась достать банан, всех обезьян обливали холодной водой, и через время они теряли интерес к банану. Когда же одну из обезьян заменяли на новую, остальные обезьяны останавливали её при попытке достать банан. Постепенно всех старых обезьян заменили на новых, но «традиция» принудительно останавливать новичков от доставания банана не исчезла, даже когда холодный душ был полностью убран.
Но этот «широко известный» опыт, которым нередко объясняется процесс формирования социума и традиций, похоже, никогда и не проводился. Несколько материалов в сети указывают на то, что впервые этот опыт упоминается в книге «Competing for the Future» 1994 года, написанной консультантами по стратегическому менеджменту Хэмелом и Прахаладом[1][2]. Ссылок на этот опыт никаких не приводится, а его описание начинается со слов «наш друг однажды описывал эксперимент с обезьянами».
Предполагается, что частично эта история могла быть основана на опыте исследователя Гордона Стивенсона, проведённом в 1967 году. В этом опыте обезьянам, пока они находились одни, предоставляли объект, попытки манипулировать которым приводили к наказанию – направлению воздушной струи на них. После вместе с ними размещали другую обезьяну в качестве партнёра, который тоже пытался манипулировать объектом. В результате одна из обученных обезьян оттянула своего партнёра от объекта, ещё две выражали страх при наблюдении за партнёром.
Как мы видим, ранее приведённая история имеет мало сходств с наиболее близким по описанию опытом, который проводился в реальности. Тем не менее, этот миф был пересказан в сотнях книг и тысячах статей. Эта история показывает нам, что популярные утверждения очень важно перепроверять, поскольку они могут быть попросту ложными. И что касается проблемы насилия, рассматриваемой нашим проектом, таких мифов тоже много сложилось. Можно вспомнить эксперимент Милгрэма, в ходе которого было скрыто в архиве большинство результатов, или Стэнфордский тюремный эксперимент, который вообще оказался постановкой с заранее установленным результатом[3][4].
Насколько рано можно обнаружить и исправить проблему насильственного поведения
Как вы думаете, в каком возрасте можно понять, что тот или иной человек склонен к развитию как антисоциальная, насильственная и психопатичная личность? Возможно, кто-то удивится, но подобное можно обнаружить уже в возрасте двух лет!
Конечно, детей в любом случае не обозначают как психопатов. Однако для них существует схожие понятия под названиями черты бесчувствия-бессердечия (callous-unemotional traits) или лживо-бессердечное поведение (deceitful-callous behavior), в которых учитываются такие вещи, как отсутствие у ребёнка чувства вины за плохое поведение, склонность лгать, быть эгоистичным, подлым и т. п. Более высокие показатели подобных черт по многим исследованиям являются сильным предсказателем большего риска насильственного поведения и наличия черт психопатии во взрослом возрасте.
Однако важно выделить результаты нескольких исследований по этой теме. Одно из них на детях в возрасте 4–9 лет показало, что наличие черт бесчувствия-бессердечия предсказывает поведенческие проблемы спустя год. Также их наличие в возрасте 3-х лет предсказывает высокую и устойчивую агрессивность в возрасте 6–12 лет. А в ещё одном исследовании и вовсе решили оценить 731 ребёнка по шкале лживо-бессердечного поведения в возрасте 2–4 лет и проверить, как оно предсказывает проблемное поведение спустя год, а также в возрасте 9-ти с половиной лет.
Результаты показали, что дети, получившие в возрасте 2-х лет высокие показатели по данной шкале, уже в возрасте 3-х лет заполучали серьёзные поведенческие проблемы. Также высокие показатели по ней в возрасте 2–4 лет предсказывали склонность ребёнка нарушать правила и вести себя агрессивно в возрасте 9-ти с половиной лет.
Такие результаты ещё раз подтверждают выводы других исследований, что психопатические предрасположенности возникают в раннем возрасте и сохраняют высокую стабильность в течение жизни. И эту информацию очень важно учитывать для того, чтобы предотвращать насильственное поведение. Если быть к детям внимательными и обнаруживать риск психопатии как можно раньше, то можно предпринять меры, включая терапевтическое вмешательство, которые этот риск предотвратят и решат проблему насилия ещё задолго до того, как она возникнет на практике.
Как вы думаете, в каком возрасте можно понять, что тот или иной человек склонен к развитию как антисоциальная, насильственная и психопатичная личность? Возможно, кто-то удивится, но подобное можно обнаружить уже в возрасте двух лет!
