Яков Миркин

Евреи. Короленко, приехав в Кишинев сразу же после погрома 1903 г., собрал свидетельства и дал почти будничное описание механизма погрома - действий толпы и властей. От его очерка хочется плакать и кричать («Дом №13»). Человек за человеком, семья за семьей, этаж за этажом – он рассказал, что именно происходило: кто, кого и как убивал и мучил, час за часом, чеканным русским языком писателя – реалиста. «Нужны будут годы, чтобы хоть сколько-нибудь изгладить подлое воспоминание о случившемся, таким грязно кровавым пятном легшее… не только на совесть тех, которые убивали сами, но и тех, которые подстрекали к этому человеконенавистничеством и гнусною ложью, которые смотрели и смеялись, которые находят, что виноваты не убийцы, а убиваемые, которые находят, что могут существовать огульная безответственность и огульное бесправие» («Дом №13»).

Короленко публично, месяц за месяцем разбирал всю механику дела Бейлиса (1911 – 1913 гг.) как фальсифицированного, при намеренной предвзятости властей. Всё в этом деле было настроено на обвинение невинного (Короленко собрал свидетельства и раскрыл). И когда вдруг случился оправдательный приговор 28 октября 1913 г. «…ты, брат, не можешь и представить себе, что это делалось на улицах Киева в момент оправдания. Такая общая радость, такой поток радости…». «Русские и евреи сливаются в общей радости».

Слиться в общей радости, в чести, справедливости. Быть вместе. Праведник мира. Человек, любивший людей, кем бы они ни были. Именно он поднял открытую кампанию против смертной казни в 1900-х годах, успев спасти нескольких невинных. В самых простых словах, в самом обыденном описании процесса, с достоверностью и реализмом, от которого умирает сердце, он рассказал публично, как приговаривают, как это делают ни за что и буднично, как держат перед казнью, как постыдно и мусорно она проходит, и как много гибнет невинных. «Бытовое явление» - это многостраничная статья Короленко 1910 г. о смертной казни. Неслыханная по силе воздействия, по состраданию, по таланту слова. Громко читаемая.

В 1918 – 1921 гг. в Полтаве, в последние годы жизни, именно Короленко, всем известный, пользующийся всеобщим уважением и любовью, стал заступником, последней надеждой перед расстрелами, пытками и погромами. Вместе со своей семьей – и при любой власти. Кто бы ни пришел в Полтаву – немцы и гайдамаки (1918), петлюровцы (1918), красные (1919), деникинцы (1919), снова красные (1920) – он занимался одним и тем же: шел к ним, шел туда, где бессудно пытали и расстреливали, шел в контрразведку, ЧК, шел в отели, превращенные в пыточные камеры, и взывал к милосердию. Спасал тех, кого еще можно было спасти.

"Я попросил… чтобы меня допустили в номер, где они содержатся. Меня приве¬ли туда. Я объявил заключенным, что их сейчас пере¬ведут в тюрьму. Они стали просить, чтобы им гаранти¬ровали, что их не расстреляют дорогой и не изобьют… Мы опять вышли, и я взял с Ч… (офицер, похвалявшийся тем, что собственноручно застрелил 62 человека, на убитом он оставлял свою визитную карточку.) слово, что он даст надежную охрану для препро-вождения. Он дал слово...».

Три «национализма», «из которых каждый заявлял право на владение моей беззащитной душой, с обязанностью кого-нибудь ненавидеть и преследовать…». Вместо этого – триединство. Поляк, украинец, русский. Три культуры, три родственности, три одновременных бытия.

А знаете, что было бы ему легко? Ненавидеть. Родился в Житомире, рос в Ровно, из студентов (Москва и Петербург) был выслан в Кронштадт (1876), затем в Глазов Вятской губернии (1879), в Бисеровскую волость (1879). Дальше – пересыльные тюрьмы в Вышнем Волочке и в Сибири, в Томске (1880). «Диктатура сердца» Лорис-Меликова вернула его в европейскую Россию, в Пермь (1880 – 1881). Отказ от личной присяги Александру III – снова тюрьма в Томске и ссылка в Якутию, в земледельческую Амгинскую слободу (1881 - 1885 гг.), где жизнь соединила давних поселенцев, бродяг, политических, якутов и ссыльных татар. Зимой – до минус 50 - 60.