Конечно, детей в любом случае не обозначают как психопатов. Однако для них существует схожие понятия под названиями черты бесчувствия-бессердечия (callous-unemotional traits) или лживо-бессердечное поведение (deceitful-callous behavior), в которых учитываются такие вещи, как отсутствие у ребёнка чувства вины за плохое поведение, склонность лгать, быть эгоистичным, подлым и т. п. Более высокие показатели подобных черт по многим исследованиям являются сильным предсказателем большего риска насильственного поведения и наличия черт психопатии во взрослом возрасте.
Однако важно выделить результаты нескольких исследований по этой теме. Одно из них на детях в возрасте 4–9 лет показало, что наличие черт бесчувствия-бессердечия предсказывает поведенческие проблемы спустя год. Также их наличие в возрасте 3-х лет предсказывает высокую и устойчивую агрессивность в возрасте 6–12 лет. А в ещё одном исследовании и вовсе решили оценить 731 ребёнка по шкале лживо-бессердечного поведения в возрасте 2–4 лет и проверить, как оно предсказывает проблемное поведение спустя год, а также в возрасте 9-ти с половиной лет.
Результаты показали, что дети, получившие в возрасте 2-х лет высокие показатели по данной шкале, уже в возрасте 3-х лет заполучали серьёзные поведенческие проблемы. Также высокие показатели по ней в возрасте 2–4 лет предсказывали склонность ребёнка нарушать правила и вести себя агрессивно в возрасте 9-ти с половиной лет.
Такие результаты ещё раз подтверждают выводы других исследований, что психопатические предрасположенности возникают в раннем возрасте и сохраняют высокую стабильность в течение жизни. И эту информацию очень важно учитывать для того, чтобы предотвращать насильственное поведение. Если быть к детям внимательными и обнаруживать риск психопатии как можно раньше, то можно предпринять меры, включая терапевтическое вмешательство, которые этот риск предотвратят и решат проблему насилия ещё задолго до того, как она возникнет на практике.
Как всем навязывается «право сильного» в современном мире
Все мы знаем о существовании международных конвенций и договорённостей, ограничивающих разработку и использование различных форм оружия массового поражения, включая химическое, биологическое и ядерное оружие. Да и другие формы вооружения и многие военные практики тоже находятся под запретом. Обосновывается это всё этическими причинами, тем, что определённое оружие и практики слишком смертоносны, причиняют много страданий людям, а также действует неселективно – их жертвами легко может стать огромное количество мирного населения. Эта позиция вполне себе понятна, однако на неё также важно посмотреть с другой точки зрения.
В современном высокотехнологическом мире разработка оружия массового поражения может быть доступна многим юрисдикциям. И оно вполне себе способно делать из них невыгодную жертву, даже для крупных и сильных государств, имеющих миллионы солдат и единиц классического вооружения. В таких условиях меняется сама суть «права сильного» – сильным теперь является не тот, кто действительно имеет силу и возможность безнаказанно причинять вред тому, кто слабее, а тот, кто может убедить слабого в необходимости следовать каким-то нормам, регуляциям и запретам.
Разумеется, это всё сейчас говорится не в оправдание реального применения каких-то действительно негуманных военных практик. Речь идёт лишь о том, что целью запрета таких практик вполне может быть поставить слабого в невыгодное положение перед сильными игроками и в полную зависимость от их воли. За примерами не надо далеко и ходить, можно просто вспомнить, в какое положение поставил Украину Будапештский меморандум, по которому её вынудили обменять ядерное вооружение на бумажные гарантии безопасности.
Небольшие и слабые юрисдикции вполне могли бы не зависеть от воли сверхдержав, если бы им было позволено разрабатывать и иметь то же оружие массового поражения, не для его применения, а просто в качестве средства сдерживания от внешней агрессии. Кроме того, даже если говорить о применении такого вооружения, не все его формы будут особо жестокими и абсолютно неприемлемыми. Например, с нынешним уровнем прогресса сейчас вполне можно вести речь о разработке этологического (поведенческого) оружия, которое бы просто делало вражеских солдат неспособными совершать убийства и вести бой, при этом без причинения им какого-либо постоянного и серьёзного вреда. Таким оружием могло бы стать распыляемое в воздухе био/химическое средство для усиления у человека механизма ингибирования насилия или даже для разрушения иерархии – снижения авторитарности и подчинения авторитетам (командирам). Наверняка можно придумать ещё много различных вариантов схожего вооружения. И нет никаких причин считать, почему таким вооружением не должны обладать любые юрисдикции. Разве что, снова же, это будет невыгодно сильным игрокам на международной политическое арене. Им выгодно убедить всех остальных следовать международным соглашениям и тем самым ограничивать свой потенциал защиты от их вмешательства.
Все мы знаем о существовании международных конвенций и договорённостей, ограничивающих разработку и использование различных форм оружия массового поражения, включая химическое, биологическое и ядерное оружие. Да и другие формы вооружения и многие военные практики тоже находятся под запретом. Обосновывается это всё этическими причинами, тем, что определённое оружие и практики слишком смертоносны, причиняют много страданий людям, а также действует неселективно – их жертвами легко может стать огромное количество мирного населения. Эта позиция вполне себе понятна, однако на неё также важно посмотреть с другой точки зрения.
В современном высокотехнологическом мире разработка оружия массового поражения может быть доступна многим юрисдикциям. И оно вполне себе способно делать из них невыгодную жертву, даже для крупных и сильных государств, имеющих миллионы солдат и единиц классического вооружения. В таких условиях меняется сама суть «права сильного» – сильным теперь является не тот, кто действительно имеет силу и возможность безнаказанно причинять вред тому, кто слабее, а тот, кто может убедить слабого в необходимости следовать каким-то нормам, регуляциям и запретам.
Разумеется, это всё сейчас говорится не в оправдание реального применения каких-то действительно негуманных военных практик. Речь идёт лишь о том, что целью запрета таких практик вполне может быть поставить слабого в невыгодное положение перед сильными игроками и в полную зависимость от их воли. За примерами не надо далеко и ходить, можно просто вспомнить, в какое положение поставил Украину Будапештский меморандум, по которому её вынудили обменять ядерное вооружение на бумажные гарантии безопасности.
Небольшие и слабые юрисдикции вполне могли бы не зависеть от воли сверхдержав, если бы им было позволено разрабатывать и иметь то же оружие массового поражения, не для его применения, а просто в качестве средства сдерживания от внешней агрессии. Кроме того, даже если говорить о применении такого вооружения, не все его формы будут особо жестокими и абсолютно неприемлемыми. Например, с нынешним уровнем прогресса сейчас вполне можно вести речь о разработке этологического (поведенческого) оружия, которое бы просто делало вражеских солдат неспособными совершать убийства и вести бой, при этом без причинения им какого-либо постоянного и серьёзного вреда. Таким оружием могло бы стать распыляемое в воздухе био/химическое средство для усиления у человека механизма ингибирования насилия или даже для разрушения иерархии – снижения авторитарности и подчинения авторитетам (командирам). Наверняка можно придумать ещё много различных вариантов схожего вооружения. И нет никаких причин считать, почему таким вооружением не должны обладать любые юрисдикции. Разве что, снова же, это будет невыгодно сильным игрокам на международной политическое арене. Им выгодно убедить всех остальных следовать международным соглашениям и тем самым ограничивать свой потенциал защиты от их вмешательства.
Что не так со значительной частью криминологических исследований
Криминологические исследования и литература очень часто акцентируют основное внимание на социальных причинах возникновения проблемы преступности, таких как плохое воспитание, нехватка возможностей, несправедливая экономическая система и т. п. При этом биологические и генетические факторы, несмотря на огромные достижения науки касательно объяснения насильственного поведения с их помощью, за некоторыми исключениями, обходятся стороной. Для криминологических теорий и материалов типичным делом является лишь иногда включать вставки про биологические темы, касающиеся преступности, в лучшем случае – уделять этому одну главу.
Как отмечал криминолог Мэттью Робинсон ещё в 2004 году, «биологические науки сделали больше для понимания преступности за последние 10 лет, чем социальные науки за последние 50 лет». Конечно, кто-то может отбросить заявление Робинсона, назвав его преувеличением. Однако, даже если он хотя бы частично прав, то возникает вопрос, почему криминология как наука выбрала дисциплинарную изоляцию вместо того, чтобы быть собранием знаний из различных дисциплин? Ответ на этот вопрос есть, и он состоит из трёх причин.
Первой причиной будет предвзятость, вызванная идеологическими основаниями. Ряд исследований показывает, что люди склонны опираться на свою социополитическую идеологию в выборе того, каким теориям и объяснениям проблемы преступности следовать. Разумеется, подобное лишь мешает объективному пониманию этой проблемы.
Второй причиной будет тёмное прошлое биологического теоретизирования, особенно ввиду его связи с евгеникой и фашизмом. Только одного этого зачастую хватает, чтобы напрочь отбрасывать биологические объяснения, даже не пытаясь разобраться в них. Саму идею биологического теоретизирования в вопросе проблемы преступности так тесно связывают с фашистскими практиками, как будто именно оно вызвало события, произошедшие во Второй мировой войне. Хотя стоит отметить, что социологические теории тоже становились ядром идеологий, которые использовались для обоснования убийств десятков миллионов людей в прошлом, но их почему-то не отбрасывают.