www.group-telegram.com/it/ymirkin.com/2137

1.7K viewsNov 20 at 04:41

Евреи. Короленко, приехав в Кишинев сразу же после погрома 1903 г., собрал свидетельства и дал почти будничное описание механизма погрома - действий толпы и властей. От его очерка хочется плакать и кричать («Дом №13»). Человек за человеком, семья за семьей, этаж за этажом – он рассказал, что именно происходило: кто, кого и как убивал и мучил, час за часом, чеканным русским языком писателя – реалиста. «Нужны будут годы, чтобы хоть сколько-нибудь изгладить подлое воспоминание о случившемся, таким грязно кровавым пятном легшее… не только на совесть тех, которые убивали сами, но и тех, которые подстрекали к этому человеконенавистничеством и гнусною ложью, которые смотрели и смеялись, которые находят, что виноваты не убийцы, а убиваемые, которые находят, что могут существовать огульная безответственность и огульное бесправие» («Дом №13»).

Короленко публично, месяц за месяцем разбирал всю механику дела Бейлиса (1911 – 1913 гг.) как фальсифицированного, при намеренной предвзятости властей. Всё в этом деле было настроено на обвинение невинного (Короленко собрал свидетельства и раскрыл). И когда вдруг случился оправдательный приговор 28 октября 1913 г. «…ты, брат, не можешь и представить себе, что это делалось на улицах Киева в момент оправдания. Такая общая радость, такой поток радости…». «Русские и евреи сливаются в общей радости».

Слиться в общей радости, в чести, справедливости. Быть вместе. Праведник мира. Человек, любивший людей, кем бы они ни были. Именно он поднял открытую кампанию против смертной казни в 1900-х годах, успев спасти нескольких невинных. В самых простых словах, в самом обыденном описании процесса, с достоверностью и реализмом, от которого умирает сердце, он рассказал публично, как приговаривают, как это делают ни за что и буднично, как держат перед казнью, как постыдно и мусорно она проходит, и как много гибнет невинных. «Бытовое явление» - это многостраничная статья Короленко 1910 г. о смертной казни. Неслыханная по силе воздействия, по состраданию, по таланту слова. Громко читаемая.

В 1918 – 1921 гг. в Полтаве, в последние годы жизни, именно Короленко, всем известный, пользующийся всеобщим уважением и любовью, стал заступником, последней надеждой перед расстрелами, пытками и погромами. Вместе со своей семьей – и при любой власти. Кто бы ни пришел в Полтаву – немцы и гайдамаки (1918), петлюровцы (1918), красные (1919), деникинцы (1919), снова красные (1920) – он занимался одним и тем же: шел к ним, шел туда, где бессудно пытали и расстреливали, шел в контрразведку, ЧК, шел в отели, превращенные в пыточные камеры, и взывал к милосердию. Спасал тех, кого еще можно было спасти.

"Я попросил… чтобы меня допустили в номер, где они содержатся. Меня приве¬ли туда. Я объявил заключенным, что их сейчас пере¬ведут в тюрьму. Они стали просить, чтобы им гаранти¬ровали, что их не расстреляют дорогой и не изобьют… Мы опять вышли, и я взял с Ч… (офицер, похвалявшийся тем, что собственноручно застрелил 62 человека, на убитом он оставлял свою визитную карточку.) слово, что он даст надежную охрану для препро-вождения. Он дал слово...».

Три «национализма», «из которых каждый заявлял право на владение моей беззащитной душой, с обязанностью кого-нибудь ненавидеть и преследовать…». Вместо этого – триединство. Поляк, украинец, русский. Три культуры, три родственности, три одновременных бытия.

А знаете, что было бы ему легко? Ненавидеть. Родился в Житомире, рос в Ровно, из студентов (Москва и Петербург) был выслан в Кронштадт (1876), затем в Глазов Вятской губернии (1879), в Бисеровскую волость (1879). Дальше – пересыльные тюрьмы в Вышнем Волочке и в Сибири, в Томске (1880). «Диктатура сердца» Лорис-Меликова вернула его в европейскую Россию, в Пермь (1880 – 1881). Отказ от личной присяги Александру III – снова тюрьма в Томске и ссылка в Якутию, в земледельческую Амгинскую слободу (1881 - 1885 гг.), где жизнь соединила давних поселенцев, бродяг, политических, якутов и ссыльных татар. Зимой – до минус 50 - 60.

BY Яков Миркин