Третьей причиной будет то, что некоторые учёные стали разделять теории на «безопасные» и «опасные». Некоторые из них даже выступают за то, чтобы вовсе ограничить биологические исследования поведения человека, поскольку это опасно тем, что раскроет способы его контролирования. Также со временем дело дошло до того, что биологию стали воспринимать как расизм, сексизм, а также пример, как не нужно подходить к вопросу преступности. Это можно сравнить с тем, как теологи в прошлом отрицали теорию эволюции Дарвина, считая, что она опасная, и по их мнению, даже если бы социобиология (которую они не принимали) оказалась верной, то ей всё равно не стоило бы становиться широко известной.
Исследования показывают, что студенты, изучающие криминологию, получают мало знаний по биологии и генетике, а учёные, занимающиеся криминологическими программами, проявляют к этому мало интереса. Поэтому эти программы до сих пор стойко привязаны к социальным объяснениям преступности и систематически отбрасывают биологическое теоретизирование. И это всё несмотря на то, что биологические факторы, по данным многих исследований, тесно связаны с преступностью. Тем же студентам, которые заинтересованы в биологии, зачастую приходится выбирать какие-то другие дисциплины для обучения или заниматься самообучением. А попытки ими публиковать криминологические материалы могут столкнуться с провалом, поскольку лишь немногие учёные в этой сфере способны понимать и обоснованно критиковать биологические исследования преступного поведения, некоторые из них и вовсе их отвергают.
Криминологические исследования и литература очень часто акцентируют основное внимание на социальных причинах возникновения проблемы преступности, таких как плохое воспитание, нехватка возможностей, несправедливая экономическая система и т. п. При этом биологические и генетические факторы, несмотря на огромные достижения науки касательно объяснения насильственного поведения с их помощью, за некоторыми исключениями, обходятся стороной. Для криминологических теорий и материалов типичным делом является лишь иногда включать вставки про биологические темы, касающиеся преступности, в лучшем случае – уделять этому одну главу.
Как отмечал криминолог Мэттью Робинсон ещё в 2004 году, «биологические науки сделали больше для понимания преступности за последние 10 лет, чем социальные науки за последние 50 лет». Конечно, кто-то может отбросить заявление Робинсона, назвав его преувеличением. Однако, даже если он хотя бы частично прав, то возникает вопрос, почему криминология как наука выбрала дисциплинарную изоляцию вместо того, чтобы быть собранием знаний из различных дисциплин? Ответ на этот вопрос есть, и он состоит из трёх причин.
Первой причиной будет предвзятость, вызванная идеологическими основаниями. Ряд исследований показывает, что люди склонны опираться на свою социополитическую идеологию в выборе того, каким теориям и объяснениям проблемы преступности следовать. Разумеется, подобное лишь мешает объективному пониманию этой проблемы.
Второй причиной будет тёмное прошлое биологического теоретизирования, особенно ввиду его связи с евгеникой и фашизмом. Только одного этого зачастую хватает, чтобы напрочь отбрасывать биологические объяснения, даже не пытаясь разобраться в них. Саму идею биологического теоретизирования в вопросе проблемы преступности так тесно связывают с фашистскими практиками, как будто именно оно вызвало события, произошедшие во Второй мировой войне. Хотя стоит отметить, что социологические теории тоже становились ядром идеологий, которые использовались для обоснования убийств десятков миллионов людей в прошлом, но их почему-то не отбрасывают.
Третьей причиной будет то, что некоторые учёные стали разделять теории на «безопасные» и «опасные». Некоторые из них даже выступают за то, чтобы вовсе ограничить биологические исследования поведения человека, поскольку это опасно тем, что раскроет способы его контролирования. Также со временем дело дошло до того, что биологию стали воспринимать как расизм, сексизм, а также пример, как не нужно подходить к вопросу преступности. Это можно сравнить с тем, как теологи в прошлом отрицали теорию эволюции Дарвина, считая, что она опасная, и по их мнению, даже если бы социобиология (которую они не принимали) оказалась верной, то ей всё равно не стоило бы становиться широко известной.
Исследования показывают, что студенты, изучающие криминологию, получают мало знаний по биологии и генетике, а учёные, занимающиеся криминологическими программами, проявляют к этому мало интереса. Поэтому эти программы до сих пор стойко привязаны к социальным объяснениям преступности и систематически отбрасывают биологическое теоретизирование. И это всё несмотря на то, что биологические факторы, по данным многих исследований, тесно связаны с преступностью. Тем же студентам, которые заинтересованы в биологии, зачастую приходится выбирать какие-то другие дисциплины для обучения или заниматься самообучением. А попытки ими публиковать криминологические материалы могут столкнуться с провалом, поскольку лишь немногие учёные в этой сфере способны понимать и обоснованно критиковать биологические исследования преступного поведения, некоторые из них и вовсе их отвергают.
